Чтение 53–й страницы книги ~Дело Локвудов~

О'Берну.

- Не знаю, хранить ее или сжечь. В некотором роде это - документ, -
сказал О'Берн.

- Да, но они вынесли заключение, единственно возможное по этому делу.
Чэт повесился в состоянии умопомрачения - так, кажется, они это
сформулировали. Ты поступил правильно, Нед. Если бы ты показал им записку,
они засыпали бы тебя вопросами. Лучше дать этому делу заглохнуть.

- Да, если отец девушки будет молчать.

- Теперь уже нет смысла поднимать шум.

- А родные Чэта?

- Чикаго далеко от Нью-Брансуика. Не думаю, что он будет скандалить.
Какой смысл? Если даже он приедет в Чикаго, родные Чэта ему не поверят. И
в судах такие дела не разбирают.

- Жаль, что я не знаю фамилии этой девицы.

- А что бы ты сделал?

- Может, ничего бы не сделал, а все же нехорошо получилось. Представь
себе: мы с тобой - единственные, кто знает, почему Чэт пошел на такой шаг.

- И слава богу. Пусть так и останется.

- Хорошо. Поклянемся? Торжественно клянусь, что я никогда не разглашу
того, что знаю о смерти Энсона Чэтсуорта.

- Торжественно клянусь в том же, - сказал Джордж Локвуд.

Их верность клятве подверглась испытанию на следующий же день: обоих
вызвали к профессору Риверкомбу.

- Локвуд, через несколько дней здесь будет мистер Чэтсуорт. Он
потребует сведений. Считаете ли вы нужным что-либо мне сообщить?

- Нет, сэр.

- Совсем ничего? Я уверен, что вы знаете больше того, что показали на
дознании.

- Почему вы так уверены, сэр?

- Не отвечайте мне вопросом на вопрос. Вы же знаете, почему Энсон
покончил с собой.

- Мне нечего сказать, сэр.

- Что ж, угрожать я не собираюсь. Но на дознании вы принесли присягу.

- Они просили меня рассказать лишь то, что я видел.

- И говорить всю правду, только правду и так далее. Вы уклоняетесь от
ответа, Локвуд.

- Вы можете иметь свое мнение, сэр. Но меня не было здесь все
воскресенье. Я уезжал в Лебанон, штат Пенсильвания. Последний раз я видел
Чэтсуорта в пятницу.

- Не начинайте доказывать свое алиби, Локвуд. Я ведь хочу лишь знать,
можете ли вы сообщить семье Чэтсуорта что-либо утешительное.

- Нет, сэр, не могу.

- Из этого следует, что нечто неутешительное вы могли бы сказать. Ну,
ладно. Можете идти.

- Благодарю вас, профессор. - Джордж Локвуд встал и направился к
выходу.

- Локвуд, - остановил его Риверкомб.

- Сэр?

- На прошлой неделе у меня был один посетитель. Из Нью-Брансуика.

- Да, сэр? Из Рутжерса?

- Вы же знаете, что не из Рутжерса. Очень приличный человек. Рабочий. И
приезжал он сюда на свои деньги. Он сказал, что хотел видеть Чэтсуорта. И
даже сообщил мне зачем.

- Сообщил?

- Да. Я хочу, чтобы вы и О'Берн знали, что, когда сюда приедет мистер
Чэтсуорт, я расскажу ему об этом посетителе; все дальнейшее будет зависеть
от мистера Чэтсуорта. Никакой официальной позиции мы в этом деле занимать
не намерены. Чэтсуорта нет в живых. Но я хочу сказать вам с О'Берном, что
лично я - в данном случае я говорю неофициально, от своего имени - не могу
не восхищаться вашей верностью другу. Желаю вам оставаться такими и
впредь, когда покинете Принстон.

- Попытаюсь, сэр. Благодарю вас.

Джордж Локвуд и Нед О'Берн сопоставили сказанное профессором
Риверкомбом. Выяснилось, что обе беседы были почти одинаковы.

- Я спросил у него фамилию того человека из Нью-Брансуика, - сказал
О'Берн.

- И что?

- Он ответил, что это не мое дело. По-моему, он прав.

- У меня нет желания ее знать.

- Да и у меня теперь нет.

Смерть Энсона Чэтсуорта отвлекла молодых влюбленных от неприятных
воспоминаний о размолвке Джорджа с судьей. Лали была исполнена сочувствия
и выражала его горячо, даже, пожалуй, чрезмерно: в письмах, которые она
присылала ему по три раза в неделю в течение двух недель после
самоубийства Чэта, она не упоминала ни об отце, ни о брате, ни о своих
переживаниях, вызванных вспышкой отца. Вместо этого она писала о грустных
чувствах, навеваемых смертью, о мистике самоубийства, о приближении весны,
новой жизни и новых надежд. Первое такое письмо его обрадовало, но
остальные показались надуманными, неискренними, продиктованными расчетом,
и Джордж целых пять дней не мог заставить себя ответить ей. Встревоженная
его молчанием, она решилась послать ему телеграмму:

ОБЕСПОКОЕНА ОТСУТСТВИЕМ ПИСЕМ НАДЕЮСЬ ВСЕ ХОРОШО ЦЕЛУЮ.

Он показал телеграмму О'Берну и объяснил ситуацию. О'Берн покрутил
головой.

- Извини, Джордж. Я не хочу ничего говорить.

- Я не прошу совета, - сказал Джордж Локвуд.

- Нет, просишь. А я не хочу советовать.

- Я просто поговорить хотел.

- Ты хочешь заставить меня высказаться. Лучше не надо. Что бы я ни
сказал, все будет не то. Это - твоя проблема. Напиши письмо, несколько
писем. Полдюжины. И не показывай мне. Выбери то, которое выражает твои
мысли и чувства, и отправь заказной почтой. Несколько лишних пенни не
разорят тебя.

- Ты заключаешь, что я скуп?

- Не я заключаю, а из этого следует, как должно быть тебе известно из
уроков логики, которой тебя обучали в школе святого Варфоломея.

- Ну хорошо: намекаешь. Ты намекаешь, что я скуп?

- Да уж нельзя сказать, чтобы ты прикуривал свои сигары от
десятидолларовых банкнот. В последнее время.

- Так ведь и я что-то не вижу у тебя в руках десятидолларовых бумажек.
С тех пор как умер Чэт.

О'Берн вскочил на ноги, но Джордж даже на этот сигнал опасности не
отреагировал достаточно быстро, чтобы отвести от себя удар: О'Берн двинул
его по верхней губе и носу, так что у него искры из глаз посыпались.

- Только мерзавец способен на такие слова, - сказал О'Берн. -
Приготовься к бою.

- Я же побью тебя, О'Берн. Но все равно, мне не следовало этого
говорить.

- Ты выше меня, а дерешься не лучше. Я хочу проучить тебя.

- Не выйдет.

Джордж Локвуд, будучи выше ростом и обладая, по крайней мере, такой же
силой, обхватил О'Берна, прижал его руки к бокам и швырнул на кровать.
Затем вышел из комнаты. Платок, которым он зажал нос, был пропитан кровью.

Час спустя через открытое окно он услышал голос О'Берна:

- Локвуд! Я хочу поговорить с тобой.

- Иди вниз и там разговаривай, - попросил Льюис, один из соседей
Джорджа по комнате. - Нам заниматься надо.

О'Берн стоял внизу, в вестибюле, освещенном лампой у входа.

- Принес твою телеграмму. И вместе с ней - свои извинения.

- Мы оба вели себя не лучшим образом, - сказал Джордж Локвуд.

- Ты затронул мое больное место, а я даже не знал, что у меня оно есть.

- Тебе нужны деньги?

- Нет. Пошли прогуляемся, я скажу тебе кое-что. - Они направились в
сторону Кингстона. Первые несколько минут оба шли молча. - Я ударил тебя,
потому что правда глаза колет. Я не разорен. Но я рассчитывал на карты,
чтобы поехать в Африку. Следовало бы мне знать, что нельзя на это
рассчитывать.

- Но ведь есть еще Дейвенпорт.

- Есть Дейвенпорт и есть богатый студент второго курса, которого
перевели к нам из университета штата Огайо. Но я не хочу больше играть.
Сегодня как раз будет игра, которая, я уверен, принесла бы мне выигрыш.
Можешь счесть меня бахвалом, но я в этом уверен. Да только я потерял
интерес к картам. С тех пор как умер Чэт, я не хочу играть. С ним мне
нравилось играть. Денег у него было вдоволь, я выигрывал, и мы великолепно
проводили время.

- Ты винишь себя за то, что в тот день у него не оказалось достаточно
денег?

- Нет. Не в этом дело. У тебя же были в банке деньги, и мы шли к нему
предложить свою помощь.

- Верно.

- Нет, за это я не виню себя. Просто карты перестали меня интересовать.
Если бы я сейчас сел за стол и увидел колоду карт и стопку фишек, то,
боюсь, мне стало бы не по себе. Мне кажется, я никогда не захочу больше
играть в карты. В рулетку - другое дело. Я ведь игрок по натуре и
отказаться от этого не смогу. Но в карты - не хочу. Беда в том, что из
всех азартных игр я хорошо играю только в карты.