обреченность звучала в ее голосе. Затем, уже уходя, она прибавила: -
Работа - лучшее лекарство от печали. Мне нужен валежник для печи. Я всегда
приношу его с ближней просеки.
уже снова крепко стоял на всех своих четырех ногах. Он потерся мордой о
плечо Стефена, радуясь его появлению. Стефен, видя, что ослик поправился,
запряг его в тележку, снял с крюка заржавленный топорик и отправился на
просеку по ту сторону ручья, куда указала ему слепая.
только гнилые пни, торчавшие среди густой поросли вереска и орешника.
Ослик тотчас начал ощипывать кустарник, а Стефен скинул рубашку и взялся
за работу. Топорик был старый и тупой, и у Стефена не было сноровки, но он
с отчаянной решимостью и упорством рубил и рубил неподатливые кусты,
словно стараясь отогнать обступавшие его со всех сторон страшные видения.
о Пейра, ставшем жертвой собственных безумств, мысль о которых раздирала
Стефену душу. Он болезненно морщился, вспоминая дикую филантропическую
выходку Пейра, из-за которой они остались без денег, роковую расплату за
ночлег башмаками, безрассудное упорство, с каким он желал во что бы то ни
стало шагать босиком по иберийской пыли, думая облегчить этим боль в
натертой пятке. Казалось, дух Рыцаря печального образа возродился в Пейра
под действием воздуха и солнца Испании и заставил его отправиться
навстречу самому плачевному из всех его плачевных приключений.
воспоминания, его мысли неизменно обращались к войне. В эту самую минуту
люди где-то убивали друг друга и падали убитыми. А теперь и он тоже должен
принять участие в этой бойне, единственным результатом которой будут
бесконечные страдания, чудовищный хаос ненависти и мести. Снова Стефену
припомнились язвительные слова Хьюберта, и кровь бросилась ему в лицо.
Надо возвращаться на родину, и как можно скорее, хотя бы для того, чтобы
защитить свое доброе имя и доказать, что ты не трус.
лесу тележки с хворостом и складывал его во дворе за хлевом, куда, судя по
валявшимся на земле сучьям, надлежало убирать топливо. Когда он пригнал
восемь тележек и появился из-за края оврага с девятой, Луиза, как всегда
неподвижная и задумчивая, стояла на пороге, скрестив руки на груди, крепко
прижав локти к бокам.
оставалось бесстрастным. - Ужин готов. Сегодня, если хотите, мы можем
поесть вместе у меня за столом.
дом. Так же как и пристройка, он состоял из одной-единственной комнаты и
был обставлен почти столь же убого: стол да стулья, грубо сколоченные из
ореховых досок. В углу стояла полная угля жаровня, на стене над ней висело
несколько старых медных сковородок. У другой стены помещалась
металлическая кровать, наполовину скрытая ширмой, и над кроватью - цветная
литография девы Марии Баталласской. Земляной пол кое-где был застлан очень
ветхими соломенными циновками.
кукурузного хлеба, сняла с жаровни горшок и наложила полную тарелку бобов,
приправленных красным перцем. Потом опустилась на стул напротив. Наступило
молчание. Стефен спросил:
поев горячих сытных бобов, сразу почувствовал, как у него прибывают силы.
эту зиму я не буду сидеть без топлива.
живу одна. Со смерти мужа. Никому не хочется умирать. Но приходится.
святого Дионисия. Мой муж работал в торговом доме Гонсалеса. Он был
бондарь, делал обручи для винных бочек.
было бы хорошо. Но он стал заглядывать внутрь, и его уволили за пьянство.
А потом, когда сушили дрок, у меня заболели глаза от пыли. В Андалузии это
дело обычное. Веки распухли, и я потеряла зрение. Сначала пробовала
продавать лотерейные билеты. Это работа, которую дают слепым. Но вскоре
заболела и так же, как мой муж, осталась без работы.
странный обычай. Его установили богачи. Бедняков одевают в синюю форму и
посылают на улицу собирать милостыню в общий котел. Стоит получить хоть
небольшую частицу этих денег, и ты уже считаешься нищим, и на тебя
смотрят, как на человека пропащего.
голодная и мечтаешь о самом крохотном клочке земли, на котором можно было
бы выращивать бобы. Как-то раз на последние две завалявшиеся песеты я
просто уж с отчаяния купила десятую часть лотерейного билета. Всем
сердцем, всеми помыслами, всем своим голодным нутром взмолилась я к
святому Дионисию, чтобы он исполнил мою просьбу - чтобы мой билет выиграл.
которому было тогда четырнадцать лет. Попал под поезд на переезде. Это
было большое горе. Мы не ждали вознаграждения, но получили его. Богачи,
которые из милости одевают бедняков, сочли нужным дать нам вознаграждение.
И мы купили этот вот клочок земли и назвали нашу усадьбу "Усадьба Фелипе"
- в честь сына.
приятное.
управиться с хозяйством? Если была бы хоть какая-нибудь подмога. Но об
этом нечего и мечтать.
ковшом воды из ведерка, стоявшего в углу, и снова наполнила чашку.
поедете в Малагу?
расквитаться с вами за все работой.
оставалось бесстрастным, но он понял, что сказал не так, как нужно, и
поспешил исправить ошибку:
вас.
теряют для него свой смысл.
мысль. Он сказал: - У вас в хлеву стоит наш ослик с тележкой. Нам он
больше не нужен, а вам может пригодиться. Я прошу вас принять его от нас в
знак нашей глубокой признательности.
лице, но Стефен почувствовал, что его слова глубоко тронули ее. Крупные,
морщинистые губы ее, так резко очерченные, словно они были вырезаны из
куска темного дерева, едва приметно дрогнули, и она глубоко вздохнула.
Затем неожиданно и все так же молча наклонилась вперед и указательным
пальцем легонько провела по лицу Стефена. Это длилось всего несколько
секунд. Слепая никак не объяснила своего поступка и не попросила
извинения. Встала, взяла со стола пустую миску, оловянную ложку и чашку.
выспаться как следует и набраться сил: никогда не знаешь, что ждет тебя
впереди.
9
св.Мигеля. Она помещалась в тихом переулочке, спускавшемся прямо к
Гвадалмедине, где несколько женщин, стоя на коленях на каменистом берегу,
колотили вальками белье. До Стефена все еще долетали их веселые возгласы,
когда он, нервно дернув дверной колокольчик, замер в ожидании. Появилась
монахиня в синем платье и крылатом апостольнике и подошла к решетке.
Стефен назвал себя, его провели в просторный внутренний дворик и попросили
обождать.
Сертаков Виталий
Сертаков Виталий
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Конюшевский Владислав
Курылев Олег