привычными; шум и крики тюрьмы беспокоили меня так же мало, как и их
виновников; словом, стала я рядовой ньюгетской птицей, такой же злобной и
жестокой, как и все прочие; у меня почти ничего не осталось от привычек и
манер, привитых мне воспитанием, которых я так твердо держалась до сих пор;
я подверглась такому полному перерождению, что стала совсем другим
человеком; можно было подумать, что я всю жизнь была такой, как теперь.
напомнила мне о том, что такое горе, а то я совсем было потеряла
представление о нем. Однажды ночью мне сказали, что накануне в тюрьму были
приведены три разбойника, ограбившие карету на Виндзорской дороге, где-то
около Хонсло-Хита, если не ошибаюсь; местные жители снарядили погоню, и
возле Оксбриджа разбойников захватили после ожесточенного сопротивления, во
время которого много крестьян было ранено и несколько убито.
храбрых и ловких джентльменов, подобных которым, как говорили, в тюрьме еще
не видывали; тем более что прошел слух, будто утром их переведут от нас,
потому что они-де заплатили смотрителю тюрьмы, чтобы их содержали в лучшем
помещении. И вот мы, женщины, расположились на дороге с целью поглядеть на
этих молодчиков. Можно ли описать мое изумление, когда в первом мужчине,
вышедшем в тюремный двор, я узнала своего ланкаширского мужа, того самого, с
которым так славно пожила в Данстебле и которого потом видела в Брикхилле,
после того как обвенчалась с последним своим мужем, как об этом было
рассказано выше.
слава богу, он меня не узнал, в этом было все мое утешение; я покинула своих
товарок и, уединившись, насколько вообще можно было уединиться в этом
ужасном месте, долго заливалась слезами.
несчастными! Скольких отчаянных обрекла на вечные муки!
Он сказал мне в Честере, что разорен нашим браком, что из-за меня он должен
теперь идти на все, ибо, приняв меня за богатую невесту, вошел в долги,
которых не в состоянии был заплатить; сказал, что пойдет в солдаты и будет
носить мушкет или купит лошадь и отправится в странствие, как он выражался;
и хотя я никогда не говорила ему о своем богатстве и, следовательно, прямо
его не обманывала, однако поддерживала ложное представление о себе и была,
таким образом, причиной всех его бедствий.
серьезнее, чем раньше. Я горевала дни и ночи, особенно когда мне сказали,
что он был главарем шайки и совершил столько грабежей, что Хайнд, Уитни и
Золотой Фермер были щенками по сравнению с ним; что его наверняка повесят,
даже если после этого в Англии ни одного живого человека не останется, и что
куча народу выступит свидетелями против него.
положение казалось мне завидным по сравнению с тем, что ожидало его, и я
осыпала себя упреками. Я так горько оплакивала его невзгоды и крушение,
которое он потерпел, что свет стал не мил и первоначальные мои сокрушения о
греховной жизни начали вновь посещать меня; а вместе с ними возвратилось
также мое омерзение к этому гнусному месту и образу жизни его обитателей;
словом, я совершенно изменилась и стала другим человеком.
что в ближайшую сессию Большому жюри будет предъявлено обвинение против меня
и что оно безусловно передаст меня в Олд Бейли, а там меня ждет смертный
приговор. Чувства мои теперь проснулись; вся моя бесшабашность пропала, и
сознание виновности стало все сильнее овладевать мною. Словом, я начала
размышлять, а размышление есть верный путь из ада на небо. Все ожесточение
души, о котором я так подробно говорила, объяснялось оцепенением ума;
человек, к которому вернулась способность размышлять, может считать себя
наполовину исправившимся.
такие слова:
сомнения нет, и тогда - смерть! У меня нет друзей, что мне делать? Я,
наверное, буду признана виновной! Господи, смилуйся надо мной! Что со мной
будет?
продолжительного оцепенения; но даже и она лишь выражала страх перед тем,
что ожидало меня: в ней не было и намека на искреннее раскаяние. Однако я
была жестоко удручена и опечалена до последней степени, и так как у меня не
было друга, с которым я могла бы поделиться своими горестными мыслями, они
так меня угнетали, что несколько раз в день я падала в обморок или билась в
припадке. Я послала за своей старой пестуньей, которая, нужно отдать ей
справедливость, вела себя, как верный друг. Она пустила в ход все средства,
чтобы помешать Большому жюри составить обвинительный акт, ходила кой к кому
из присяжных, говорила с ними, старалась расположить их в мою пользу,
обращала их внимание на то, что я ничего не взяла, не совершила взлома, и
так далее, но все это было напрасно; девки присягнули, что поймали меня на
месте преступления, и Большое жюри предъявило мне обвинение в краже со
взломом.
что не вынесу такого ужаса. Моя пестунья отнеслась ко мне с чисто
материнским участием, жалела меня, плакала со мной, но ничем не могла
помочь; и в довершение ужаса по всей тюрьме говорили, что мне не миновать
смерти. Я часто слышала, как заключенные толковали об этом между собой,
видела, как они качали головами и выражали сожаление, как обыкновенно бывает
в тюрьме, но никто со мной не заговаривал. Наконец один из тюремщиков отвел
меня как-то в сторонку и сказал со вздохом:
вы собираетесь делать? Я побелела как полотно и сказала:
как думаю, что вас признают виновной. И так как вы старая преступница, вряд
ли вам окажут снисхождение. Говорят, - добавил он, - что ваше дело ясное и
свидетельские показания так несомненны, что ничего нельзя возразить против
них.
тяжким бременем, и долго я не в состоянии была вымолвить ни слова. Наконец
разразилась рыданиями и спросила тюремщика:
если у вас, миссис Флендерс, нет могущественных друзей, то вы уже не жилица
на этом свете.
слишком жестокими, по крайней мере, так мне показалось. Тюремщик оставил
меня в величайшем смятении, и всю ночь я не сомкнула глаз. Тут я начала
молиться, чего ни разу не делала после смерти моего последнего мужа; право,
я не могу назвать это молитвой, потому что находилась в таком смятении и
таком ужасе, что хотя часто твердила сквозь слезы: "Господи, смилуйся надо
мной!" - все же не сознавала еще, какой была жалкой грешницей, не каялась
Богу в своих грехах и не просила у него прощения. Я была подавлена мыслями о
своем положении, о том, что меня приговорят к смерти и, наверное, казнят;
вот почему я и восклицала всю ночь: "Господи! Что будет со мной? Господи!
Что мне делать? Господи, смилуйся надо мной", - и тому подобное.
каялась гораздо искреннее, хотя ей не грозил смертный приговор. Она его,
конечно, заслуживала в такой же мере, как и я, и сама это признавала; но уже
в течение многих лет старуха занималась только тем, что укрывала краденное
мной и другими и поощряла нас к воровству. Но она рыдала и бесновалась как
исступленная, ломая руки и крича, что она погибла, что над ней тяготеет
проклятие Божие и ей уготованы адские муки, что она погубила всех своих
друзей, отправила на виселицу такую-то, и такую-то, и такую-то, насчитав
человек десять или одиннадцать (о некоторых из этих несчастных, нашедших
себе преждевременный конец, я упоминала), и что теперь она виновница моей
гибели, так как уговорила меня продолжать опасный промысел, когда я хотела
отказаться от него. Я перебила ее:
когда я вытянула деньги у лавочника и когда вернулась из Гарвича, но я не
пожелала вас слушать. Поэтому упрекать вас не за что, я сама себя погубила,
сама ввергла себя в эту пропасть.
дом судебных заседаний, где дали ознакомиться с обвинительным актом, а на
другой день я должна была предстать перед судом. Ознакомившись с обвинением,
я дала ответ: "Невиновна", - и была права, так как меня обвиняли в краже со
взломом, именно: что я взломала дверь и украла два куска узорчатого шелка,
стоимостью в сорок шесть фунтов, принадлежащие Антони Джонсону; между тем я
хорошо знала, что никто не может показать на суде, будто я произвела взлом
или хотя бы подняла щеколду.
или три дня, что в эту ночь спала лучше, чем ожидала, и чувствовала себя на
суде бодрее, чем могла надеяться.
хотела взять слово, но мне сказали, что сначала нужно выслушать свидетелей и
я еще успею высказаться. Свидетельницами были две упомянутые девки,
закусившие удила негодяйки; ибо хотя по существу они были правы, однако
старались как можно больше отягчить мою вину и показали под присягой, будто
я завладела материей, спрятала ее под платье и уходила с ней; будто одной
ногой уже переступила порог, когда они выбежали, и занесла над порогом
другую ногу, так что была вместе со своей добычей уже вне дома, на улице, но
Контровский Владимир
Каменистый Артем
Махров Алексей
Роллинс Джеймс
Каменистый Артем
Прозоров Александр