слишком подходящее для осмотра достопримечательностей.
спальне с перерезанным горлом. А вот драгоценностей и монет, которые хранились
в тайничке под полом - не нашли. Никто из слуг и домочадцев ничего не слышал и
не видел. В том числе и два громилы, которые должны были охранять хозяина. В
отношении последних все было понятно. Если человека двинуть дубинкой по
макушке, у него здорово притупляются все чувства.
столицы) в Великондаре произошло еще несколько таких же малозначительных вещей.
Например, один весьма доходный трактир у Рыбных ворот поменял хозяина, и новым
владельцем его стал, кто бы мог подумать, безобразник и гуляка Биток. А жена
сотника городской стражи, надзиравшего за порядком у тех самых Рыбных ворот,
стала щеголять в новых изумрудных серьгах хорошей эгеринской работы. О нет,
этих сережек не было среди драгоценностей, похищенных у работорговца, так что
связь между тремя малозначительными событиями выглядела и вовсе эфемерной.
разноплеменных наемников, вольные стрелки из городского ополчения. Армия
Императора покидала город. Главные ворота, именуемые Царскими, широко
распахнутые, выплескивали ровные шеренги воинов, мальчишки-барабанщики с важным
видом отбивали ритм, подпрыгивали на булыжниках тяжелые колеса боевых машин,
полоскались на ветру белые значки тысяцких.
золотом парадном шлеме с белым плюмажем, выглядел внушительно. Ни один из
зевак, глазевших на марширующее войско, не сомневался, что наглые фетсы вскоре
позорно побегут обратно, за горы Яго. Такая силища!
грядущей победы. Но оставались в Карнагрии люди, которым было в высшей степени
наплевать и на фетсов, и на неизбежную победу карнагрийского оружия.
самого приобретенного Битком трактира у Рыбных ворот, когда в дверь осторожно
постучали. Условным стуком: три-один-шесть.
засов.
низенький, редковолосый, пухлый, растворился бы в любой толпе, как крупинка
соли в стакане воды.
садись.
чем-то размышлял, полузакрыв глаза, Тихун ерзал на месте, поглядывал то на
панцирь и меч, висящие на стене (запрещенное оружие, кстати), то на
изуродованные ступни нурташца. (Надо же, как его... За что, интересно?)
замолчал.
хочешь... - Тут он замялся, не зная, как именовать нового главаря шайки
Проныры.
привезли разбойника...
значит для нурташца.
преступников...
видел. А я запомнил потому, что потом там еще один смертник здорово почудил.
Так, понимаешь...
Тихун. - Сопляк, вчера, можно сказать, приперся невесть откуда..."
своей тарелке.
и ушел восвояси.
скормленный львам разбойник и, главное, кем приходится разбойнику не по годам
грозный нурташец.
даже взяться за дверной молоток. С крыши на спину наводчика спрыгнул некто и со
сноровкой, говорившей о приличном опыте, ударил Тихуна кистенем по макушке.
Череп наводчика лопнул, а вместе с черепом и все его замыслы.
убийством не заинтересовались. "Специальность" Тихуна стражникам была известна.
"Большой Нож". Прошлое должно оставаться прошлым, полагал нурташеп. Оно не
должно мешать Мормаду на избранном пути. Когда-то вместе с атаманом они мечтали
о власти и славе. Теперь Мормаду придется добывать их в одиночку. Что ж, можно
и так. Тем более власть и слава тоже бывают разными.
печальные мудрые глаза. Человек стоял. Лев двигался. Широкие лапы проминали
смешанный с опилками песок, пустое брюхо - обвисшие складки шкуры -
раскачивалось при каждом шаге.
упорный взгляд человека его смутил. Остановившись в нескольких шагах, лев
уселся на песок, отвел глаза и зевнул, широко распахнув пасть.
совсем крохотными. И лев - не лев, а большая рыжая собака...
Человек вел себя неправильно. Непривычно.
пища. А пища принадлежит самцу...
хищников. Лев был голоден и знал, что нужно просто взять пищу. Он десятки раз
брал пищу на Арене, и каждый раз это было совсем просто. Но сейчас что-то было
не так. Может, эта пища пахла неправильно?
гул толпы раздражал его.
человеку сбоку. Она не столько охотилась, сколько играла, но лев не мог этого
допустить. Право первым отведать сладкого мяса принадлежало ему.
И сделал шаг вперед. Смерть - это только смерть.
не опоздал. Львиные когти чиркнули по его груди, но хищник промахнулся!
Затормозив - выпрямленные лапы вспахали песок, - хищник обескураженно поглядел
на львицу. Та зарычала.
в ответ. Львиный рык, низкий, страшный даже здесь, где между людьми и хищником
- железные прутья, прокатился над Ареной и заставил притихнуть распалившихся
зрителей.
человека, попытался поймать эгерини в воздухе, но промахнулся. Лев был слишком
тяжел и медлителен. Он родился здесь, в человеческом городе, и никогда не
охотился по-настоящему. В нем слишком мало осталось от настоящего дикого зверя.
тело эгерини перевернулось в воздухе (трибуны выли, свистели, визжали, как
целая сотня демонов), колени ударили в львиную спину, и хищник, потеряв
равновесие, опрокинулся навзничь, придавив Фаргала к земле. Но руки Фаргала
сдавили шею хищника, и эгерини знал, что уже не отпустит ее. Никогда.
боли, только всесокрушающую ярость. Трибуны обезумели. Человек и зверь с
рычанием катались по Арене, кровь обагряла песок...
- Хар-ра!
Запах грязной львиной шкуры, и запах собственной крови пьянил эгерини.