что меня окунули сперва в горячую, а потом в холодную воду. Я - учлет! Я
буду летать! Я не слышу, о чем говорит начальник...
устроил меня подручным слесаря на "Электросилу".
спать после восьми часов на заводе, но мы слушаем материальную часть,
теорию авиации, потом моторы, и только, время от времени Миша Голомб,
который оказался такого же маленького роста, как и я, заваливается ко мне
за спину и начинает тихонько сопеть. Потом он начинает сопеть погромче, и
я осторожно бью его головой о стол...
называется, летной школой! У нас нет ни моторов, ни самолетов, ни
помещения, ни денег. Правда, в Аэромузее стоит несколько старых,
ободранных самолетов - при желании можно вообразить себя разведчиком на
"хавеланде" или истребителем на "ньюпоре", летавшем в последний раз на
фронтах гражданской войны. Но на этих заслуженных "гробах" нельзя учиться.
согласно которому мы имеем полное право снять со стены любую часть
самолета, мы ездим по всем красным уголкам Ленинграда. Иногда эти части
висят и не в красных уголках, а где-нибудь в домкоме над столом
бухгалтера, любителя авиации. Мы забираем их и увозим на аэродром. Иногда
это происходит мирно, иногда со скандалом. Три раза мы с техником ездим в
клуб швейников и доказываем заведующему, что старый мотор, который стоит у
него в фойе, не имеет агитационного значения.
попадает в наши руки! Мы чистим и чистим его, и потом снова чистим и
чистим. Первые полгода мы кажется, только и делаем, что чистим и собираем
моторы. Мне это труднее, чем другим, - у нас почти все слесари и шоферы.
Но я нарочно берусь за самую трудную работу. Навсегда, на всю жизнь я
запоминаю левую плоскость самолета "У-1", на котором мы учились. Это -
самое грязное место в самолете, масло из мотора выбрасывается под левую
плоскость, и я на пари мою ее каждый день до окончания школы. Лежа на
спине, я снимаю грязь щепкой, потом щеткой, потом тряпкой, вода так и
бежит по телу, от запаха касторки начинает мутить...
поздней ночью возвращаемся домой с аэродрома и весь трамвай начинает
принюхиваться и смотреть на нас с негодованием. Но мы не смущаемся. Мишка
говорит:
собираем моторы и по очереди объясняем Ване Грибкову, что такое горизонт.
У нас был такой Ваня Грибков, которому вся школа объясняла, что такое
горизонт. Потом приезжают инструкторы, и начинаются полеты.
и хозяйственной частью - старый летчик времен гражданской войны. Это
большой веселый человек, любитель необыкновенных историй, которые он
рассказывает часами, вспыльчивый и отходчивый, смелый и суеверный. Свои
обязанности инструктора он понимает очень просто: он ругает меня, и чем
выше от земли, тем все крепче становится ругань. Наконец она прекращается
- первый раз за полгода!.. Это было великолепно! Минут десять я летел в
замечательном настроении. Не ругается - как же я, должно быть, здорово
веду самолет! Несмотря на шум мотора, мне показалось, что я лечу в полной
тишине - непривычное состояние!
болталась за бортом. Я поймал ее и вместе с ней последнюю фразу:
"на вы"...
Ленинграде. На Корпусный аэродром каждый день приезжает Ч. У него скромное
дело - на старой, не однажды битой машине он катает пассажиров. Но мы
знаем, что это за человек, мы знаем и любим его задолго до того, как его
узнала и полюбила наша страна. Мы знаем, о ком говорят летчики, собираясь
в Аэромузее, который был в те годы чем-то вроде нашего клуба. Мы знаем,
кому подражает начальник школы, когда он говорит, немного окая, спокойным
басом:
Ну-ка!
фигур он возвращается на аэродром и зеленые, как трава, любители высшего
пилотажа уползают чуть не на четвереньках, а он смотрит на нас из кабины
без очков - летчик великого чутья, человек, в котором жил орел.
Иваныч, я всюду вожу с собой портрет этого летчика. Он подарил мне этот
портрет не в Ленинграде, когда я был учлетом, а гораздо позже, через
несколько лет, в Москве. На этом портрете написано его рукой: "Если быть -
так быть лучшим". Это его слова...
был труден, потому что мы работали через силу и получали 46 рублей
стипендии в месяц и обедали где придется или совсем не обедали и, вместо
того чтобы учиться летать, три четверти времени тратили на чистку и сборку
старых моторов. Но это был прекрасный год, потому что это был год
мечтаний, который как бы пунктирной линией наметил мою будущую жизнь, год,
когда я почувствовал, что в силах сделать ее такой, какой я хочу ее
видеть.
нечто вроде дневника - запись некоторых мыслей и впечатлений. К сожалению,
он не сохранился. Но я помню, что на первой странице была цитата из
Клаузевица: "Маленький прыжок легче сделать, чем большой. Однако, желая
перепрыгнуть широкую канаву, мы не начнем с того, что половинным прыжком
прыгнем на ее дно".
делая половинных прыжков.
1930 года. В этот день я сижу за богатым столом, за огромным столом,
составленным из десятка других столов - разной высоты и формы. Высокие
окна, стеклянная крыша. Это ателье фотографа-художника Беренштейна, у
которого снимает комнату моя сестра Саня.
быть, странно так говорить о сестре, - что она мне нравилась все больше и
больше. Она была какая-то веселая, легкая и вместе с тем деловая.
издательстве. Комнату она сняла превосходную, и фотограф-художник с
семьей, для которого она тоже что-то делала, просто души в ней не чаял.
Она постоянно была в курсе всех наших дел - Петиных и моих - и аккуратно
писала за нас старикам. При этом она много работала в академии, и хотя у
нее было не такое сильное и смелое дарование, как у Пети, но и она
рисовала прекрасно. У нее была любовь к миниатюре - искусство, которым
теперь почти не занимаются наши художники, и тонкость, с которой она
выписывала все мелкие детали лица и одежды, была просто необыкновенная.
Как и в детстве, она любила поговорить и, когда была задета чем-нибудь или
увлечена, начинала говорить быстро и как-то так, что я в конце концов,
ничего не понимал, в чем дело. Словом, это была чудная сестра, и вот
теперь она выходила замуж.
ребят, собравшихся в этот вечер в ателье художника-фотографа, Петя меньше
всех был похож на жениха. Он спокойно сидел рядом с каким-то остроносым
мальчиком и молчал, а мальчик все наскакивал на него, точно хотел
просверлить его своим носом. Я шепотом спросил у Сани, кто этот
остроносый, и она ответила с уважением:
корове - правильно ли, что художник Филиппов уже два с половиной года
рисует корову. Будто бы он расчертил ее на маленькие квадратики и каждый
квадратик пишет отдельно. Я хотел сказать, что это просто больной, но Изя
уже успел построить на этой корове целую теорию и даже назвал ее с
окончанием на "изм". На молодых никто не обращал внимания.
выходит замуж - все-таки это не так уж часто бывает! Утром мы получили
большую телеграмму от судьи и тети Даши на два адреса: жениху с невестой и
копия - мне. Целый месяц я собирал для них маленький радиоприемник. Но
этим художникам все было нипочем. Весь вечер они спорили о корове.
от времени говорил: "Смешно!" - и оглядывался с довольным выражением. Саня
была очень занята: тарелок не хватало, и гостей пришлось кормить в две
смены.
в новом платье с прошивками, которое почему-то напомнило мне Энск и тетю
Дашу. Я воспользовался этой минутой и встал.
Акунин Борис
Эриксон Стивен
Лукин Евгений
Андреев Николай
Лукин Евгений
Шилова Юлия