Лешка уже не мог отпускать Васконяна домой "на часок" -- погреться. Тот,
схватившись за ручки веялки, мотался, мотался -- не понять было: он ли
машину крутит, она ли его. И девчонкам уже совсем не до игр сделалось.
подставляли спину Лешка и молодая, но заезженная жизнью вдова -- девок под
мешки не поставишь, Мусиков- трудяга падал под мешком. Девчонки сердешные
вкалывали, отгребая навеянное зерно от веялок, стаскивая его на носилках
наверх в сушильное отделение, рассыпая по полатям. У Лешки руки отламывало,
кости на спине, в плечах саднило, думал: придет домой, сунется на лежак за
печку и не пошевелится. Но, полежав после ужина на топчане, он разламывался,
иссиливался, спешил в клуб и, к удивлению своему, заставал там своих юных
веяльщиц -- они из другой деревни родом, но вместе росли, в школе сидели за
одной партой, привыкли все делить пополам и ныне ревниво следили друг за
дружкой, натанцевавшись, неразъемной парой волоклись домой, ведя Лешку,
будто больного, под ручки. С обеих сторон подцепившись, в теплой серединке
держа его, девки незаметно то слева, то справа прижимались к нему.
Потоптавшись возле ворот, одна из подруг наконец роняла: "Ну, я пошла" -- и
стояла, стояла, переминаясь с ноги на ногу, тогда и вторая со вздохом
объявляла: "И я пошла" -- и раскатом во двор. Из-за ворот раздавался
приглушенный смех, стукала дверь в сенках, скрежетал в петлях железный
засов, затем отодвигалась занавеска на окне, сквозь мутное стекло Лешке
видно -- машут ему вослед, если бы виднее было, так кавалер разглядел бы:
ему еще и язык показывают, толстущий, бабий.
на прорыв с центральной усадьбы девки у нее и квартировали. Тетка не держала
квартиранток строго. Она и сама в молодости удалой считалась, повольничала,
набегалась с парнями вдосталь, потому и понимание жизни имела, потребности
молодого сердца ведала.
чтоб по-человечески было. Может статься, Бог послал вам первых и последних
кавалеров...
дрыгать на холоду? -- негодовал Лешка Шестаков. -- Нашли громоотвод!.."
дальних перелесков на рысях вынеслись, зашумели, закружили снег, засвистели
в проводах, загудели в трубах.
Как положено суеверным чалдонам, хозяева потаились два дня, после чего
хозяйка размякшим голосом пропела:
дал! И раз вы квартировали у нас при ее явлении, быть вам и крестными.
благополучного исхода в хозяйстве, хозяйкой выданной, -- дело-то
ответственное, как его без градуса обмозгуешь? И приговорка у хозяина к разу
и к месту готова: "За Богом молитва, за царем служба не пропадет".
невозможно, -- Снежана. Впрочем, хозяин с хозяйкой имя то распрекрасное тут
же переиначили в Снежицу, потому как во дворе мело-порошило, снегом в окно
бросало, сугробы на дворе намело, да и привычней крестьянскому языку и двору
этакое подлаженное корове прозвище-имя.
следовали и следовали из клуба посыльные -- нужен был Григорий Хохлак, без
него остановилась культурная жизнь. Пилит, правда, на басах Мануйлова,
которая за два года учебы в областном культпросветучилище успела заиметь
двух мужиков, сделала от них два аборта, но больше никакой другой культуре и
искусству не научилась.
раз робята выспятся, вон уж поосунулись от работы на ветру да от ваших
танцев-шманцев.
Хохлака, зовите Хохлака, вожжаться же с вами попусту -- дураков поищите в
другом месте.
солда-аты: народа защитники! И ты, дед, хорош, и ты, баба!
Завладели-иы-ы-ы...
веялке раздеваться, составить компанию.
раз, поздно хватились, и шибко метельно было. Назавтра в клубе ничего не
происходило из-за отсутствия дров -- убродно, метельно, подводы к лесу не
пробились. Мануйлова куда-то уехала или спряталась, заперев баян под замок.
виноватые во всем, Шура и Дора, вежливо, даже церемонно пригласили Лешку с
друзьями посидеть у тетки Марьи, попить чаю, поскольку клуб снова не топлен.
Вызнав про компанию и про чай, сердитая оттого, что ее не позвали, Мануйлова
самоглавнейший предмет местного искусства -- баян -- унесла домой и заперла
в ящик.
жаловались на руководителя культуры.
начальница и вопросительно поглядела на еще более высокую власть.
наверстывать будем упущенное.
штурм сундука Мануйловой.
завклубом и баян, завернутый в половичок, принесли, на колени его Грише
Хохлаку поставили со словами: "Вот, владей! Все!.."
держались "своих": Шура танцевала и сидела только с Лешкой, Дора, не зная, с
какого боку подступиться к музыканту, подносила выпить и закусить, накоротке
обнадежи- вающе мяла грудь о его плечо, ласково теребя за ухо, поскольку
волосы на голове воина еще не отросли.
хозяйка избы Марья, до глубины души пронзенная страстной и зовущей музыкой,
напелась, наревелась, но, понимая ситуацию, вовремя удалилась ночевать к
куме, чтоб не стеснять собою молодежь.
тетка Марья, промазывая ногой мимо валенка, и, снаряжаясь, наказывала: --
Карасин долго не жгите, карасин ноне кусатца. А ухажер, он что охотник,
нюхом должен дичь чуять, в потемках ее имать беспромашно.
наладилась утягивать Лешку в боковушку, где они обитали с Дорой, обнимала
его там, целовала неумело, но так яростно, что кавалер почувствовал на губах
соленое, догадался -- кровь, и, поверженный напором женской страсти,
оторопело слизывал ее. Шура нежно сцеловывала кровь с Лешкиных губ,
захмелело, сонно воркуя: "Милый солдатик. Раненый мой солдатик", -- и тянула
его на довольно пышную, совсем не по-квартирантски заправленную кровать,
уверяя, что никто не зайдет, что Дора -- подруга верная, все соображает, все
как надо сделает. Задушенный поцелуями Лешка спрашивал: что же ты так-то,
зачем же за нос человека водить? Да еще и насмехаться?
честь девчоночью блюсти...
кавалера, мечтательно глядя вдаль, попроро- чествовала и вздохнула.
Ты хоть обними меня, скажи хоть: жди, мол, Шура, жди после победы...
в родных Шурышкарах обманутых и покинутых не только женщин, но и детей. В
память навсегда вклеилась привычная шурышкарская картина -- в мужицкое
одетая, мужиковато шагающая, курящая, пьющая баба, ведущая дом и хозяйство,
в доме у нее выводок детей недогляженных, растущих, что в поле трава,
куда-то потом навсегда исчезающих, словно в бездонный человеческий омут
заныривающих. Он выпростал руку из-под головы подруги, погладил ее по
раскосмаченным волосам. Она выловила его руку во тьме, прижалась к ней
губами.
на работу.
подрагивало на крыше или во дворе. Шура разом ослабела, напряженное тело ее
распустилось, по-детски протяжно, со всхлипом вздохнув, она опала в сон,
Лешка незаметно для себя отдалился от нее и от всего на свете, перестал
слышать ветер за окном и тоже с протяжным вздохом, которого не почувствовал,
усталый, измотанный, заснул с тяжестью в растревоженном теле, с шумом в
хмельной голове, успев еще подумать о Тамаре, как с той было хорошо, просто
-- э-эх!..
Глава четырнадцатая
порывы ветра, занявшись за околицей села, завихрят, завертят ворох снега,