распираемый бурлившими в нем идеями.
приказчика никакого внимания, он стоял, охваченный непривычной для него,
внезапно возникшей потребностью самоанализа, думая о своем непонятном
отступлении сегодня от неизменного, раз навсегда им заведенного порядка.
Почему, спрашивал он себя, он торчит сейчас в лавке вместо того, чтобы с
обычной надменной небрежностью пройти к себе в контору? Он собирается
уничтожить конкурента в пух и прах, но не добьется же он этого, сидя
спокойно за письменным столом и пытаясь читать "Глазго Херолд"? Он
чувствовал, что должен что-то сделать, наметить какую-то определенную
линию поведения. И он ходил по лавке и злился на свое бездействие, а его
медлительный ум не подсказывал ему никаких конкретных способов борьбы,
которой он так жаждал.
работал бы до седьмого пота, так, что все суставы трещали бы от
напряженных усилий. Он готов был бы обхватить руками колонны,
поддерживающие лавку соседа, и, выдернув их на земли, свалить все здание;
но он смутно сознавал всю бесполезность здесь грубой силы, и это сознание
причиняло ему острую боль.
ребенка лет шести. Она, видимо, принадлежала к бедному классу. Подойдя к
Перри, который любезно ее приветствовал, она сказала конфиденциальным
тоном:
школу!
вероятно в приливе свирепой ненависти к конкуренту, выступил вперед,
несмотря на то, что покупательница явно принадлежала к низшему классу, к
тому сорту людей, обслуживать которых он всегда предоставлял Перри.
лишил ее последней, и без того слабой уверенности.
купить на свои собственные деньги шапку, чтобы приличным образом снарядить
сына в школу, подготовить его к этому первому шагу по таинственному
жизненному пути, она сразу превратилась просто в жалкую, бедно одетую жену
рабочего.
нерешительно, указывая на Перри. - Я приходила сюда в прошлом году, и он
мне очень угодил.
казалось, исходивший от громадной мрачной фигуры, возвышавшейся над ним,
и, уткнувшись лицом в юбку матери, жалобно захныкал.
нерешительности, а ребенок продолжал плакать, упорно зарываясь головой в
надежное убежище, материнскую юбку. Мать трясла его за плечо, но, чем
яростнее она его трясла, тем громче он ревел. Она вся покраснела от стыда
и досады, она и сама была близка к слезам. "И чего сунулся ко мне этот
противный Броуди? Мне нужна шапка для ребенка, а не он", - подумала она
сердито, беря на руки ревевшего малыша, а вслух сказала сконфуженно:
когда он будет хорошо вести себя!
собственного сына, возмущенный материнский инстинкт подсказывал ей решение
никогда сюда не возвращаться. Она направилась к двери и скрылась бы
бесповоротно, если бы Перри тихо, дипломатическим тоном не предложил вдруг
из угла:
вертел ее двумя пальцами на виду так заманчиво. Малыш сразу перестал
плакать и, выставив из складок материнской юбки один большой, полный слез
недоверчивый глаз, посмотрел нерешительно на конфету. При этом
благоприятном симптоме мать остановилась, вопросительно глядя на сына.
протянул к Перри жадную лапку. Они воротились обратно. Конфета живо
очутилась за мокрой, лоснящейся щечкой, оттопырив ее, мир был
восстановлен, и Перри продолжал успокаивать ребенка, ублажать мать,
ухаживать за обоими до тех пор пока, наконец, не была благополучно
совершена покупка, важность которой Перри сумел дать почувствовать
покупательнице. Когда они уходили, он проводил их до двери все с той же
суетливой любезностью и, скромно склонив голову, принял последний
благодарный взгляд матери, в то время как Броуди, хмурый, надутый,
отступив в глубину лавки, смотрел на них оттуда.
себя за какие-то воображаемые таланты, не придавая значения тем
неоспоримым достоинствам, которые у него имелись, - проворству и
сообразительности. Одержав только что победу благодаря своему такту и
дипломатическим способностям, он лишь смиренно радовался, что удалось
удержать покупателя на глазах у взыскательного хозяина. Он почтительно
посмотрел на Броуди, когда тот заговорил.
- Вот все, что сказал Броуди. И ушел к себе в контору.
поглощенный мыслями. По суровому лицу его порой пробегала тень, как облака
скользят по темной горной вершине. Он страдал. Он, обладавший железной
волей, не мог помешать своим чутким ушам ловить каждый звук,
настораживаться в ожидании, не затихнут ли у его лавки приближавшиеся
шаги; он не мог им помешать вслушиваться в малейший звук внутри лавки,
словно они стремились в шуме суетливых шагов Перри различить шаги
вошедшего покупателя. До сих пор он никогда не интересовался этим, а
сегодня ему казалось, что звуков меньше обычного и в них нет ничего
ободряющего. В окно лился яркий солнечный свет, вся слякоть оттепели
исчезла, день был сухой, хрустящий и вместе с тем теплый - слабый намек на
близость весны; Броуди понимал, что в такой день улицы полны людей,
веселых, оживленных, наводняющих все лавки. А между тем тишину снаружи не
нарушали ничьи голоса.
таяла под его пронизывающим взглядом и открывала картину кипучей, успешной
торговли. После прилива презрительной самоуверенности наступила реакция, и
теперь он с мучительной ясностью представлял себе людей, которые толпятся
в лавке Манджо, одолеваемые жаждой покупать. Он бешено закусил губу, взял
брошенную было газету и сделал попытку читать; но через несколько минут, к
своей досаде, поймал себя на том, что опять, как загипнотизированный,
смотрит на стену перед собой.
кресле, - ведь только это он и делал у себя в лавке, - следя сквозь
полуоткрытую дверь за Перри и теми, кто заглядывал сюда, в его владения.
Все обязанности исполнялись Перри, который по его хозяйскому приказу
доставал с полок, приносил, показывал товар, сам же он ни разу не встал на
лесенку, не поднял руки к полкам, не завязал пакета. Большинство
покупателей он просто игнорировал; к некоторым выходил, небрежно кивал им,
иногда брал в руки шляпу, показанную Перри, проводил рукой по тулье или
сгибал поля с высокомерным одобрением, всем своим видом как будто говоря:
"Купите вы эту шляпу или не купите, но лучшей вы нигде не найдете".
лучших фамилий в графстве, он принимал и обслуживал самолично.
понадобятся шляпы, придут к нему! Ибо в своей слепоте самодержца он едва
ли отдавал себе отчет в том, что многих приводит к нему только отсутствие
других магазинов, что у них до сих пор не было выбора. Теперь же, сидя в
одиночестве, он с отчаянием понял, что его монополия, по крайней мере на
данный момент, кончилась. Тем не менее он твердо решил не менять своего
поведения: как ему раньше не приходилось гоняться за покупателями, так и
теперь его не заставят это делать! Никогда в жизни он еще ни перед кем не
заискивал и теперь давал себе торжественную клятву, что никогда этого не
будет и впредь.
позабыл о нем, теперь неясно, как в тумане, вспоминалось ему. Но и сквозь
этот туман он видел себя человеком, никогда не искавшим ничьих милостей,
ни перед кем не лебезившим и не унижавшимся. Тогда у него не было Перри,
он работал тяжело, но не искал ничьего покровительства, был честен,
энергичен и прямолинеен. И он добился успеха в жизни. Он с гордостью
вспоминал, как мало-помалу завоевывал себе имя и положение, как его
отличал муниципальный совет, как провели его в члены Философского клуба,
как постепенно созрела у него идея нового дома, как дом был выстроен и с
тех пор отношение к нему в городе незаметным образом изменилось, и он
создал себе то видное и исключительное положение, какое занимал сейчас. Он
говорил себе, что этим обязан знатной крови, которая течет в его жилах,
что благодаря ей он достиг тех высот, для которых был рожден, несмотря на
все невзгоды его юности, что кровь предков всегда сказывается в человеке,
как и в породистом скакуне, что она не изменит ему и на этот раз.
положения, поднялась в нем. Он вскочил на ноги.
кулаком. - Пусть приходят все! Я сотру их с лица земли, как уничтожаю
Эриксон Стивен
Сертаков Виталий
Володихин Дмитрий
Акунин Борис
Посняков Андрей
Витковский Евгений