Чтение 53–й страницы книги ~Битва железных канцлеров~

Родная русская земля.

И нам завещанное море

Опять свободною волной,

О кратком позабыв позоре,

Лобзает берег свой родной

Лондонская конференция, как и предвидел Горчаков, превратилась в обычную
говорильню; английские дипломаты прочитали Филиппу Ивановичу Брунову нудную
нотацию на тему о том, что "вечность" договоров следует уважать. Пока "юркий
Дизи" долбил его клювом в темя, Врунов сладко подремывал. Посол в Лондоне
был слишком стар, и нотация не подействовала...

Горчаков переживал триумф! Его кабинет был засыпан тысячами телеграмм.
Канцлера отовсюду поздравляли с дипломатической победой - во славу отчизны.
Писали люди разные - чиновники и педагоги из глухой провинции, восторженные
курсистки и офицеры дальних гарнизонов, студенты и артисты, писатели и
художники. В театре при его появлении публика встала, аплодируя ему.
Горчаков к титулу князя получил приставку - светлейший... Жмурясь от
удовольствия, он слушал похвальные стихи в свою честь:

И вот: свободная стихия, -

Сказал бы наш поэт родной, -

Шумишь ты, как во дни былые,

И катишь волны голубые

И блещешь гордою красой.

Здесь тютчевские строчки волна перемывала заодно с пушкинскими, словно
гальку на морском берегу. Севастополь пробуждался от заколдованного сна... В
громадной витрине магазина Дациаро на улице Гоголя был выставлен большой
портрет "светлейшего" Горчакова; прохожие останавливались, судачили:

- Горчаков-то.., смотри какой, а?

- Старый дядька. Уже слепенький.

- Так что? Гляди, какого деру всем задал...

ПОД ПАРИЖЕМ БЕЗ ПЕРЕМЕН

В обворованном немцами Понт-а-Муссоне царил уже настоящий голод. Штибера
навестил племянник маршала Даву, не евший три дня: старый француз выпросил в
канцелярии Бисмарка кусок хлеба для своей старой жены. Обозы с провиантом
отстали. Бисмарк ехал с герцогом Шверинским и американским атташе Шериданом
- тоже голодные как волки. Всевышний где-то послал канцлеру пяток яиц. Зайдя
за угол дома, Бисмарк выпил два - сырыми, а три яйца он честно принес на
ладони:

- Это вам, герцог, это вам, атташе, а одно мне...

И он с удовольствием проглотил третье!

Через "Вогезскую дыру" немцы уже прорвались к Парижу, а ключ от Парижа,
крепость Мец, еще оставался в руках Франции. Было уже холодно, ноги солдат
засасывала мокрая глина. Армия маршала Базена, державшая оборону Меца, давно
сидела на скудном пайке (каждый день в гарнизоне резали 250 лошадей).
Однажды рано утром майор Ганс Кречман увидел, что от фортов Меца едет к ним
на лошади юный французский офицер.

- Не стрелять! - скомандовал майор солдатам. - Этот каналья пьян и
наверняка едет к нам сдаваться...

Но офицера шатало в седле - от слабости, от потери крови из ран, кое-как
перевязанных. Он вскинул руку к кепи:

- Вам со стороны виднее наше положение, так будьте откровенны, майор:
можем ли мы еще сражаться?

- Да. Но без успеха, - ответил Кречман. Офицер снова качнулся в седле:

- Тогда продолжим.., нам лучше умереть. Бисмарк переслал Базену
прокламацию, в которой выразил недоверие к генералу Трошю и намекнул, что
ему удобнее договориться с Базеном, поставленным еще властью императора.
Базен решил, что канцлер поможет ему захватить власть над Францией...
Мольтке смеялся: "Мец я не стану трактовать под политическим углом зрения -
для меня это прежде всего крепость". Вечером 27 октября Базен сдал Мец с
гарнизоном в 173000 человек. Немцы требовали знамена. Но французы в самый
последний момент сунули их в пламя костров. Теперь все кончено. Немецкие
войска, избавленные от осады Меца, усилили армию, осаждавшую Париж.
Окончания нервов этой войны пучком сходились сейчас в тихом Версале, где на
Провансальской улице в доме ј 12, под вывеской Norddeutsche-bundeskanzlei,
лежал под одеялом Бисмарк, "равномерно сохраняя, - как он говорил, - теплоту
тела". Версаль настигли жестокие холода, в его улицах бушевали снежные
вьюги...

***

Офицеры прусского генштаба негласно делились на два ранга - боги и
полубоги. Мольтке - уже бог, да еще какой! Но Бисмарк немало терпел от
полубогов: генералы не прощали ему, что в 1866 году, после битвы при
Садовой, он не дал им вломиться в богатую Вену.

- Но теперь-то пошел он к чертовой матери со своей дурацкой политикой.
Прусские интересы разрешит только меч! Бисмарка нельзя допускать к делам
войны: что он в ней смыслит? Разве он проливал кровь? Вы говорите - шрам на
лице? Так это он неудачно открыл бутылку зубами и порезался...

Бисмарк слышал эти слова генерала фон Подбельского, обращенные им к
Роону; канцлер сознавал - под стенами Парижа предстоит борьба, какая уже
была под стенами Вены. Бисмарк въехал в Версаль вслед за королем, который
остановился в городской префектуре, роскошно отделанной изнутри. В листовках
немцы обещали версальцам "ограждение личности и собственности, общественных
памятников и произведений искусства". На деле это выглядело так: солдаты
вламывались в любой дом, жрали и пили что хотели и, все разграбив,
перемещались в другой. На версальцев была наложена контрибуция в 400 000
франков; город Короля-Солнца превратился в нечто среднее между казармой и
борделем. Беспробудное веселье не угасало в офицерском ресторане Ганка, в
отеле на улице Резервуар, где можно было встретить пьяных королей, герцогов
и принцев Германии, головы которых украшали уже не короны, а железные
прусские каски. Версаль был переполнен агентами Штибера; переодетые в блузы
пролетариев и сюртуки буржуа, они шныряли повсюду, ловя каждый вздох скорби
французов; тюрьма была набита недовольными. Доблестный префект Рамо публично
отказался пожать руку Бисмарку - простили. В ответ на приглашение к столу
кайзера он сказал: "Будем считать, что меня не звали", - простили. Наконец
Рамо не выдержал: "Ну и свиньи же вы, господа" - тогда его посадили... Всех
жителей Штибер принудил заполнить анкеты, от француженок требовал указать
точный возраст. Женщины были поражены, что посторонний мужчина, пришелец из
чужой страны, желает знать их лета, о которых не догадываются даже мужья и
любовники .

Бисмарк появлялся в походной канцелярии, на нем был халат из черного
атласа на желтой подкладке, подпоясанной толстым белым шнуром. Его окружали
чиновники пропаганды и продажные журналисты, через которых канцлер
воздействовал в угодном ему духе на газеты - немецкие и европейские. Если
какая-либо статья казалась ему удачной, он говорил:

- Надо, чтобы она наплодила нам деток... Ему подавали омлет с вареньем и
шабли, Штиберу - цыпленка в белом вине с бутылкой бургундского. Их трапезу
охраняли два бугая-жандарма - столь высоченных, что, привстав на цыпочки,
они раскуривали сигары от газовых рожков, светивших под самым потолком.
Бисмарк не скрывал от Штибера серьезности положения: хотя треть Франции уже
захвачена немцами, но страна, имевшая массу традиций, боевых и
революционных, устрашала его сопротивлением народа. А что в Париже?

- Говорят, там свирепствует голод. Что ж, население должно страдать от
войны. Тем скорее оно предпочтет капитуляцию. Мы оставим французам одни
глаза, чтобы они могли оплакать свою судьбу. Без победы над Францией не
может возникнуть Германская империя... Ешьте, Штибер, и пейте!

Боги и полубоги добились того, что военные советы ставки проходили без
участия Бисмарка; идеи канцлера проталкивал упрямый, но недалекий Роон.
Бисмарк желал от генералов скорейшей победы, иначе в ход войны могла
вмешаться Россия. Германские газеты уже прискучили обывателям стереотипною
фразой: "Под Парижем без перемен". Бисмарк писал: "Возможность европейского
вмешательства была для меня источником тревоги и нетерпения в связи с
затягивающейся осадой". Уже в который раз он с угрозою спрашивал Мольтке:

- Когда же вы подвезете осадные "бруммеры" Круппа, чтобы они смели с лица
земли эту "Мекку цивилизации"?

Мольтке ссылался на протяженность коммуникаций и трудности доставки
осадных парков; корректный и невозмутимый доктринер, он полагал, что Париж
"сдохнет и так - от голода". Бисмарк настаивал на формуле: голод

Бомбежки = победа! Он угрожал королю, что, если в ближайшие дни Париж не
подвергнется бомбардировке, он сразу же подаст в отставку.

- Бисмарк, - отвечал кайзер, - коли вы похитили с неба огонь, то вам, как
Прометею, кто-то ведь должен клевать печенку... Ладно, так и быть, я
переговорю с Рооном.

Роон геройски протолкнул по рельсам к самым стенам Парижа тяжелую
артиллерию. Но 400 "бруммеров", обложенные терриконами в 100000 бомб, еще
молчали. Бисмарк встречал рассветы в ярости от того, что проснулся сам, а не
был разбужен грохотом канонады. Жене он сообщал: "Роон болен от досады на
интриги, направленные против бомбардировки... Царственное безумие от успеха
ударило в корону; именем Мольтке прикрываются другие..." Наконец канцлер
созвал пресс-бюро и наказал своим подопечным изготовить статью, способную
вызвать бурю возмущения в Германии против нерешительности богов и полубогов
генштаба:

- И пусть эта статья наплодит крикливых деток 27 декабря была страшная
метель; в вихрях снегопада "бруммеры" открыли огонь по Парижу, по его улицам
и бульварам, по театрам и кафешантанам, по госпиталям и музеям ("к вящей
радости благочестивых прусских пасторов и чувствительных берлинских дам, с