посторонних предметов, и это пространство - около двух третей всей площади -
отвели для празднества, другой же конец, доверху заложенный овсом, был
завешен парусиной. Стены, стропила и импровизированные люстры были украшены
цветами и гирляндами зелени, а прямо против дверей воздвигнута эстрада, где
стоял стол и несколько стульев. Там сидели трое скрипачей, а возле них
бесновался человек с растрепанными волосами и лицом мокрым от пота, потрясая
тамбурином.
ожидании следующего.
спросила первая скрипка.
стояла в глубине амбара позади стола, уставленного бокалами и мясными
блюдами, и смотрела на танцующих. Возле нее, развалившись, сидел Трой.
солдата", - самый что ни на есть подходящий танец, потому как бравый солдат
женился на хозяйке фермы. Что скажете на это, ребятки, и вы, джентльмены?
руку Батшебу, повлек ее за собой и встал с нею в первую пару. - Хотя я и
купил себе свидетельство об увольнении из ее величества одиннадцатого
кавалерийского драгунского полка, задумав посвятить себя здесь, на ферме,
новым занятиям, но по гроб жизни останусь солдатом!
да никогда и не было, двух мнений. В музыкальных кругах Уэзербери и
окрестностей уже давно отмечено, что эта мелодия, даже после сорока пяти
минут оглушительного топанья, способна приводить в движение каблуки и носки
куда энергичнее, чем большинство других танцев в самом их начале. "Радость
солдата" обладает еще одной прелестью, а именно, она изумительно
приспособлена к вышеупомянутому тамбурину, далеко не заурядному инструменту
в руках исполнителя, который умеет выявлять его высокие достоинства,
сопровождая игру конвульсиями, судорогами, пляской святого Витта и дикими
прыжками.
оглушительными, словно канонада, и Габриэль наконец решился войти. Он
уклонился от встречи с Батшебой и подошел поближе к эстраде, где теперь
восседал Трой, поглощавший бренди с водой, между тем как все остальные пили
сидр и эль. Габриэлю так и не удалось протиснуться сквозь толпу и поговорить
с сержантом, и он передал через одного из гостей, что просит ТрОя спуститься
к нему на минутку. Сержант отвечал, что он занят.
сообщить, что скоро хлынет ливень и обязательно надо защитить стога.
он не намерен отрываться от своих занятий ради такой ерунды.
мигающую возле яркого газового рожка; ему стало неловко, и он направился к
выходу, намереваясь вернуться домой, - в этот тревожный вечер все,
происходившее в риге, было ему не по душе. В дверях он на минуту задержался.
Трой взял слово:
тем это наш свадебный праздник. Еще совсем недавно я имел счастье повести к
алтарю вот эту леди, вашу хозяйку, но до сих пор нам не удалось отметить это
событие в Уэзербери. Чтобы как следует отпраздновать и ублажить всех, я
приказал принести несколько бутылей бренди и котелки с горячей водой. Бокал
тройной крепости будет поднесен каждому из гостей.
мольбой в голосе:
во вред: довольно уж они всего получили.
раздались отдельные голоса.
его осенила какая-то мысль. - Друзья мои, давайте отошлем по домам женское
сословие. Пора уж им на боковую! А мы, петушки, без них попируем на славу!
Если кто из мужчин сдрейфит, пускай ищет себе на зиму работу в другом месте!
потянулись женщины и дети. Музыканты, понимая, что приглашение к ним не
относится, прошмыгнули наружу и запрягли в свою рессорную тележку лошадь. В
риге остались только Трой и мужчины, работники фермы. Соблюдая вежливость,
Оук просидел еще некоторое время, потом встал и спокойно удалился, вслед ему
полетели проклятия, - сержант дружески ругал его за то, что он не остался
выпить грога "по второй".
и отбросил в сторону какой-то предмет, который мягко шлепнулся на землю, как
раздутая кожаная перчатка боксера. То была огромная жаба, робко
перебиравшаяся через дорогу. Оук поднял жабу, и ему подумалось, что,
пожалуй, лучше ее убить, чтобы избавить от мучений, но, видя, что она
невредима, опустил в траву. Он уразумел смысл этого знамения Великой Матери.
Скоро он получил и другое указание.
блестящую полоску, - казалось, кто-то провел по дереву кисточкой, смоченной
в лаке. Оук проследил глазами за извилистой линией и на другом конце стола
обнаружил крупного коричневого слизняка, который забрался на ночь в комнату
по причинам, известным только ему. Природа вторично предупреждала Оука, что
следует ожидать дурной погоды.
тех, что обычно живут в домах, крытых соломой, разгуливали по потолку и
наконец спустились на пол. Это явление тоже что-то означало, и вот Оуку
пришло в голову, что ему больше всего откроют инстинктивные повадки овец,
которые он изучил в совершенстве. Он вышел из комнаты, перебежал два-три
выгона, взобрался на изгородь и заглянул в загон.
дрока, и Оуку бросилось в глаза, что ни одна не шевельнулась и не кинулась в
сторону, когда он выглянул из-за ограды. Они были до того чем-то напуганы,
что даже забыли свой страх перед человеком. Но примечательнее всего было
следующее: стоявшие тесной кучей овцы были все до одной обращены хвостами к
той стороне горизонта, откуда ожидалась гроза. В самой середине они сбились
в плотную массу, остальные сгруппировались вокруг них уже более свободными
рядами; в целом отара напоминала плоеный кружевной воротник из тех, что
можно увидеть на портретах Ван-Дейка, над его пышной белизной, словно темная
шея гиганта, поднимались кусты дрока.
он прав, а Трой ошибается. Все голоса природы дружно возвещали перемену
погоды. Но эти немые указания имели двоякий смысл. Очевидно, следовало
ожидать грозы, а после нее холодного затяжного дождя. Пресмыкающиеся,
казалось, предчувствовали дождь, но не подозревали о предваряющей его грозе,
между тем как овцы предчувствовали грозу, но отнюдь не дождь, который должен
был за нею последовать.
поэтому приходится особенно их опасаться. Оук возвратился на гумно. Там
царила тишина, и темные силуэты остроконечных стогов резко выступали на фоне
неба. На гумне стояло пять стогов пшеницы и три скирды ячменя. После
обмолота можно было получить по тридцать четвертей пшеницы со стога и не
меньше сорока четвертей ячменя со скирды. Оук прикинул в уме, какую ценность
представляют эти хлеба для Батшебы (да и для всякого другого), сделав
следующее простое вычисление:
пойдут на пищу для людей и животных! Можно ли допустить, чтобы эта огромная
масса хлебов обесценилась больше чем вдвое из-за легкомыслия женщины?
для самого себя является чем-то вроде палимпсеста - рукописи, которая таит
под видимыми строками другие, незримые. Возможно, что под надписью, имеющей
утилитарный смысл, скрывалась другая, выведенная золотыми буквами: "Я сделаю
все, что в моих силах, чтобы помочь женщине, которая мне так дорога!"
поможет ему поскорей накрыть стога. Там все было тихо, и он прошел бы мимо,
полагая, что пирушка закончилась, если б из замочной скважины двустворчатых
дверей не пробивалась полоска слабого света, шафранно-желтого по контрасту с
зеленовато-белесым лунным освещением.
обвивавшие их листья. Большинство свечей погасло, другие же дымились,
издавая зловоние, и растопленное сало капало на пол. А под столом,
привалившись к стульям и друг к другу, в самых разнообразных положениях,
кроме перпендикулярного, обретались злополучные работники, - их белобрысые
взъерошенные головы можно было принять за швабры и щетки. Среди скопища тел
ярко-алым пятном выделялась фигура сержанта Троя, раскинувшегося в кресле.
Когген лежал навзничь, разинув рот, и заливисто храпел, ему подтягивали
товарищи. Дыхание валявшихся на полу людей сливалось в глухой рокот,
напоминавший гул, какой слышится, когда подъезжаешь к Лондону. Джозеф
Пурграс свернулся клубком на манер ежа, словно хотел подставить воздуху
наименьшую поверхность своего тела, а позади него были смутно различимы
жалкие останки Уильяма Смолбери. Стаканы и бокалы все еще стояли на столе,
Андреев Николай
Володихин Дмитрий
Контровский Владимир
Херберт Фрэнк
Журавлев Владимир
Шилова Юлия