Чтение 53–й страницы книги ~Одна тень на двоих~

- Вы его вчера здесь оставили, я точно помню. Вы его не забирали?

- Нет, - сказал Данилов и оторвался наконец от монитора, - не
забирал.

А что?

- Его нет, Андрей Михайлович. Мы все осмотрели. Нет. Наверное, его
этот забрал, который Сашку...

Портфель?! Кому мог понадобиться его портфель?!

В портфеле была папка с договорами и еще одна папка с распечатками
предполагаемых интерьеров квартиры нового заказчика, какие-то ничего не
значащие счета, которые он собирался передать своему бухгалтеру, и
блокнот.

Все. Больше в портфеле ничего не было.

"Блокнот, - подумал Данилов отчетливо, даже как-то по слогам. -
Блокнот".

В блокноте были "подозреваемые и вещественные доказательства".
Перечень на несколько страниц. Его школьная привычка записывать все
подряд, даже то, что нужно купить хлеба, стоила жизни несчастному Сашке,
который бродил по Интернету и не ждал никакой беды.

"Ты, ты виноват, убийца, иуда!"

Конечно, он, опять он. Кто же еще, если не он?!

Он не нажимал на курок, когда застрелили его жену, и не заносил над
головой Саши "тяжелый тупой металлический предмет", как сказано в
милицейском протоколе. Но он ничего не сделал для того, чтобы отвести
беду. Ему всегда было наплевать на людей.

Что он знал о своей жене, кроме того, что однажды она согласилась
выйти за него замуж? Что он знал о Саше, кроме того, что у него диплом
подходившего Данилову института?!

С женой ему было невыносимо скучно, и соскучился он уже на второй
день.

Она была красивой, избалованной, вздорной и очень молоденькой, а ему
очень быстро стало на все наплевать. Она скандалила, требовала внимания,
какой-то необыкновенной любви, на которую Данилов был в принципе не
способен, развлечений, гостей - а ему было наплевать. Он даже не жалел
ее, хотя она ни в чем не была виновата, просто человек, называвшийся ее
мужем, был патологически равнодушен к ней, а она была обыкновенной
девчонкой, и ей нужны были обыкновенные девчачьи радости вроде новых
туфель или вечеринки с пивом, громкой музыкой и "кавалерами".

Он терпеть не мог пива и не выносил громкой музыки.

Ни разу ни в чем он не сделал ни шага ей навстречу. Он предпочел
забыть о ней, сделав вид, что очень занят - он и вправду был занят. Ему
хватало самодовольства и эгоизма думать, как ему не повезло с женой. Он
перестал ее замечать, и она погибла.

Конечно, он виноват. Кто же еще?

Он забыл на работе этих идиотских "подозреваемых" вместе с
"вещественными доказательствами", и черный человек пришел за ними.
Пришел и убил Сашку, попавшегося на пути. Вовсе не Сашка ему был нужен,
ему был нужен Данилов и его блокнот.

Значит, что-то могло быть в этом блокноте, что показалось ему
угрожающим? Или не так? Может, он просто знал про этот блокнот и решил
подстраховаться?

Если так, значит, время надписей на стенах и окровавленных рубах в
кровати прошло. Значит, настало время действовать по-настоящему. Значит,
следующий труп будет его, Данилова.

Или... Или...

Марта.

Единственная из всех.

Сердце стремительно и неудержимо разбухло, как воздушный шар, надутый
гелием, поднялось и остановилось в горле.

"Это невозможно", - сказал он себе, чувствуя, как сердце шевелится и
перекатывается в горле, очень горячее и большое. Сказал, потому что
испугался.

Так испугался, что даже вздохнуть не смог, и разбухшее сердце не
пропускало воздух.

"Возможно", - возразил ему его собственный разум.

Тот человек ненавидит тебя. Ненавидит, ненавидит, мерно повторило
сердце. Что нужно, чтобы уничтожить тебя - так, чтобы ничего не
осталось? Не убить, а именно уничтожить?

Марта.

Данилов осторожно поставил клавиатуру на стол и вытер висок. Паника
нарастала неудержимо, и он знал - еще чуть-чуть, и он не сможет ее
контролировать. Вытащил из кармана телефон и нажал кнопку - только одну.
Номер Марты был записан в телефонных мозгах, как сама Марта - в
даниловских.

Возьми трубку, мысленно приказал он ей, как только начались гудки. Он
знал, что ее телефон уже определил номер его телефона и теперь она
раздумывает, отвечать или не отвечать. Если только с ней все в порядке и
она еще может раздумывать.

Возьми сейчас же.

Гудки продолжались, и сердце уже разрывалось, и все труднее
становилось дышать.

"Абонент не отвечает, - прервав гудки, доверительно сообщил ему из
трубки чужой голос, - или временно недоступен. Попробуйте..."

- Я уезжаю, - сказал Данилов в сторону своего кабинета и поднялся.
Таня вышла из стеклянной двери, посмотрела на него и вдруг сделала шаг
назад, как будто собиралась убежать, и с размаху плюхнулась на стул. -
Если что-то срочное, я на мобильном. У вас есть телефон капитана
Патрикеева?

- Андрей Михайлович, что случилось? - пробормотала Таня.

- У вас есть телефон Патрикеева?

- Не-ет.

- У меня на столе записка с номером. Ира, пожалуйста, позвоните ему и
уточните, будут ли они опечатывать дверь и кто из нас должен при этом
присутствовать. Я думаю, что не станут. Таня, позвоните мне вечером, я
скажу, будем ли мы завтра работать. Ира, свяжитесь с Сашиными
родственниками и спросите, не нужна ли наша помощь. Не финансовая, а...
человеческая. Финансовую я предложу сам. Все понятно? В первый раз в
жизни ему было все равно, понятно сотрудникам или непонятно. Не глядя он
натянул пальто и вышел из офиса.

Руки были мокрыми и неприятно скользили но рулю, и на светофоре он
старательно натянул перчатки. Мать всегда сердилась, что у него влажные
руки.

Как у лягушки.

"Что такое с твоими руками? Что ты ими делаешь? Разве можно играть на
рояле такими руками?"

Маленький Данилов часто рассматривал свои ладошки, пытаясь понять,
почему они не нравятся матери и что он должен сделать, чтобы они ей
понравились. Он стал вытирать их о штаны, и, заметив это, мать всякий
раз шлепала его по рукам. До сих пор в ее присутствии ладони иногда
начинали сильно гореть.

Когда он перестал играть, - они стали сухими, и он даже забыл, как
это - влажные ладони.

До Марты было далеко - много светофоров и пробок в центре Москвы. Он
еще раз набрал ее номер и еще раз выслушал предложение перезвонить
позже.

"Если с ней что-то случилось, я перестану существовать, - подумал
Данилов спокойно. - Я не умру, конечно, что за глупости. Меня просто
больше не будет".

В машине было холодно, а он позабыл про отопитель. Дыхание оседало на
стекле, как будто стягивало его белесой пленкой, и время от времени он
тер стекло, разрывая пленку.

Если с ней все в порядке, господи, я в тебя поверю. Правда. Я никогда
в тебя не верил, и очень гордился этим, и знал, что, кроме физики, химии
и биологии, на свете нет ничего, во что можно было бы уверовать, но если
с ней все в порядке, я поверю. Я знаю, что меня не за что любить,
господи, и ты, наверное, тоже меня не любишь, но она ни при чем. Пусть с
ней все будет в порядке. С ней и с лысым и мягким мышонком, о котором я
не знал, что он - мой.

Не ради меня. Ради нее самой. Пожалуйста.

Он просил и ужасался тому, что просит, и ничего не мог с собой
поделать. Он знал, что одному - без того, с кем он разговаривал и кого
просил, - ему не справиться.

Поставить машину было, конечно, негде, и, не думая ни о чем, Данилов
бросил ее посреди дороги, включив аварийную сигнализацию.

За чистым стеклом раздвижных дверей, дико и нелепо пристроенных к
крылечку старого отреставрированного особняка, угадывалась просторная
умиротворенная приемная, со стойкой из мрамора, с кожаной мебелью и
всеми необходимыми символами достатка и процветания.

- Как мне увидеться с Мартой Черниковской? - спросил Данилов
пиджачно-официальную барышню, восседавшую за стойкой. Сильно пахло кофе
и духами, и искусственная елка сияла в середине чистого плиточного пола
- маленький плезир всем работающим здесь иностранцам, привыкшим ждать
Рождества с апреля.

- Вы договорились о встрече? - спросила барышня деловито.

- Нет. У нее не отвечает мобильный телефон, и я не смог с ней
связаться.

- Одну минуточку, пожалуйста. Охранник с заправленным за ухо витым
шнуром микрофона пил кофе и смотрел в чистое стекло. Данилов воспринимал
все окружающее так остро, что у него болели глаза. Он не знал, найдет ли
барышня Марту. И не знал, что станет делать, если не найдет.

И не знал, сможет ли он ждать, пока она наконец ее разыщет!..