никогда не было свободных людей. Если ты каторжная, так и я, твой
губернатор, тоже связан с каторгой...
нахохлившись, облаченный в халат, из-под которого броско и ярко посверкивали
золотом генеральские лампасы. А ведь Ляпишев был прав: если на Сахалине
нельзя даже болеть, значит, нельзя быть и раненым... Был уже месяц май 1904
года, когда по берегам Сахалина дружинники стали отрывать боевые окопы.
Японией - задушила оборону Дальнего Востока горами непотребных бумаг и
отписок, наездами контролеров и ревизоров, копеечным скупердяйством в
расходах на главные нужды армии и флота, - обо всем этом, читатель, нам
давно известно. Но для меня, для автора, стало новостью, что не меньшую гору
бумаг исписали русские патриоты, честные офицеры, предупреждавшие высшее
начальство о том, что никакой обороны Дальнего Востока попросту не
существует: она высосана из пальца ради успокоения властей разными
гастролерами - вроде того же Куропаткина с его легендарным "Карфагеном". И,
когда ко мне, автору, пришло цельное понимание всего трагизма войны с
самурайской Японией, до зубов вооруженной Англией и Америкой, я стал
удивляться не тому, что война завершилась Цусимой, а совсем другому - тому,
что русская армия и русский флот так долго, так упорно и столь мужественно
отстаивали дело, заведомо обреченное на поражение по вине последнего
самодержца и его лоботрясов. Я нарочно сделал тут авторское отступление,
которое никак не назовешь лирическим, чтобы читатель понял всю тщету
героических усилий русского народа.
исполнить все как надо, но оказался беспомощен, ибо никакой Вобан или
Тотлебен не могли бы - на его месте - оградить от вторжения неприятеля
грандиозную полосу сахалинского побережья, где редко задымит чум одинокого
гиляка или блеснет из таежной темени слепой огонечек лучины в избушке
охотника на соболей.
в Хабаровске их читали и обсуждали, после чего с берегов Амура планы
попадали на берега Невы, где их никто не читал и никогда не обсуждал. Ни
один из четырех планов за все время войны так и не был утвержден - ни
Куропаткиным, ни генералом Сахаровым, заместившим Куропаткина на посту
военного министра. Наконец, Линевич велел во всем разобраться генералу
Субботичу, а генерал Субботич прислал на Сахалин своего адъютанта - очень
ловкого молодого человека со связкою аксельбантов на груди, провисавших
тяжело, как виноградные гроздья.
что Сахалин никак не явится объектом вожделений японской военщины, которая
по рукам и по ногам уже связана боевыми действиями на суше и на море. Я
уполномочен передать вам, что генералы Линевич и Субботич, не желая
обострять отношений с Петербургом, и без того натянутых, предлагают нам
совсем отказаться от обороны Сахалина...
предлагается вообще удалить с Сахалина все регулярные войска, распустить все
дружины ополчения, и пусть Сахалин остается на прежнем положении каторжной
колонии. При наличии на острове только одной каторги, при отсутствии на
острове какого бы то ни было гарнизона ваш остров потеряет для самураев
всякую привлекательную ценность.
Сахалин, так не за тем же, чтобы снять кандалы с каторжан, не для того,
чтобы разрушить тюрьмы и водрузить над островом знамя гражданской свободы. У
них совсем иные цели, и они понятны даже нашим дружинникам: захватить
богатства Сахалина, которые валяются у нас под ногами, и об этих богатствах
в Токио извещены гораздо лучше, нежели знаете о них вы, сидящие там, в
благополучном Хабаровске... Так что же мне делать, черт побери? Или
составлять пятый план для архивов этой дурацкой канители, или плюнуть на все
и сложить на груди руки, как новоявленному Наполеону? Возвращайтесь обратно
в Хабаровск и скажите там, что русский народ никогда не простит нам, если
Сахалин станет японским "Карафуто"...
советник даже побоялся задавать ему вопросы. На всякий случай, от греха
подальше, Бунге занял свое место в углу кабинета и ждал того гениального
мазка кистью, который гениально допишет всю картину сахалинской трагедии.
хабаровским адъютантом, - потом историки будущей России, перерыв архивы,
станут писать в своих монографиях, что все было просто замечательно, все
было продумано. Только вот этот старый дурак Ляпишев, который увлекся
молоденькой горничной, до того уже отупел, что ничего не сделал для
приведения обороны Сахалина в порядок.
войск на Сахалин откладывается до... 1906 года! А летом с материка кое в чем
помогут.
обещанной царем после победы над Японией, заметно разрушили основы
благополучия чиновников и надзирателей, жиревших за счет труда каторги.
Развращенные тем, что жили припеваючи - кум королю, все получая бесплатно,
трутни тюремного ведомства пугались дружинника, вчерашнего каторжанина,
которого никто не конвоировал. Наоборот, он дерзко маршировал с берданкою на
плече, как солдат, и уже не собирался "ломать шапку", украшенную крестом
ополченца.
изнылась в отчаянии:
слыхивал; вчера улизнул и повар. Кастрюли стоят до сих пор немытые, дровишек
поколоть некому - теперь все за деньги! Страшно подумать, что все эти
мерзавцы стали "защитниками отечества", а ведь никто не подумал о наших
правах... где же они?
заняты обороной острова, или они снова потеряют права воинства, осужденные
корячиться на каторжных работах. Нельзя же дергать людей с двух сторон
сразу...
отечества", едва ноги таскал: с утра его гоняли с берданкой, учили брать
штурмом деревенские заборы и колоть штыком "по-суворовски", а с полудня
забирали на общие работы, чтобы страдал по-каторжному. Стоило оставить
берданку, берясь за топор или лопату, как начинали мордовать тюремщики.
пошел, чтобы надо мной изгилялись.
прапорщиков. - Надо будет, так искалечим...
стороны моря - устраивали боевые позиции. В ясные дни, выглядывая из
траншей, дружинники часто видели зеленеющий массив материка, а миражи
приподнимали над морем далекие видения, и однажды с Сахалина наблюдали, как
завернул в сторону Де-Кастри иностранный пароход. Корабли частных
коммерческих компаний, желая заработать на выгодных фрахтах, скоро бросили
якоря на рейде Александровска. Капитан германского сухогруза "Лодзин" брался
доставить на Сахалин военные припасы из Николаевска, горячо убеждая Ляпишева
не скупиться:
навигации я завалю грузами всю вашу пристань.
на "подъемные", обогатившие трактирщиков и местных профурсеток, для удобства
которых даже открыли особые "танцклассы", где они и отплясывали с каторжным
начальством. Недаром же генерал Кушелев говорил Ляпишеву:
не вылезал из "сушилки".
перевешал тут половину своих Ахиллов, если бы с эшафота могли они отрыгнуть
обратно в казну все переваренное ими в житейский тук, которым и полей наших
не удобрить...
проливе завиднелись подозрительные силуэты, поверх которых нависал пар.
Ляпишев приказал войскам стать под ружье, сам выехал на тройке с бубенцами к
пристани, вооруженный, как полководец перед битвой, громадным биноклем.
Ясно вижу японские миноносцы. Тащите пушки! :
не лыком шиты, готовы постоять за себя...
котельные отсеки, спокойно уплывали в даль пролива, и тогда к губернатору
подошел Корней Земляков, у которого давно не было зубов, но появился новый
синяк под глазом.
взмахнул биноклем: