Чтение 53–й страницы книги ~Январские ночи~

- Вашим детям уже не придется ломать голову над такими проблемами.
Землячка стояла с Соловьевым на тротуаре прямо против тяжеловатого,
приземистого здания, построенного еще в конце позапрошлого века, а видела
иное здание, высокое и светлое, которое воздвигнут когда-нибудь на этом
месте, видела иные масштабы и свершения, достойные нового стремительного
века.
Мимо Землячки и Соловьева текли прохожие, перекликалась рядом молодежь,
и, всматриваясь в оживленные лица москвичей, она заглядывала в будущее.
Каким-то оно будет?..
Завтра Землячка уедет в Ростов. Вместе с нею уедет Соловьев. Он будет
строить завод, а она - подбирать людей, которые должны обеспечить успех
строительства. Подбирать людей для других новостроек, подбирать работников
для партийных комитетов. Будет руководить ими.
Если бы ее озарило предвидение, она увидела бы себя в Мотовилихе, куда
ее вскоре пошлют на партийную работу, а потом в Москве, где ей долго
придется работать в органах партийного и советского контроля, а позже стать
одним из руководителей Советского правительства.
Для нее не так важно - работать ли в заводском центре Урала или в
каком-либо сельском районе на Дону, занимать ли руководящий пост или
находиться на низовой работе, главное в том, что, где бы она ни была и что
бы ни делала, до последнего своего часа она будет жить и работать так, как
учил Ленин. Его образ она пронесет в своем сердце через всю свою жизнь.
Пройдут годы, а Ленин будет жить, жить и сопутствовать все новым и новым
поколениям человечества.
И лишь одно не дано никому предвидеть - когда и при каких
обстоятельствах оборвется его жизнь.
Землячка умерла спустя двадцать три года после смерти Ленина, в тот же
день, что и он, 21 января...
Случайное совпадение? В общем-то, наверное...
Но в годовщину смерти дорогого нам человека воспоминание о нем приходит
к нам с особою силой.
В сутолоке будней воспоминание стирается и затухает боль, но вот
приходит день поминовения, день воспоминаний, и снова с нами близкий и
дорогой человек.
Вспоминаешь, каким он был, как ходил, как говорил. Закрываешь глаза, и
он приближается к тебе, и ты меришь его судом свою жизнь, ощущаешь, как он
тебе нужен, и сердце сжимается в такой невыносимой боли, что невозможно
выдержать...
Вероятно, так оно и случилось на самом деле.

ОТ АВТОРА

Заканчивая повесть о Землячке, пожалуй, стоит все-таки сказать, как
возник ее замысел.
Несколько товарищей советовали мне написать о Землячке, причем одним из
доводов служило то, что я был с нею знаком.
Однако сказать "знаком" было бы преувеличением, но видеть я ее
действительно видел, так будет вернее.
Все же одно это обстоятельство вряд ли могло побудить меня писать о
Землячке, любому литератору приходится в течение своей жизни встречаться со
множеством выдающихся людей, но это не значит, что обо всех следует писать.
Каждый человек является носителем каких-то идей, правильнее даже -
какой-то одной идеи, определяющей его жизненное кредо, и вот интерес к такой
идее, созвучность твоему собственному мироощущению - гораздо большее
основание к изучению чужой жизни, чем просто обычное знакомство.
Я встречал, точнее все-таки, видел Землячку раза три или четыре...
впрочем, буду точен - четыре раза, и об этих встречах нужно коротко
рассказать.
Первая встреча произошла в октябре 1919 года.
Это было время жестоких боев за Орел, Красная Армия переходила в
наступление против Деникина.
Я только что вступил в комсомол, и волостная партийная организация
послала меня с поручением в политотдел Тринадцатой армии.
Политотдел находился на станции Отрада, между Орлом и Мценском.
Я ждал появления начальника политотдела, и вот он появился. Это было
незабываемое впечатление!
Начальником политотдела оказалась женщина в кожаной куртке и хромовых
сапогах...
Мне приходилось видеть до революции строгих ученых дам - педагогов,
врачей, искусствоведов, и вот передо мною была одна из них.
Начальнику политотдела доложили обо мне, она повернулась, хотя у меня
до сих пор сохранилось ощущение, будто какая-то незримая сила сама поставила
меня перед нею. Повернулась и... поднесла к своим близоруким глазам лорнет.
Да, лорнет!
Эта встреча описана мною в романе "Двадцатые годы", а первое слово,
услышанное мною из ее уст, было "расстрелять".
Да, расстрелять!
Возможно, прежде чем это сказать, она говорила что-то еще, но до сих
пор у меня в ушах звучит этот приговор.
Речь шла вот о чем. Старик-отец прятал в клуне или, сказать понятнее, в
риге сына-дезертира, парня нашли, и обоих только что доставили в трибунал.
С Землячкой советовались, как с ними поступить.
Дезертиры в те дни были бедствием армии, им нельзя было давать потачки,
и Землячка не могла, не имела права проявить мягкость.
Несколькими часами позже у меня с нею состоялся душевный разговор, но
много воды утекло с той встречи до той поры, когда я понял, что эта черта ее
характера именуется не жестокостью, а твердостью.
Снова я встретил Землячку спустя почти десять лет.
В декабре 1928 года на сессии ЦИК СССР обсуждался вопрос о мероприятиях
по подъему урожайности. Докладчиком по этому вопросу выступал Я.А.Яковлев,
редактор "Крестьянской газеты" и одновременно заместитель Г.К.Орджоникидзе,
председателя ЦКК и наркома РКИ.
А я в эти годы служил в "Крестьянской газете" и по поручению
Я.А.Яковлева писал отчет о сессии.
С Землячкой я столкнулся на лестнице Большого Кремлевского дворца.
Только что кончилось заседание, я выскочил из зала и мчался вниз,
торопясь в редакцию. Бежал сломя голову, перепрыгивая через ступеньки, и
вдруг опять незримая сила остановила меня. Навстречу мне поднималась
сухонькая строгая дама в платье серо-жемчужного цвета.
Она возникла на одном из маршей беломраморной лестницы, и я сразу ее
узнал, хотя с первой встречи миновало девять лет. Мне хотелось промчаться
мимо, однако ноги мои налились свинцом. Я прижался к перилам. Я боялся ее, о
строгости ее ходили легенды.
"Ну скорее, скорее, - мысленно подгонял я ее, - иди же, иди, поторопись
в зал..."
Но она остановилась. Подняла руку и поманила к себе пальчиком. Так, как
сделала бы это любая классная дама. Что оставалось делать? Медленно пошел я
по широким ступеням лестницы навстречу своей безжалостной судьбе, принявшей
на этот раз образ Розалии Самойловны Землячки.
На черном шнурке, струившемся вниз от ее шеи к поясу, покачивался
лорнет в черепаховой оправе. Землячка близоруко прищурилась, подняла лорнет,
приставила к глазам и внимательно на меня посмотрела.
Душа моя ушла в пятки.
Посмотрела, укоризненно покачала головой и, не произнеся ни слова,
пошла своею дорогой.
Вся встреча длилась не более двух-трех минут, а вот подите ж,
запомнилась на всю жизнь.
Розалию Самойловну здорово все побаивались, недаром Демьян Бедный
посвятил Землячке такие стихи:

От канцелярщины и спячки
Чтоб оградить себя вполне,
Портрет товарища Землячки
Повесь, приятель, на стене...

Бродя потом по кабинету,
Молись, что ты пока узнал
Землячку только по портрету...
В сто раз грозней оригинал!

Землячка пошла дальше, но я уже перестал прыгать козлом и тоже степенно
зашагал вниз.
Потом Землячка приехала как-то в редакцию "Крестьянской газеты", она
интересовалась постановкой массовой работы, а так как в ту пору я заведовал
отделом селькоров, мне пришлось давать ей объяснения.
"Крестьянская газета" многих своих селькоров направляла учиться в
различные учебные заведения страны, часть их училась в Москве, и студенты
эти долго не порывали связи с газетой и постоянно толклись в редакции.
Беседовали мы в кабинете заместителя Яковлева - С.Б.Урицкого.
Землячка поинтересовалась, есть ли сейчас кто-нибудь из селькоров в
редакции, и я предложил, если она хочет, позвать в кабинет хоть десять, хоть
двадцать человек.
Землячка согласилась, селькоры были призваны, она предложила Урицкому и
мне покинуть кабинет - беседовать с селькорами она будет, мол, с глазу на
глаз.
Как выяснилось, она интересовалась отношением редакции к селькорам, нет
ли в редакции бюрократизма.
Но грозу пронесло, селькоры не подвели, не дали Землячке поводов для
нахлобучки.