роскош-ном вековом парке у огромного пруда. Тишина и без-людье.
полчаса я стоял перед Гаршиным в розовой мужицкой рубахе, подпоясанной моим
калмыцким ремнем с серебряными бляшками, в новых, лилового цвета,-- вкус
моего Васьки,-- нанко-вых штанах и чисто вымытых сапогах с лакированными
голенищами, от которых я так страдал в жару на Кукуевке при непрерывном
солнцепеке.
за ним сидел в белом пиджаке высо-кий, величественный старец, с седой
бородой, и писал картину. Я видел только часть его профиля.
недавно, недавно...
мы с вами читали... я его от-туда и привез.
ужас. В других газетах ничего нет. Нам ежедневно привозят "Листок" из
Мценска.Очень, очень рад... Ну, идите к Жозефине Антоновне, и я сейчас приду
к обеду, очень рад, очень...
Сергеевич не приехал, хотя соби-рался... А вот Яков Петрович и его семья --
здесь.
понимая, просидел за обедом, за чаем, в Тургеневских покоях, ошалелым гулял
по парку, гулял по селу, ничего не соображая.
Кукуевке, что поняли и оценили после Полонские, -- я вовсе не мог есть мяса
первый раз в жизни и долго потом в Москве не ел его.
имение и слушал рассказы Е. М. Гаршина о Тургеневе, о жизни в Спасском, мне
показали дом и все реликвии.
повести "Три портрета". Помню еще библиотеку с биллиардом и портретом поэта
Тютчева в ней, помню кабинет Тургенева с вольтеровским креслом и маленькую
комнату с изящной красного дерева, кры-той синим шелком, мебелью, в которой
год назад, когда Иван Сергеевич в последний раз был в своем имении, гостила
Мария Гавриловна Савина, и в память этого Иван Сергеевич эту комнату назвал
Савинской. Это было при Якове Петровиче, который прошлое лето про-водил с
ними здесь.
забылось бы. Единственное, что пора-зило меня навеки вечные, так этот
столетний сад, какого я ни до, ни после никогда и нигде не видел, какого я и
представить себе не мог. Одно можно сказать: если Тургенев, описывая природу
русских усадеб, был в этом неподражаемо велик-- так это благодаря этому
саду, в котором он вырос и которым он весь проникся.
Петрович и Жозефина Антоновна и слышать об этом не хотели:
террасу, с кожаной мебелью крас-ного дерева, инкрустированной бронзой.
Постель мне была постлана на широчайшем мягком диване "Самосоне", описанном
Тургеневым в "Накануне".
три, когда я уже был женат и жил на Мясницкой, в гостинице "Рояль",
возвращаясь домой с женой к обеду, я получил от швейцара карточ-ку "Яков
Петрович Полонский".
застал меня.
"Русскими ведомостями" в Рязань.
x x x
Каретном ряду, где теперь сад и театр Эрмитаж, существовала, как значилось в
"По-лицейских ведомостях":
же он таял, и все это, изрытое ямами и оврагами пустопорожнее место
покрывалось мусором, среди которого густо росли бурьян, чертополох и лопу-хи
и паслись козы.
года, объявивших, что "воздухо-плаватель Берт сегодня 3 сентября в 7 часов
вечера со-вершит полет на воздушном шаре с пустопорожнего места Мошнина в
Каретном ряду. За вход 30 копеек,
контроль; полезла публика и сплошь забила пустырь, разгороженный канатами, и
"си-дячие рублевые места", над которыми колыхался не-большой серый шар,
наполненный гретым воздухом.
аэростат из серой материи, покачи-вавшийся на ветру.
рабочих удерживали шар, который жестоко трепало ветром. Волновался владелец
шара, старичок, немец Берг, -- исчез его помощник Степанов, с которым он
должен был лететь. Его ужас был неопи-суем, когда подбежавший посланный из
номеров сказал, что Степанов вдребезги пьян и велел передать, что ему своя
голова дорога и что на такой тряпке он не полетит. Берг в отчаянии закричал:
корзину. Берг просиял, ухватился за ме-ня обеими руками, может быть боялся,
что я уйду, и сам стал рядом со мной.
на картинках, а низенькая, круглая, аршина полтора в диаметре и аршин вверх,
плетушка из досок от бочек и веревок. Сесть не на что, загородка по колено.
Берг дал знак, крикнул "пускай", и не успел я опомниться, как шар рванулся
сначала в сто-рону, потом вверх, потом вбок, брошенный ветром, при-чем низом
корзины чуть-чуть не ударился в трубу до-ма-- и закрутился... Москва тоже
крутилась и провали-валась подо мной.
Пропали из глаз и строения, и гу-девшая толпа. Наши разговоры, мало
понятные, велись на черт знает каком языке и не по-русски и не по-немецки.
огоньки, Воробьевы горы и по-ля, прорезанные Москвой рекой. Тишина была
полней-шая, шар перестал крутиться и плыл прямо. Мы опять попали в тучу.
Берг, увидев у меня табакерку, очень обрадовался и вынюхал у меня чуть не
половину. Опять прорвалась туча, открылось небо, звезда, горизонт, а под
нами бежали поля, перелески, деревни... Москвы не было видно, она была с той
стороны, где были тучи. Вот фо-нари и огоньки железнодорожной станции и
полотно Ка-занской дороги, я узнал Люберцы, шар стал опускаться и опустился
на картофельное поле, где еще был на-род.
все больше и больше и с радостью помогал свертывать шар. Опоздав ко всем
поездам, я вернулся на другой день и был зверски встречен Н. И. Пастуховым:
оказалось, что известия о полете в "Лист-ке" не было.
такого упущения.
x x x
Писаревым и А. Я. Гламой-Мещерской, бывал у них постоянно и запросто, и там
впервые увидал многих литературных знаменитостей. У них часто бывал С. А.
Юрьев, В. М. Лавров, В. А. Гольцев, еще совсем молодой А. И. Южин и весь
кружок "Русской мысли".
Кланга для картины того же названия,-- приложение к журналу.
часто я бывал,-- все это у ме-ня перемешивалось, и все создавало
интереснейшую, пол-ную, разнообразную жизнь.
на то, что я состоял репортером "Московского листка", дружил с Пастуховым и
его ком-панией. И в будущем так всегда было, я печатался од-новременно в
Зыков Виталий
Володихин Дмитрий
Каменистый Артем
Бажанов Олег
Посняков Андрей
Глуховский Дмитрий