другу. Разве не так? Разве равенство - не дитя необходимости? Шпион
поднимает ваш кредит, поднимите же кредит вашего шпиона! Итак, нас никто не
слышит, не нужно ложного стыда! Заключаем сделку? Она выгодна для меня, но
еще выгоднее для вас. Подписывайте, ваша светлость!
если сулишь такую двойную удачу. Я хочу знать, что случилось с Дианой де
Кастро и что должно случиться с виконтом д'Эксмесом.
вопросах.
не похищена, она просто попала в плен в Сен-Кантене и была включена в число
пятидесяти достойных заложников, подлежащих выкупу. Теперь вопрос - почему
тот, кто держит ее в своих руках, не оповестил об этом короля? Почему сама
госпожа де Кастро не подает о себе вестей? Вот это мне совершенно
неизвестно. Признаться, я был уверен, что она уже на свободе, и только утром
убедился, что при дворе ничего не знают о ее судьбе. Вполне возможно, что
при всеобщем смятении гонцы Дианы вернулись обратно или заблудились, а
может, не прибыли в Париж по другой неизвестной причине... В конце концов,
только одно несомненно: я могу точно назвать, где находится госпожа де
Кастро и чья она пленница.
же это и что это за человек?
осведомиться и насчет виконта д'Эксмеса? Если важно знать, где находятся
друзья, то еще важнее знать, где враги!
Просто мода такая пошла! Ну, и наш виконт последовал моде!
наверняка откупится и вскорости свалится нам на голову.
д'Эксмеса есть деньги, конечно, он страстно рвется из неволи и постарается
внести свой выкуп как можно скорее. Он даже снарядил кой-кого в Париж, чтобы
побыстрее собрать и привезти необходимую сумму.
этот кое-кто, которого он отправил в Париж с таким важным поручением, был не
кто иной, как я, поскольку именно я под своим настоящим именем Мартен-Герра
служил у виконта д'Эксмеса в качестве оруженосца. Как видите, я могу быть и
оруженосцем, и даже шталмейстером и никто в этом не усомнится!
собрал выкуп для своего, так сказать, хозяина?
валяются. Учтите при этом, что пренебречь такими деньгами - значит вызвать
подозрение. Я собрал все до мелочи... для блага нашего предприятия. Но
только спокойствие! Я их не повезу к нему даже без объяснения причин. Ведь
это те самые десять тысяч экю, которые я получил лишь благодаря вашему
великодушию... Так, кстати, явствует из той бумаги, что вы мне соизволили
написать.
потворствовать явному воровству!
простую необходимость, на которую я иду лишь для того, чтобы послужить вам?
Я заглушаю в себе голос совести, и вот благодарность!.. Что ж, будь
по-вашему! Мы отсылаем виконту д'Эксмесу указанную сумму, и он прибудет сюда
в одно время с Дианой, если только не опередит ее. А если он денег не
получит...
терпеливо пятнадцать дней. Чтобы собрать десять тысяч экю, нужно время, и
действительно, его кормилица мне их отсчитала только нынче утром.
узнала в лицо... Итак, мы говорили - пятнадцать дней ожидания нетерпеливого,
затем неделя ожидания беспокойного, и, наконец, неделя ожидания отчаянного.
Так пройдет месяц, а через полтора месяца отчаявшийся виконт д'Эксмес
снаряжает другого посланца на поиски первого. Но первого не найдут... Учтите
еще одно любопытное обстоятельство: если десять тысяч экю были собраны с
трудом, то новые десять тысяч найти почти невозможно. Вы, монсеньер, успеете
двадцать раз обженить вашего сына, ибо разъяренный виконт д'Эксмес вернется
в Париж не раньше чем через два месяца.
пожелает узнать: а что же сталось с его верным Мартен-Герром?
Мартен-Герр вместе с выкупом был схвачен на пути испанцами и они, по всей
вероятности, обчистили его, выпотрошили и, чтобы обеспечить его молчание,
повесили недалеко от нуайонских ворот.
Возможно, что сведения о том, в какой именно день меня повесили, будут
противоречивыми. Но кто поверит этим грабителям, которым выгодно скрыть
истину? Итак, монсеньер, - весело и решительно продолжал наглец, - учтите,
что я принял все меры предосторожности и что с таким бывалым человеком, как
я, ваша светлость никогда не попадет впросак. Я повторяю: в этой бумаге вы
подтвердите сущую истину! Я вам и в самом деле служил немалый срок, многие
ваши люди могут это засвидетельствовать... и вы мне пожаловали десять тысяч
экю... - так закончил Арно свою великолепную речь. - Угодно ли вам взять эту
бумагу?
умов формальность что-нибудь значит? Подписывайте без церемонии! - И он
положил на стол перед Монморанси бумагу, на которой не хватало только
подписи и печати.
каком же городе?
остальное.
каракулю, которая заменяла ему подпись.
за пергаментом.
губернаторском особняке. Виконт д'Эксмес не имеет ни малейшего понятия -
могу в том поклясться, - что его любезная так близко от него!
постарайтесь быть коннетаблем уже не на шутку.
IV. РУЖЬЯ ПЬЕРА ПЕКУА, ВЕРЕВКИ ЖАНА ПЕКУА И СЛЕЗЫ БАБЕТТЫ ПЕКУА
же изготовлял ружья; Жан Пекуа вернулся к ткацкому ремеслу и от нечего
делать плел веревки какой-то невероятной длины; Бабетта Пекуа проливала
слезы. Что же касается Габриэля, то он переживал как раз те стадии, о
которых говорил Арно дю Тиль коннетаблю. Первые пятнадцать дней он
действительно ждал терпеливо, но потом начал терять терпение. Его визиты к
лорду Уэнтуорсу стали редки и крайне коротки. Некогда дружеские отношения
резко охладились с того дня, когда Габриэль невзначай вторгся в так
называемые личные дела губернатора. Между тем сам губернатор становился день
ото дня все угрюмее. И беспокоило его вовсе не то, что после отъезда Арно дю
Тиля к нему приезжали один за другим целых три посланца от короля Франции.
Все трое (первый - учтиво, второй - с колкими намеками, третий - с угрозами)
требовали одного и того же: освобождения герцогини де Кастро, заранее
соглашаясь на тот выкуп, который назначит губернатор Кале. И всем троим он
давал один и тот же ответ: он намерен держать герцогиню как заложницу на
случай какого-нибудь особо важного обмена; если же будет установлен мир, он
вернет ее королю без всякого выкупа. Он твердо придерживался своих прав и за
крепкими стенами Кале пренебрегал гневом Генриха II. И все-таки не эта
забота тяготила его. Нет, больше всего удручало его возраставшее
оскорбительное безразличие прекрасной пленницы. Ни его покорность, ни
предупредительность не могли смягчить ее презрения и высокомерия. А если он
осмеливался заикнуться о своей любви, то в ответ встречал лишь скорбный,
презрительный взгляд, который уязвлял его в самое сердце. Он не дерзнул
сказать ей ни о том письме, с которым она обратилась к Габриэлю, ни о тех
попытках, которые предпринимал король для ее освобождения. Не дерзнул
потому, что слишком боялся услышать горький упрек из этих прекрасных и
жестоких уст.