обработке населения; их интересовала и массовая психология, и
границы устойчивости отдельного индивидуума.
поселили в длинной казарме, вместе со взводом украинских
курсантов - людей Бандеры. Курсанты целыми днями были на
занятиях, собирались вместе только на завтрак, обед и ужин.
Красноармейцев они словно не замечали. По вечерам ребята
вместе с ними смотрели фильмы. Но прежде всего их привлекала
кинохроника, в особенности военная, которую показывали перед
сеансом. Тимофей узнал Минск, Герка - Каунас и Ригу, и все они
узнали Львов. Везде были немецкие танки, смеющиеся немецкие
солдаты, колонны пленных красноармейцев, сгоревшая советская
техника. Но самые страшные вести приносил радиоприемник. Им не
мешали слушать Москву, и в первый же день, это было 9 июля,
они узнали, что фашисты уже в Пскове, Витебске и Жлобине, что
они рвутся на Киев и уже дошли до Житомира и Бердичева. Шли
тяжелые бои под Смоленском. Они смотрели на карту и, когда
никого чужих рядом не было, снова и снова измеряли, сколько до
Смоленска, сколько от Смоленска до Москвы.
прощупывать одного приглянувшегося ему паренька. Тот решил,
что это грубая провокация, и ответил, не очень выбирая
выражения: прошелся и по адресу Тимофея, и по Советской
власти. Последнего Тимофей не мог просто так спустить.
Началась перепалка. И вдруг бандеровцы поняли, что
красноармейцы-то настоящие...
Красноармейцы к этому времени отбили отчаянный штурм и сами
перешли в наступление. Впереди, как таран, двигался Саня
Медведев. И хотя курсанты проходили специальный курс дзю-до и
среди них было немало здоровых мужиков, все они отступали
перед Медведевым, который поднимал над головой и со всего маху
швырял в толпу тумбочки, табуреты и железные спинки кроватей.
Нескольких бандеровцев он изувечил, двоих уволокли, потому что
удары пришлись в голову. Он даже внимания не обратил, что
среди бандеровцев появились немецкие автоматчики. Только
счастье спасло: пострадай сейчас хоть один немец - и
красноармейцы были бы изрешечены пулями. Но Тимофей вовремя
приказал: "Отставить бой". Немцы были довольны, что русские
перегрызлись, а для них все обошлось сравнительно просто. Они
очистили казарму от бандеровцев и спустя немного времени
перевели красноармейцев в другое крыле этого же здания. Однако
уже не подселяли их ни к кому. Им поставили радиоприемник и
кормили неплохо - и вдруг однажды среди ночи подняли и
развели, не предупредив, по отдельным камерам.
постелью, с цветком настурцией и даже без решеток на окне.
Тимофею - узкий каменный вертикальный ящик наподобие шкафа: ни
сесть, ни даже боком повернуться; в нем можно было только
стоять; в нем всегда было темно, так что уже через час
представление о времени переходило в категорию, которая обычно
обозначается словами "давно" и "долго". Остальных ребят
поместили в маленькие камеры-одиночки: нары, тощий матрац с
трухой вместо соломы, сырые стены, маленькое запыленное
окошко, забранное толстенными прутьями.
четверых, и трое суток для Тимофея, - чтобы подумать и
сравнить. И только затем начались допросы.
протокол комсомольского собрания, из которого они узнали, что
только один Чапа некомсомолец. Именно это предопределило с
самого начала особое к нему отношение. Его не только не били,
но даже голоса при допросах ни разу не повысили. Едва его
изолировали от товарищей, как тут же предоставили полную
свободу передвижения: он мог выходить в город без
сопровождающего и находиться там любое количество часов;
правда, его предупредили, что, если он опоздает к обеду или
ужину, порция ему не сохраняется, а в случае возвращения после
десяти вечера ночевать придется на КПП - контрольно-пропускном
пункте, где деревянные лавки и всю ночь горит свет и ходят
люди, - все это, конечно, составляет известные неудобства.
Было еще одно ограничение: по территории спецподразделения
Чапа мог ходить далеко не везде и только с сопровождающим; но
тут немцев было легко понять; мера была простая и радикальная
- они могли быть уверенными, что Чапа даже случайно не узнает,
с какой организацией имеет дело; национальные воинские части -
чем это не правдоподобно?
двери сидел охранник, но по своим функциям он был скорее
привратником, чем часовым.
один и тот же следователь: полный губатый украинец с
шевченковскими усами. При первой же встрече он сказал, что от
Чапы хотят лишь одного: чтобы он дал расписку в своем лояльном
отношении к немецким властям; после этого ему будет
предоставлена свобода в выборе деятельности и, может быть,
даже какое-то содействие для успеха первых шагов.
следователь.
доверяем вашему честному слову. Мы знаем, как вы сражались,
выполняли свой воинский долг. Вы люди чести и если скажете:
кончено, с прошлым завязали - так оно и будет.
збрешете вы?
нам? Что боитесь оказаться обманутым?
- И все-таки вам придется довериться нашему честному слову.
Иначе мы будем вынуждены вас расстрелять.
сторону баррикады. И если вы не с нами, значит вы против нас.
самостоятельно.
маленький сапог на велыку ногу. Краще босым ходить, чем ота
мука.
смерти!
пограничников, с которыми вас свел слепой случай? Ведь мог и
не свести. Ведь вы могли не встретить их, и ничего бы этого не
случилось, и вы не оказались бы втянутым в эту историю.
прошлое, которому нет возврата. Доверьтесь мне. Ведь мы оба
украинцы.
что перешел на "ты". - Ты что - москаль?
крови. По сути, мы с тобой как братья. И мы, украинцы, должны
держаться друг друга.
сердце. По убеждениям. Я вон сколько лет ждал этой минуты -
чтобы им в спину нож воткнуть, отомстить за братов.
наломали. А ты вот Родину продал хвашисту - это вижу. А я не
хочу!
широк. Следователь изучал Чапу, был терпелив, искусен в
подыскании все новых и новых аргументов, которые бы
подтверждали его позицию. Чапа не проявил даже малейшего
колебания. А следователь не мог этого просто так оставить или
принять радикальные меры; ему не повезло: в его задачу входило
склонить этого паренька на свою сторону только словами:
смутить - поколебать - разуверить - убедить! Он должен был
найти рецепт (увы, именно этого ждало от него начальство),
чтобы сотни других его коллег в сходных ситуациях не