Чтение 53–й страницы книги ~Непристойный танец~

- Мой папа говорит, что табак вреден для здоровья, - чистым, звенящим,
как хрустальный колокольчик голоском сообщило юное создание. - Вам стоит об
этом подумать, майн герр. У вас даже слезы выступили на глазах...

- Да, конечно, - сказал Бестужев. - Я обязательно подумаю, не бросить ли
мне курить...

Он прилежно постарался улыбнуться малышке, вышел из парадного и, твердо
ставя ноги, пошел по улице, высматривая извозчика.

Глава 3

Мореплаватель

Сухопутному офицеру на море тяжко и неуютно, особенно если до этого
вообще не имел опыта морских плаваний. Не считать же таковыми две поездки на
крохотном суденышке из Питера в Кронштадт?!

Хорошо еще, что Бестужев, как оказалось, вовсе не подвержен пресловутой
морской болезни, о которой он столько слышал и читал неприятного. На его
организм, как выяснилось, постоянная качка не оказывала никакого вредного
действия, не вызывала тошноты - лишь наводила непроходимую тоску. Вторые
сутки он обитал в зыбком мире, где металлическая посуда ползала по столу,
как живая, оставленные на полу штиблеты норовили удрать под койку, а
горизонтальные поверхности в любой момент могли перекоситься самым
неожиданным образом.

За круглым окном в металлической раме, гляди не гляди, простирался все
тот же унылый, однообразный пейзаж - темные волны с гребешками пены на
гребнях, далекая кромка берега, серое небо с редкими прорехами голубизны. На
море стояла промозглая сырость, серая осенняя тоска... Все это именовалось
"спокойной погодой". Хорошо еще, шторма не ожидалось. Правда, иногда
думалось, что шторм был бы развлечением после удручающей монотонности этих
суток...

В приоткрытое окно залетали соленые брызги. Он лежал на узкой койке и
курил, благо других дел и не предвиделось пока. Однако надо было на что-то
решаться...

На "Джона Грейтона" он проник без малейших хлопот - майор Хаддок, отныне
державшийся чопорно и церемонно (ну что поделаешь, меж джентльменами
произошло небольшое недоразумение, а потом была заключена некая сделка,
только-то и всего, дело житейское...), привез его на судно и представил
старшему помощнику капитана по фамилии Смайльс, с которым, отойдя в
сторонку, о чем-то таинственно пошептался. После чего рыжий бородатый
субъект с фамилией, отчего-то показавшейся Бестужеву диккенсовской, типично
диккенсовской, снизошел к нему - без особого интереса, но и без неприязни.
Тогда и обговорили все. Это было еще до "знакомства" с Суменковым, а ближе к
вечеру Бестужев явился на судно совершенно легально, как пассажир, внесенный
в судовую роль. Паспорт Трайкова он разодрал на клочки и старательно сжег у
себя в номере и сейчас фигурировал в качестве российского подданного, как и
всю свою сознательную жизнь. Вот только вряд ли существовал где-то в
реальности такой военный, штабс-капитан, пехотный гвардеец Степан
Авксентьевич Заботин, выдуманный господами из британской секретной службы
ради обострения русско-австрийских отношений...

Сутки он просидел почти безвылазно в своей каюте. Еду приносил неуклюжий
худой стюард, то ли не понимавший иных языков, кроме родного, то ли ловко
притворявшийся. Еда, как и все остальное, вгоняла Бестужева в тихую тоску -
знаменитый английский porridge , простывший и
клейкий, томатный суп, от которого желудок бунтовал, да тяжелая масса,
оказавшаяся пудингом. Только мясо и жареная рыба еще как-то годились в пищу
- при том, что в чай так и не увиденный им повар набулькивал столько молока,
словно состоял в сговоре с бакалейщиком и получал проценты от
израсходованного. Вдобавок вместо хлеба - сухие, явно подгоревшие гренки.
"Как они с такой вот жратвой ухитрились завоевать полмира?" - печально
размышлял Бестужев, сидя над тарелками с неудобоваримым провиантом.

А может, потому и завоевали, что после такой вот стряпни им ничего уже не
страшно на белом свете... Хорошо еще, старший помощник с подмигиванием выдал
бутылку неплохого рома.

Если отрешиться от известного указа государя Петра Первого, согласно
коему рыжие и косые, как особенные шельмы, лишались права свидетельствовать
в суде, старший помощник казался не особенно и вредным. На общение шел
легко, на вопросы Бестужева отвечал охотно, видимо, полагая в этом свою
обязанность по отношению к тайному эмиссару майора.

На "Грейтоне", как оказалось, плыли еще трое русских, севших там же, в
Кайзербурге, - "Ну, вы понимаете, мсье..." - сказал помощник на своем
сквернейшем французском и лихо подмигнул, а Бестужев сделал понимающее лицо.

И небрежно попросил описать их. Увы, искусством устно-словесного портрета
помощник владел из рук вон плохо, а потому его рассказ не внес ясности. Это
могли оказаться превосходно знакомые Бестужеву по Л"венбургу лица, - а быть
может и нет - насквозь неизвестные. Один постарше, ему около сорока, двое
других гораздо моложе, все трое бритые, как актеры, - вот и все, на что
оказался способен помощник. Он уточнил, правда, что на его взгляд, с точки
зрения джентльмена, - джентльмен, образина рыжая, а как же с гордостью себя
таковым именует! - только тот, что постарше, может оказаться человеком из
общества, он даже дважды беседовал с капитаном на чистом английском, - а вот
двое остальных несомненные плебеи.

Это представляло определенный интерес, хотя при Бестужеве никто из его
л"венбургских знакомых не выказывал знания английского. С капитаном?
Небезынтересно. Сам он лишь однажды столкнулся с первым после бога,
направляясь на палубу для краткой рекогносцировки, - капитан, тучный и
краснолицый, прошествовал мимо него, словно оживший монумент самому себе,
сверкая галунами и позвякивая тремя медалями с профилем королевы Виктории,
явно не собираясь уделять внимание такой мелочи, как не представленный ему
по всей форме случайный пассажир. Судя по осанке, капитан мнил себя родней
не менее чем герцогам, хотя, если разобраться, джентльменом наверняка был
подмоченным, второсортным. Иначе отчего стоял на мостике не пассажирского
лайнера, а обычного сухогруза средней величины, к тому же замешанного в
темные делишки с переброской оружия для подполья...

Как бы там ни было, а из каюты следовало выходить как можно реже, чтобы
не столкнуться нос к носу с кем-то совершенно неожиданным. Следовало сидеть
тихо, как мышка.., до определенного момента.

Потому что его задача состояла отнюдь не в том, чтобы так и просидеть
незамеченным до конца рейса. В некий момент предстояло предпринять нечто
решительное.., вот только что и когда?

Как только "Грейтон" подойдет к финским берегам, партия будет проиграна.
От финской полиции с ее пресловутой автономией, с коей чухонцы носятся,
словно дурень с писаной торбой, содействия ожидать нечего - не только не
помогут, но еще и палки в колеса вставлять начнут. Куда уж дальше, если, по
достоверным данным, полицеймейстер финской столицы Гельсингфорса давал у себя приют одному из видных социал-демократов,
будучи прекрасно осведомлен о занятиях своего гостя. И ничего невозможно
поделать с этим самым полицейским чином - автономия Финляндского княжества,
близок локоть, да не укусишь...

Финский берег - это проигрыш. Старший помощник регулярно осведомлял его о
местонахождении корабля, еще в первую ночь принес подробную карту, на
которой отмечал карандашом маршрут. И Бестужев, будучи в навигации
совершеннейшим невеждой, все же понимал: скоро судно достигнет той точки на
воде, которую с полным на то правом можно по-сухопутному назвать развилкой:
если повернуть вправо, приплывешь в Ревель или
Петербург, свернешь налево - направишься к Финляндии. После прохождения этой
развилки никаких шансов не останется вовсе. Впору прыгать за борт и плыть к
близкому берегу, пока не ухайдокали те, что станут принимать груз.

Но ведь не для этого он сюда проник?! "Грейтона" нужно привести в любой
из российских портов, крайне желательно вместе с этой отбритой троицей. Вот
только как этого добиться? Корабль, как и крепость, в одиночку не захватишь.
Подняться на мостик, приставить капитану дуло к виску и приказать изменить
курс? Троица боевиков, почуяв неладное, вмиг изрешетит из трех стволов, а то
и старший помощник подключится. Повязать предварительно господ боевиков? Но
как прикажете сделать это в одиночку?

Еще с первой ночи он строил разнообразнейшие планы, но все они при
вдумчивом рассмотрении оказывались невыполнимы. Это напоминало шутливую
гимназическую задачку о козе, волке и капусте...

Но ведь было решение у задачки! Как же и здесь придумать что-то
подобное?

Если бы знать, что происходит на суше! Донесение Багрецова наверняка уже
попало через Вену к полковнику. Герасимову в Петербург, но что в состоянии
предпринять о н?! Невозможно же вывести в море весь Балтийский флот и
нацелить его на поиски определенного корабля, никто на это не пойдет даже
ради захвата транспорта оружия. При самом удачном обороте дела пошлют
два-три корабля, осведомят пограничную стражу.., ищи иголку в стоге сена! Он
уже на собственном опыте убедился, каких трудов стоит обнаружить и
перехватить в море одинокий корабль.

Полезной новинки, радиоаппарата Маркони, на судне не имеется, а впрочем,
Бестужев все равно не умел с ним обращаться, радист же даже с пистолетом у
виска мог бы передать отнюдь не то, что ему велели, - и как тут его
проконтролируешь? Нет, ни к чему тратить время на такие раздумья - все равно
нет радиоаппарата...

Он еще раз изучил карту, темную карандашную черту, почти уже утыкавшуюся
в ту развилку. Некий план все же имелся - довольно-таки авантюрный, но и
небезнадежный...

Другого ведь и нет вовсе!

Из снаряжения у него имелся лишь артиллерийский призматический бинокль,
неведомо зачем купленный в Кайзербурге. Казалось самым естественным
поступком приобрести бинокль, выходя в море. А вдруг для чего-то
понадобится? Чуть ли не у всех туристов, которых он видел и в жизни, и на
картинках в иллюстрированных журналах, на шее висел бинокль.