уверен, что вы придете. Садитесь вот здесь. Хотите выпить, Сергей? Вы
будете водку или коньяк?
немного у меня?
неудобно как-то торчали кисти рук, видны были безволосые голые ноги в
стоптанных шлепанцах. Говоря, Морозов сгибался около низкого столика, на
котором в тарелках нарезаны были колбаса, сыр; неловко ввинчивал штопор в
коньячную бутылку, казалось, был углубленно занят этим.
книжными шкафами, тахта со смятыми газетами, письменный стол перед
раскрытым окном завален горами книг, рукописей, на тумбочке возвышалась
миниатюрная, сделанная из железа модель копра. Тюлевая занавеска
шевелилась, легко надувалась ветром над столом, касаясь рукописей, сквозь
эту занавесь точками проступали огни над черными Чистыми прудами.
этаж.
неловкой возней Морозова с бутылкой. - Он ждал?"
Морозов, задергав штопор. - И ни к богу! Протолкнуть ее, что ли?
Дайте я открою. По вашему умению вижу: часто пьете.
наливать в рюмки, расплескивая коньяк. - С некоторого времени я пью сухое
вино, но хочу дербалызнуть коньяку. С вами.
пьет со студентом. Завтра Свиридов состряпает личное дело - лишь стоит
узнать. Не опасаетесь?
колбасы, торопливо пожевал, снова налил и, чокнувшись, опять выпил как-то
по-мальчишески, неаккуратно, будто хотел опьянеть быстрей. Сергей наблюдал
за ним с некоторым удивлением, но не выпил, закурил только.
- Тысячу раз бросаю курить и никак. У меня в войну после завала на
"Первой", в Караганде, легкие малость - да бог с ним! Дайте прикурить.
разговор?
прямой парень, чтоб мне подумать... Не будем банальными идиотами. Вы
знаете, как я отношусь к вам, - вы способный, умный парень, и это я всегда
ценил. Что уж там - вы сами замечали. Студент чувствует, как относится
преподаватель.
Уварове? То же самое?
ловчее вас. Опытнее. Не знаю всего, но чувствую, этот парень ловко и
неглупо устраивает свою жизнь. Никто не поверил ему, но чаша весов
склонилась в его сторону. Вы понимаете? Все было против вас. Он понял
обстановку и выбрал удар наверняка.
на ус. Еще ничего не кончено.
заходил по комнате своей ныряющей, неуклюжей походкой, шаркали по паркету
шлепанцы.
обстановку...
обстановка, могут быть и еще внутренние причины, не знаю. Но идет
борьба... И все напряженно. Все весьма напряженно сейчас. А в острые
моменты у нас часто не смотрят, кому дать в глаз, а кому смертельно, под
микитки. И иные поганцы, учитывая это, делают свое дело, маскируясь под
шумок борьбы. Здесь мешается и большое и малое. Вот как-то раз после
лекции подходит ко мне Свиридов. "Есть сигнал от студентов - не слишком ли
много рассказываете о новейших машинах Запада? Думаю, все внимание
отечественной технике должно быть, подумайте о сигнале".
как Уваров и Свиридов, подрывают дело партии, веру в справедливость. А вы
понимаете все, молчите и оправдываетесь международной обстановкой и иными
причинами. Неужели вас перепугала фраза Свиридова?
- Хотя, как вы знаете, в моих лекциях западной технике уделено мизерное
внимание. Свиридов прям, как линейка. И он тупо, по-бычьи проводит борьбу
за идейную чистоту института. "Факты, факты!" Не учитываете, что нашлись
бы один-два студента, которые написали бы: да, в лекциях доцента Морозова
были космополитические тенденции. И пока суд да дело, очень жаль было бы
отдавать кафедру какому-нибудь патентованному дураку, который выпускал бы
недоучек. Здесь я приношу пользу, это я знаю не один год. Не будете
возражать?
Именно для этого вы позвали меня - с воспитательной целью? К черту летит
все ваше умное молчание, когда ломают кости! А вы мне вкручиваете что-то
похожее на проблему разумного эгоизма. Я это читал еще в девятом классе.
На черта она мне!
смотрели на Сергея грустно.
"ты". - Почему?
немного опытнее тебя. Так я молчал, потому что весь бой за тебя впереди.
Хотя и не знаю, чем он кончится. Если бы ты не скрыл об аресте отца...
что мое заявление об аресте отца - это расписка в моей трусости.
очень серьезный. Беспощадный. Но весь бой еще впереди.
шорохом лифт, на верхнем этаже стукнула дверца.
коньяком. - Ваше здоровье! - чуть усмехаясь, сказал он
несдержанно-вызывающим голосом. - Я все равно знаю, что когда-нибудь буду
в партии. Я все же вступал в нее не в счастливый момент. А в сорок втором.
Под Сталинградом.
повлажневших пальцах рюмку. - Как говорят - в жизнь. Что ж, поеду
куда-нибудь в большой угольный бассейн... Вот вам и ваша польза - горные
машины. Не примут забойщиком, не возьмут на врубовку, на комбайн, пойду
рабочим, на поверхность - уголь грузить. Посмотрю...
Игорь Витальевич.
ветром легкую занавеску. И эта уютная комната на третьем этаже, с умными
книгами на полках, тахтой, рукописями, коньяком и рюмками на столике и
разговор этот - все вдруг показалось отрывающимся от него. Да, были за
тесной комнаткой на Чистых прудах другие города, люди, лица - в это
мгновение все, что он мог вообразить, отчетливо существовало, было где-то,
и решение ехать представлялось непоколебимым, единственно верным. И
возникло минутное облегчение.
отодвинул груду книг, рукописей, горбато ссутулив костистые плечи, стал
что-то нервно, быстро писать, не оборачиваясь, ответил:
в молчании на Морозова. Странно было: он сутулился, как человек, привыкший
работать над книгами, но громоздкие плечи, спина в несоответствии с этим
казались грубовато-шахтерскими, недоцентскими.
Вот! - И он, плотно припечатывая ладонью, заклеил конверт на столике. -
Мой совет тебе: езжай в Казахстан, - прибавил Морозов отрывисто. - На
"Первую". В Милтуке. Передашь письмо секретарю райкома Гнездилову. Акиму
Никитичу. Здесь все указано: адрес и прочее. Я проработал с Гнездиловым
пять лет. Да, был у него главным инженером. Езжай! И вот что еще, знаешь
ли... - Морозов с неуклюжестью выдвинул ящик, вытянул из-под бумаг пачку
денег. - И вот, знаешь ли, на первый случай... Да, видишь ли, таким
Контровский Владимир
Посняков Андрей
Самойлова Елена
Флинт Эрик
Шилова Юлия
Бажанов Олег