дверном проеме.
сейчас упадет и надо удержать. Несколько секунд они стояли, не дыша и
стараясь не смотреть друг другу в глаза.
кроссовок, - я провожу вас до машины, если не возражаете, - голос у него
стал совершенно деревянным.
от него. Они молча шли по главной аллее к воротам. Он лихорадочно пытался
придумать, что бы такое сейчас сказать, но в голове гудел безнадежный
идиотский монолог, ни слова из которого нельзя было произнести вслух.
неизвестно, удастся ли мне прийти к ней в клинику, потому что вообще ничего
не известно. Одиночка, который выходит охотиться на Исмаилова, должен
оставить завещание и заказать место на кладбище. Завещать мне нечего и
некому. Меня вообще нет, я призрак, безымянная тень какого-то хлипкого
мерзавца".
когда они подошли к ее вишневой "Шкоде".
было заранее сообщить вам о пластической операции? Впрочем, можете не
рассказывать, это, вероятно, тоже государственная тайна.
времени, чтобы поговорить со мной до операции. А поручить такой важный
разговор кому-то другому он не счел возможным. Да Бог с ним, с полковником.
Давайте лучше...
почти одного с ним роста, впрочем, если бы не каблуки, то все-таки ниже на
полголовы.
имел, как задержать ее хотя бы на несколько минут.
развернулся и, не оборачиваясь, зашагал по аллее. Мотор взревел, потом
затих, и машина коротко, звонко просигналила. Он на секунду замедлил шаг и
готов был бежать назад, но тут же понял, что Юлия Николаевна просто погудела
охране, чтобы открыли ворота.
Глава 22
как колышутся занавески. Каждое движение белого кружевного полотна повторяла
сиреневая четкая тень. Полукруглое окно было наполнено идеальной голубизной
июльского греческого неба. Трехэтажная вилла Владимира Марленовича венчала
невысокую отвесную скалу, округлым фасадом выходила в открытое море. Спальня
была на третьем этаже. Из окна открывался строгий и прекрасный вид, море и
небо, разделенные линией горизонта. Когда этот единственный пространственный
ориентир таял в ночной темноте или в тумане, можно было на несколько секунд
почувствовать себя парящим в невесомости.
Владимиру Марленовичу стало казаться, что это пустые кружевные рукава
призрачного дирижера. Таким образом, окно превращалось в живот гигантского
маэстро, и если продолжить игру, то головой мог послужить плавно
искривленный фарфоровый овал настенных часов.
Фигерасе на границе Испании и Франции в театре-музее Дали. Знаменитыми
мягкими часами были заполнены все сувенирные лавки городка. Расплавленное
время в виде ювелирных украшений, кофейных чашек, статуэток из дерева,
серебра, хрусталя, фарфора, вазочек, пепельниц, зажигалок и собственно
часов, от огромных напольных и настенных до маленьких наручных, смотрело на
толпы оголенных туристов и усмехалось кривым шутовским циферблатом. Владимир
Марленович купил на память один из самых дорогих образцов и повесил над
окном спальни своей греческой виллы. Как и все часы в доме, эти показывали
не местное время, а московское. Сейчас обе стрелки сомкнулись на двенадцати
и получился тонкий правильный нос. За рот вполне могло сойти треугольное
фирменное клеймо внизу.
безусловно патетической музыке, размахивал пустыми рукавами и был настолько
отчетлив, что Владимир Марленович не сумел избавиться от него, даже
зажмурившись.
Оксана, беловолосая, маленькая, с тонкой талией и полными тупыми
щиколотками.
до красноты, но все равно все свое свободное время проводила на пляже.
тапочках на плоской резиновой подошве. Оксана стеснялась своего маленького
роста и постоянно приподнималась на цыпочки. Несколько секунд Владимир?
знала, что делать.
сухой шелест. Он заметил, что она избегает смотреть ему в глаза, и быстро,
равнодушно спросил:
безволосые ноги. Оксана поспешно подала ему халат и отвернулась.
***
послышался легкий резиновый скрип. Замерев на миг, Владимир Maленович
увидел совершенно отчетливо, словно стена была прозрачной, как охранник
Николай подкатил кресло ближе к телевизору, бережно погрузил в бархатную
мякоть свой железный зад, не глядя, нащупал пульт на журнальном столе.
Огромный плоский экран несколько секунд мерцал и переливался, как ртуть,
потом наполнился яркими рекламными красками, визгом и грохотом молодежной
музыки. Николай переключил на другой канал. Там звучал знакомый голос
русского комментатора.
новостям на целых пять минут? - громко спросил Владимир Марленович и
подмигнул Оксане. Она улыбнулась не разжимая губ и стала похожа на
ярко-розового игрушечного лягушонка. - Ну да, конечно, вчера вечером он
слишком увлекся омарами и, вероятно, провел бессонную ночь. Надеюсь, ты дала
ему активированный уголь?
теплее и проще, чем в Москве.
невозможно было разобрать. Владимир Марленович отправился в ванную и, уже
закрывая дверь, услышал треньканье телефона. Оксана взяла трубку, и по ее
спокойному тону он понял, что это был вовсе не тот звонок, которого он ждал
уже вторые сутки.
на маленьком Корфу, Владимир Марленович не волновался за жизнь сына. О том,
что Стас отправился в Грецию вместе с родителями, никто посторонний не знал.
Однако генерала раздражало хамство, наплевательство. После всего пережитого?
после долгих серьезных разговоров, после всех этих смиренных "я понял...
больше не буду...",! Стас опять выключил телефон и с тупым упорством не
давал знать о себе.
казалась страшно бледной, даже чуть зеленоватой. Врачи запретили ему
загорать, в этом году солнце было слишком активным. Впервые он ни разу не
вышел на свой уютный пляж, не окунулся в море. Он оглядел себя с ног до
головы, внимательное и равнодушно, как будто это было чье-то чужое,
безобразное тело. Правда, безобразное, с тонкими руками и ногами, узкими
покатыми плечами, но массивным туловищем, дряблым брюхом, складчатым
обвислым валиком вокруг талии.
восьмидесяти. За последние две недели он сбросил десять килограммов. Ничего
удивительного. Он пережил сильнейший стресс. Но сейчас можно было немного
успокоиться. Перед отъездом он заплатил полковнику Райскому пятьдесят тысяч
долларов наличными. Теперь полковник действовал не как его приятель и бывший
подчиненный, а как нанятый и оплаченный сотрудник. Так оно всегда верней.
майор, профессионал, должен принять огонь на себя. На время он займет место
Стаса, поселится в его квартире и сделает все возможное, чтобы приблизить
развязку.
только отрабатывал полученные деньги, но и решал свои собственные проблемы.
Он мечтал о генеральских погонах и знал, что за живого Исмаилова получит их
непременно.
Но стресс сменился тяжелой депрессией. Генерал целыми днями лежал на диване
в гостиной, глядя в потолок, или сидел, задумчиво уставившись в окно. Он не
мог читать, смотреть телевизор, гулять теплыми вечерами по чудесному