пальто и шапку. Потом слышно стало, как он спустился на три ступеньки в
кладовку. Вернулся, зажав в кулаке кусок пирога со свининой. Того самого,
что миссис Морел купила для сына.
шиллингов, и пивом накачался, так уж кормить тебя пирогами со свининой я
не стану.
так не для меня куплено? - Он глянул на мясную начинку и хрустящую корочку
и, вдруг разъярясь, кинул кусок в огонь.
покажу, щенок!
изготовился, поднял кулаки, вот-вот прыгнет. Юноша стоял и улыбался одними
губами.
лицо сыну. Но ударить не решился, хотя был на волосок от этого, в
последний миг отклонился.
кулаком. У него руки так и чесались. Но за его спиной раздался слабый
стон. Мать сидела бледная как смерть, губы ее посинели. Морел изготовился
для следующего удара.
сына, но шевельнуться она не могла. Понемногу она приходила в себя. Он
уложил ее на диван, кинулся наверх, принес виски, и наконец она отпила
немного. По лицу Пола катились слезы. Он стоял подле матери на коленях и
не плакал, но по лицу тихо струились слезы. Морел сидел в другом углу,
уставив локти в колени, свирепо смотрел на сына.
был его последний бой в этом доме. Пол стоял на коленях, гладил руку
матери.
там. Потом прибрал в комнате, навел порядок, накрыл стол на утро для
завтрака и принес матери свечу.
свечу. На лестничной площадке он крепко ее поцеловал.
он был спокоен, все-таки мать он любит больше. То был горький покой
смирения.
унижением.
9. ПОРАЖЕНИЕ МИРИАМ
любил мать. И просто не мог вынести, если чувствовал, что обидел ее или
хоть на миг изменил своей любви к ней. Стояла весна, и между ним и Мириам
шло единоборство. В этом году у него был к ней немалый счет. И она смутно
сознавала это. Давнее ощущение, возникшее у нее однажды во время молитвы,
что в их любви ей суждено быть жертвой, примешивалось теперь ко всем ее
чувствам. Втайне она и прежде не верила, что когда-нибудь он будет всецело
ей принадлежать. Прежде всего она не верила в себя; сомневалась, сумеет ли
стать такой, какою он хотел бы ее видеть. И конечно же, никогда она не
представляла себе счастливую долгую жизнь с ним рядом. Впереди ей виделась
трагедия, скорбь, жертвоприношение. И в жертвоприношении была гордость, в
самоотречении - сила, оттого что она полагалась на свое уменье справляться
с повседневностью. Она готова была к чему-то большому, к чему-то
глубинному, например, к трагедии. А достанет ли ей заурядной жизни изо дня
в день, тут она положиться на себя не могла.
открыт. Но она чувствовала, что все обернется плохо. В воскресенье под
вечер она стояла у окна своей комнаты и смотрела на рощу, у окоема яркого
предвечернего неба, на дубы, в чьих ветвях запутались сумерки.
Серо-зеленые листья жимолости свисали с ветвей перед окном, и ей
показалось, кое-где уже проклюнулись бутоны. Наступила весна, для Мириам
пора и любимая и пугающая.
светлые сумерки, Пол вошел во двор, ведя велосипед, который поблескивал на
ходу. Обычно он звонил в велосипедный звонок, смотрел на дом и смеялся.
Сегодня он шел сжав губы, казался холодным, неумолимым, и в облике его
была еще и какая-то неловкость и презренье. Мириам уже слишком хорошо его
знала и по напряженной отчужденности этого молодого тела понимала, что
происходит у него в душе. Оттого, с какой холодной педантичностью он
поставил велосипед, у нее упало сердце.
тюлевая блузка, которая, по ее мнению, ей шла. Высокий плоеный воротник,
как на портрете королевы Марии Стюарт, придавал ей, как она воображала,
особенную женственность и достоинство. В двадцать лет она была великолепно
сложена, с высокой грудью. Лицо ничуть не изменилось, по-прежнему было
будто прекрасная нежная маска. Но, когда она подняла глаза, они были
изумительны. Она боялась Пола. Он ведь заметит ее новую блузку.
как в Старой методистской церкви служил хорошо известный проповедник этой
секты. Пол сидел во главе стола, изображал пастыря и прихожан, и его
подвижное лицо и выражение глаз, которые бывали так хороши, когда сияли
нежностью или искрились смехом, мгновенно неузнаваемо менялись. Его
насмешки всегда ранили Мириам, слишком метко били они в цель. Он слишком
был умен и безжалостен. Она чувствовала, когда глаза у него такие, как
сейчас, жесткие и злорадные, он не пощадит ни себя, ни кого другого. Но
миссис Ливерс смеялась до слез, и мистер Ливерс, который только что
пробудился от воскресного сна, забавлялся вовсю. Все три брата сидели
встрепанные, заспанные, без курток, и то и дело покатывались со смеху.
Всему семейству подобные "представления" доставляли неслыханное
удовольствие.
новую блузку, слышала, что как художник ее одобрил, но не было в этом ни
капли тепла. Она волновалась, с трудом достала с полок чашки.
желтые нарциссы?
набухающими почками. Холмы и небо были чистые, холодные. Все казалось
свежевымытым и каким-то жестким. Мириам поглядела на Пола. Какой он
бледный, безучастный. Как жестоко, что его глаза, брови, бесконечно ей
милые, могут причинять такую боль.
выдать, что измучен.
легче.
Мириам.
Неухоженную кочковатую лужайку за домом окружала колючая живая изгородь,
подле нее из узких серо-зеленых листьев тянулись вверх желтые нарциссы.
Набухшие бутоны в холоде не раскрылись и остались зеленоватыми. Но иные
все же распустились, и золотые зубчатые лепестки так и горели. Мириам
опустилась на колени, взяла в ладони испуганно глядящий нарцисс, повернула
к себе его золотой лик и склонилась, нежно касаясь его губами, щеками,
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Трубников Александр
Мурич Виктор
Афанасьев Роман
Посняков Андрей