Чтение 53–й страницы книги ~Жанна д`Арк~

Он издевался над нами, наслаждаясь своим превосходством. Становилось
невтерпеж. Тогда заговорил Карлик:

- Прошу вас, молодые господа, разрешите-ка мне побеседовать с ним, вы
ведь хорошо знаете, коль скоро требуется убедить кого-нибудь, то я на это
мастак. Улыбаетесь? Я с вами вполне согласен. Это мне в наказание за мое
хвастовство. И тем не менее мне хотелось бы немножко поиграть с этим
молодчиком, так, слегка...

С этими словами Карлик шагнул к бургундцу и повел с ним задушевный
разговор своим приятным певучим тенорком. Он упомянул о Деве, о ее добром
сердце, собираясь разъяснить, как бы она похвалила и высоко оценила его
великодушный поступок, который, конечно...

Но речь свою он не закончил. Бургундец оборвал его плавную речь
оскорбительным замечанием по адресу Жанны. д'Арк. Мы рванулись к нему, но
Карлик с мертвенно бледным лицом отстранил нас и промолвил серьезно и
угрожающе:

- Прошу терпения. Разве не я ее телохранитель? Предоставьте это мне.

Говоря это, он мгновенно выбросил вперед свою правую руку, схватил
здоровенного бургундца за глотку и, приподняв его, воскликнул: - Ты оскорбил
Деву; а Дева - это Франция, Язык, произносящий подобную мерзость, нуждается
в длительном отпуске.

Мы услышали приглушенный хруст костей. Глаза бургундца начали вылезать
из орбит, сделались свинцовыми и тупо уставились в пространство. Лицо
налилось кровью, стало багрово-синим. По телу прошлись смертные судороги.
Руки повисли, как плети, ноги вытянулись, мускулы ослабли. Карлик разжал
руку, и громадное неподвижное тело бесшумно осунулось на землю.

Мы перерезали узлы веревок, связывавшие пленника, и сказали ему, что он
свободен. В тот же миг его рабская покорность сменилась безумной радостью, а
смертельный ужас перешел в дикую ярость. Он рванулся к трупу, начал пинать
его ногами, плевать в лицо, плясать на нем, запихивая комья грязи в рот
своей жертвы. Он хохотал, кривлялся, глумился, ругался, выкрикивая
непристойные слова, доходя до скотского состояния, словно пьяный дьявол.
Этого и следовало ожидать: ратный труд не порождает ангелов. Многие,
наблюдавшие за этой сценой, смеялись, некоторые относились к ней
безразлично, но никто не удивлялся. Вдруг в своей отвратительной пляске
освобожденный неожиданно подскочил к группе поджидавших его бургундцев, и
тут один из них ловко вонзил ему нож в горло: француз с пронзительным воплем
упал на землю, а искрящаяся кровь прямой, яркой, как луч света, струей,
брызнула на высоту десяти футов. Все дружно захохотали - и свои, и враги.
Вот так и закончился один из самых интересных эпизодов моей богатой
приключениями военной жизни.

Тут подоспела взволнованная Жанна и, выслушав требование гарнизона,
сказала:

- Право на вашей стороне. Это ясно. Данный пункт договора не был
достаточно продуман, и вы можете толковать его как угодно. Но вам не
разрешается брать этих бедняг с собой. Я не допущу этого: они французы. За
каждого из них король даст выкуп. Подождите, пока я не пришлю от него ответ.
И говорю вам: ни один волос не должен упасть с их головы, иначе вам это
дорого обойдется.

Все уладилось. На некоторое время пленные были спасены. Жанна сразу же
помчалась к королю и потребовала немедленного принятия мер, не желая
выслушивать ни оправданий, ни возражений. Король разрешил ей поступить по
своему усмотрению; она вскоре прискакала обратно и от имени короля выкупила
пленников, дав им полную свободу.

Глава XXXV

Именно здесь нам опять довелось увидеть королевского гофмейстера, в
чьем замке гостила Жанна, когда впервые пришла из своей родной деревни в
Шинон. Теперь с согласия короля она назначила его бальи города Труа.

Затем мы снова выступили в поход. Шалон сдался. Здесь, под Шалоном,
кто-то спросил у Жанны, не опасается ли она чего-нибудь в будущем. Жанна
ответила, что она боится одного - измены. Кто мог поверить этому? Кто мог
подумать? Однако смысл этих слов был пророческий. Воистину человек - жалкое
животное.

Мы шли и шли, шли не останавливаясь. Наконец, шестнадцатого июля
увидели город, к которому были прикованы наши мысли: перед нами
вырисовывались величественные шпили Реймского собора! Громовое "ура"
прокатилось по всему строю от авангарда до тыла. Что касается Жанны д'Арк,
то она, сидя на коне в своих белых доспехах, пристально всматривалась вдаль.
Ее задумчивое красивое лицо светилось глубокой-глубокой, какой-то неземной
радостью. О нет, в этот момент она не была существом во плоти. Она была
светлым духом, небесным видением. Ее великая миссия завершалась полным
триумфом. Завтра она сможет сказать: "Мое дело окончено. Отпустите меня".

Мы разбили лагерь, и сразу же поднялась суматоха, беготня, шум
праздничных приготовлений. Прибыл архиепископ Реймский вместе с
многочисленной депутацией. А затем со знаменами и музыкой, оглашая воздух
приветственными криками, поплыли бесконечные потоки горожан и крестьян.
Опьяненные радостью, они, как вешние воды, затопили лагерь. Всю ночь
напролет в Реймсе кипела работа: стучали молотки, украшались улицы,
воздвигались триумфальные арки, древний собор снаружи и изнутри одевался в
ослепительно роскошный наряд.

Ранним утром в намеченный час мы двинулись в путь: коронационные
торжества должны были начаться ровно в девять и длиться пять часов. Мы
знали, что гарнизон англичан и бургундцев окончательно отказался от мысли
оказывать сопротивление Деве, что городские ворота гостеприимно раскроются
перед нами и весь город с восторгом встретит наше появление.

Утро было восхитительное, полное яркого солнца, свежести и бодрящей
прохлады. Армия в парадной форме покидала место привала. Приятно было
смотреть, как, растянувшись красочной лентой, колонны двигались в Реймс для
участия в коронационных торжествах. Это было мирное шествие, заключительный
этап нашей бескровной кампании.

Жанна на вороном коне, в сопровождении герцога Алансонского и всего
штаба, остановилась, чтобы произвести последний смотр и проститься с армией,
ибо с завтрашнего дня, исполнив свой долг, она не намеревалась больше
командовать этими или другими войсками. Солдаты знали и чувствовали, что в
последний раз видят милое девичье лицо своего маленького бесстрашного
полководца, свою любимицу, свою гордость, свое сокровище - ту, которую
боготворили в сердцах, называя "Дочерью божьей", "Спасительницей Франции",
"Любимицей победы", "Оруженосцем Христа", не говоря уже о многих других
ласковых именах, которые подчас звучали очень наивно и простодушно.
Подобными ласковыми именами осыпают взрослые горячо любимых детей. Этот
смотр был необычным, и нечто новое, небывалое увидели мы. Душевное волнение
Жанны передалось солдатам. Прежде на парадах батальоны проходили мимо с
восторженными криками, высоко подняв голову и сверкая глазами; били
барабаны, гремели победные марши. Сейчас ничего этого не было.
Один-единственный звук назойливо сверлил воздух, и, закрыв глаза, можно было
представить себя в мертвом царстве. Только один звук улавливался ухом в
тишине этого летнего утра - только один - приглушенный топот марширующих
войск. По мере того как сомкнутые ряды проплывали мимо, солдаты прикладывали
правую руку к виску, ладонью вперед, отдавая честь и обращая свой взор к
Жанне в безмолвном "прости" и "да благословит тебя бог". Они смотрели на нес
с любовью и долго-долго не опускали рук, удаляясь в почтительном молчании. И
всякий раз, когда Жанна подносила платок к глазам, легкая дрожь пробегала по
лицам марширующих солдат.

Парад победы обычно наполняет сердца радостью и ликованием, на этот раз
их терзала печаль.

Мы направлялись к резиденции короля, находившейся в загородном дворце
архиепископа. Узнав, что король приготовился к торжествам, мы галопом
примчались обратно и, присоединившись к армии, возглавили шествие. Тем
временем бесчисленные толпы окрестных жителей стекались со всех концов и
выстраивались по обеим сторонам дороги, чтобы увидеть Жанну. Так повторялось
всегда с первого дня похода. Наш путь пролегал теперь по зеленой равнине, и
люди, стоящие вдоль дороги, напоминали двойную кайму, сотканную из лилий и
маков. Каждая женщина и каждая девушка была в белой кофте и красной юбке. Мы
двигались среди улицы из живых цветов. Пестрые цветы, окаймлявшие дорогу, не
стояли неподвижно, не встречали нас равнодушно. Нет. Они кланялись,
кланялись и кланялись. Люди-цветы простирали руки и, проливая слезы,
благодарными глазами смотрели на Жанну д'Арк. Те, кто стоял поближе,
бросались к ее ногам, обнимали их и, прижимаясь влажной щекой, осыпали
пылкими поцелуями. В эти дни мне ни разу не пришлось видеть человека, будь
то мужчина или женщина, который не преклонил бы колена при ее приближении,
или мужчины, не обнажившего голову. Позже, на Великом процессе, все эти
трогательные сцены были использованы в качестве улик против Жанны.
Несправедливый суд обвинил ее в том, что она являлась предметом обожании
простого народа, а следовательно - еретичкой.

Когда мы приблизились к городу, высокая извилистая цепь валов и башен
была уже украшена весело реющими флагами и усеяна черными толпами народа.
Воздух содрогался от орудийных залпов, и пелена серого дыма медленно
расплывалась вокруг. Мы торжественно вступили в ворота, и процессия
двинулась по городу. За войсками, в праздничных одеждах, со своими
знаменами, шли гильдии и цехи. По обе стороны улиц теснился ликующий народ;
в окнах - люди, на крышах - люди, люди везде; с балконов свисали
разноцветные дорогие ткани; тысячи белых платочков мелькали в воздухе,
напоминая издали снежную бурю.

Имя Жанны произносилось в церковных молитвах - честь, до сих пор
оказываемая лишь особам королевского достоинства. Но простые люди оказали ей
еще более высокую честь. Они отчеканили свинцовые медали с изображением ее
лика и герба и носили их, как талисманы. Такие медали можно было видеть на