Чтение 53–й страницы книги ~Осада Бостона, или Лайонел Линкольн~

а когда Лайонел умолк, почтенный джентльмен в рассеянности схватил свою
трубку и, раскурив ее, утонул в густых клубах дыма, словно спеша насладиться
хоть одним из тех невинных удовольствий, которых его собирались лишить.

- Они хотят обвенчаться! Обвенчаться в церкви!

И это после вечерней проповеди! - пробормотал он, попыхивая своей
трубкой. - Да, конечно.., разумеется.., конечно, это мой долг, майор
Линкольн.., это мой долг венчать моих прихожан...

- Я понимаю, сударь, - нетерпеливо перебил его Лайонел, - что просьба моя
не совсем обычна, и не хочу злоупотреблять вашей любезностью.

С этими словами он извлек из кармана туго набитый кошелек и, стараясь
сделать это как можно деликатнее, высыпал на стол рядом с серебряным
очешником хозяина небольшую груду золотых монет, как бы желая указать ему на
разницу между обоими благородными металлами.

Преподобный Литурджи наклонил голову в знак понимания и бессознательно
направил очередную струю трубочного дыма в другую сторону, дабы иметь
возможность беспрепятственно полюбоваться ослепительным блеском доброхотного
даяния. Одновременно с этим он сунул одну пятку в башмак и метнул
озабоченный взгляд на занавешенное окно, как бы желая удостовериться, какова
погода.

- А не можем ли мы совершить обряд в доме миссис Лечмир? - спросил он. -
Мисс Дайнвор нежное создание, и боюсь, как бы холодный воздух храма не
принес ей вреда.

- Это ее настоятельное желание - венчаться перед алтарем, и вы, конечно,
понимаете, что не мне ее от этого отговаривать.

- Очень благочестивое намерение. Законы колоний чрезвычайно свободны в
вопросах брака, майор Линкольн, я бы сказал - греховно, преступно свободны!

- Но, поскольку не в нашей власти их изменить, вы позволите мне, сударь,
воспользоваться ими, сколь бы несовершенны они ни были?

- Да, конечно, ибо в мои обязанности входит крестить, женить и хоронить,
- словом, как я частенько говорю, человек прибегает к моим услугам в самом
начале, в середине и в конце своего жизненного пути... Однако позвольте мне,
майор Линкольн, предложить вам стаканчик нашего местного напитка: у нас,
бостонцев, он называется "Самсон" <Самсон (библ.) - могучий богатырь,
лишившийся своей силы после того, как его жена Далила коварно остригла его
волосы.>. Вы увидите, что это неплохой спутник в ненастный февральский вечер
в таком климате, как наш.

- Нельзя признать, что его окрестили так по заслугам, - сказал Лайонел,
пригубив стакан, - если говорить о крепости.

- Дело в том, что вы получили его уже из рук Далилы, а мне мой сан
запрещает принимать дары от такой негодницы.

Тут почтенный священник расхохотался, очень довольный собой, и, позволив
себе еще одно возлияние, продолжал:

- У нас приготовляют два вида этого напитка: "Самсон с волосами" и
"Самсон без волос", и я благочестиво предпочитаю Самсона, сохранившего
крепость духа и первозданную красоту кудрей. Ваше здоровье, майор Линкольн,
и да будут дни ваши протекать в счастье и благоденствии, которые бесспорно
принесет вам союз с этой очаровательной девицей, избранной вами в жены, и да
закончите вы свой земной путь, как подобает доброму христианину и верному
слуге отечества.

Лайонел воспринял эти торжественные слова как знак того, что его миссия
увенчалась успехом, поднялся и заметил, что им, пожалуй, пора отправляться в
церковь.

Священник, которому очень не хотелось покидать свой уютный кабинет,
придумал целую кучу всевозможных мелких возражений, но жених не замедлил их
решительно опровергнуть. Так мало-помалу все препятствия были устранены, за
исключением одного, которое, по словам этого благодушного эпикурейца,
являлось наиболее непреодолимым. Печи в церкви не топились, так как пономаря
в этот самый вечер свалила страшная болезнь, которая с каждым днем все
беспощадней свирепствовала в городе, терпевшем тяжкие лишения осады.

- У него самая настоящая оспа, майор Линкольн, уверяю вас, - говорил
священник, - и заразился он, конечно, от какого-нибудь подосланного
мятежниками негодяя.

- Я уже не первый раз слышу подобные обвинения как с одной, так и с
другой стороны, - возразил Лайонел. - Вместе с тем, будучи совершенно
уверен, что наш главнокомандующий никогда не позволит себе подобную низость,
я, пока не получу неопровержимых доказательств, не имею оснований считать,
что и противник может быть на это способен.

- - Вы слишком благородны; сэр, - о да, слишком, слишком благородны! Но
откуда бы ни взялась эта болезнь, жертвой ее пал мой пономарь.

- Я позабочусь о том, чтобы печи были затоплены, - сказал Лайонел. - В
них, вероятно, еще остались тлеющие угли, а в нашем распоряжении имеется
целый час.

Священник, будучи слишком совестлив, чтобы взять золото, не оплатив
соответствующей услугой право обладания им, уже давно в душе, несмотря на
противоборство тела, решил исполнить желание молодого человека, и теперь они
быстро обо всем договорились, после чего Лайонел получил ключ от церкви и
покинул дом священника, условившись о скорой встрече.

Снова очутившись на улице, майор Линкольн направился в сторону храма,
поглядывая по сторонам в надежде повстречать какого-нибудь
бездельника-солдата, который мог бы заменить заболевшего пономаря. Он
миновал несколько улиц, но поиски его не увенчались успехом: все,
по-видимому, уже разбрелись по домам, да и в домах один за другим гасли
огни, свидетельствуя о том, что настал обычный час отхода ко сну.

На углу Портовой площади Лайонел остановился в нерешительности, не зная,
куда направиться дальше, и тут заметил какую-то фигуру, скорчившуюся у стены
старого пакгауза, не раз уже упоминавшегося в нашем повествовании. Не
раздумывая ни секунды, Лайонел направился к этой фигуре, которая не
шелохнулась и не подала никаких признаков жизни при его приближении. Даже в
тусклом свете луны нетрудно было разглядеть, что этот человек - жалкий
нищий. Ветхая, изодранная одежда сама по себе служила достаточным
объяснением, почему несчастный, спасаясь от ледяного ветра, жался к стене
дома, а о его голоде говорила жадность, с которой он грыз кость, вероятно
выброшенную каким-то солдатом, сначала основательно ее обглодавшим. Перед
лицом такой нужды н лишений Лайонел на мгновение забыл о своих заботах и
участливо произнес:

- Ваш ужин, я вижу, не слишком обилен, друг мой, и вы избрали для него не
очень-то уютное место.

Не переставая двигать челюстями и не поднимая глаз, бедняга угрюмо
отозвался:

- Король может запереть порт и закрыть доступ кораблям, а вот прогнать
мартовскую стужу из Бостона - на это у него, пожалуй, силы не хватит!

- Бог мой, да это Джэб Прей! Пойдем со мной, дружище, и ты получишь еду
немного получше и уголок потеплее, но только скажи мне прежде всего, не
можешь ли ты раздобыть мне фонарь и свечу у своей матушки.

- Сегодня вечером туда входить нельзя, - решительно заявил дурачок.

- А нельзя ли купить все это где-нибудь поблизости?

- Вон там у них есть, - угрюмо сказал Джэб, тыча пальцем в сторону
низкого строения на противоположной стороне площади, в одном из окон
которого мерцал слабый огонек.

- Так скорее бери деньги и ступай принеси мне фонарь и свечу.

Но Джэб, которому это поручение как будто не пришлось по душе, даже не
шевельнулся.

- Ну, ступай же, я очень спешу, а сдачу ты можешь оставить себе за
услугу.

На это Джэб ответил с живостью, удивительной для его слабого ума:

- Джэб сейчас пойдет, если ему можно купить на сдачу немного мяса для
Нэб.

- Ну разумеется, покупай, что тебе захочется, я обещаю, что больше ни ты,
ни твоя матушка не будете терпеть нужды в пище или одежде.

- Джэб голоден, - произнес дурачок. - Но говорят, что голод не так
страшен для молодого желудка, как для старого. А что, король сам пробовал
когда-нибудь голодать и мерзнуть?

- Этого я не знаю, друг, но только уверен, что если бы он увидел перед
собой какого-нибудь несчастного, вроде тебя, так от всего сердца постарался
бы ему помочь. Ну, ступай, ступай, купи и себе поесть тоже, если у них
найдется.

Спустя несколько минут Лайонел увидел, что дурачок спешит к нему с
желанным фонарем в руках.

- Ну, раздобыл ты себе какой-нибудь еды? - спросил Лайонел, знаком
показывая Джэбу, чтобы он шел вперед с фонарем. - Надеюсь, спеша исполнить
мою просьбу, ты не забыл позаботиться о себе самом?

- Чумы бы Джэбу не схватить, вот что, - отозвался тот, с жадностью поедая
небольшую булку.

- Не схватить чего? Что такое ты боишься схватить, повтори.

- Чуму. У них там у всех в этом доме моровая язва.

- Ты говоришь об оспе?

- Одни называют эту хворь оспой, другие - чумой, а третьи - моровой
язвой. Небось изгнать торговлю из нашего города - это король сумел, а вот
нет того чтобы изгнать стужу и чуму - нет, куда ему... Ну, когда народ
отвоюет себе город обратно, он с этой бедой справится и загонит ее в
больницу!

- Я никак не хотел подвергнуть тебя такой опасности, Джэб... Знай я, что
там больные, я пошел бы туда сам.

Мне ведь в детстве сделали прививку от этой ужасной болезни.

Джэб, истощив, как видно, во время этой беседы все скудные запасы своего
ума, не отвечая, шагал вперед через площадь, пока не добрался до
противоположного утла; там он обернулся и спросил, куда идти дальше.

- К церкви, - сказал Лайонел. - И поживее.

Когда они добрались до Корн-Хилла, вьюга обрушилась на них с новой
яростью; Лайонел, поплотнее запахнув свой плащ и наклонив голову, шагал за