палаточник, на рынке торгует, инвалид. Ну, а третий - директор магазина
готового платья, передовое предприятие, пишут. Вот такая троица. Первый
Ермаков, по их мнению, самый перспективный для разработки.
- Все они перспективные, - усмехаясь, говорю я. - Разве что инвалид далеко
не ускачет. И то попадаются резвые.
- Ну, словом, все это требует специальной проверки. Улавливаешь?
- Улавливаю. Видно, придется ехать.
- Именно что. Конечно, в курортный сезон приятнее, я понимаю, - усмехается
Кузьмич. - Но не каждый раз получается, уж извини.
Это он намекает на то, как я однажды отправился, так сказать, лечиться в
Тепловодск, в один санаторий, правда не в самый разгар сезона. Помню, даже
курортную карту пришлось оформлять, анализы какие-то делать. И вообще
удовольствие я получил от той поездки весьма относительное.
- На бархатный сезон не претендую, - говорю я.
В это время в дверь кабинета раздается деликатный стук, она
приоткрывается, и на пороге возникает изящная фигура Вали Денисова. Он
даже слегка как будто запыхался и вообще возбужден. Это на него не похоже.
- Ну, заходи скорей, - говорит нетерпеливо Кузьмич, снимая очки. -
Рассказывай, чего там у тебя стряслось.
- Весьма прискорбное событие, - с угрюмой насмешливостью говорит Валя -
Погиб Леха. Героически, на посту, можно сказать, погиб.
- Что-что?! - удивленно восклицаю я. - Как так - погиб?
- Очень даже просто, - отвечает Валя, подсаживаясь к столу. - Знал,
подлец, что надо быстрее удирать куда подальше. Потому ведь в Орше и с
поезда соскочил. Затем попуткой, видимо, машиной до Могилева добрался, это
всего-то километров восемьдесят. И только там, оказывается, на поезд сел.
Мурманск - Киев. В направлении на Киев. Видно, все же к дому тянулся. Ну,
угодил в первый вагон, общий. И тут подлая его натура не выдержала. Ночью,
в Чернигове уже, стянул чей-то чемодан и с поезда бежать. Кто-то заметил,
и за ним, конечно, кинулись. Так вот, на площади уже, перед вокзалом, он
под единственную в тот час грузовую машину угодил, которая там проезжала.
Представляете? Тут же и скончался. Прямо в морг его уже отправили. Вот так
карьера и кончилась раба божьего Леонида Красикова.
- Документы при нем какие-нибудь оказались? - спрашивает Кузьмич.
- Нет. Но приметы в точности совпали. Я с замнач по розыску линейного
отдела в Чернигове сейчас говорил. Он сам в морг ездил.
- Да-а... - невольно вздыхаю я. - Кончился Леха. Даже не успел пожить
по-человечески. Жалко все-таки.
- Как жил, так и подох, - брезгливо говорит Валя. - Видно, на роду ему
было так написано. По Ламброзо. И вообще лучше уж он, чем от его руки кто
другой.
- Другой уже, считай, от его руки погиб.
- Вот именно. Хоть и плакал, а через некий порог он уже переступил, - все
тем же враждебным тоном продолжает Валя. - Второй раз убить ему уже
нипочем было. Еще опаснее, я считаю, он стал после этого убийства.
- И ты подумай, - добавляю я. - В такой момент он все же на воровство
пошел. Это же совсем сдуреть надо. Денег у него больше при себе не было,
что ли?
- Что у него вообще при себе было, ты узнал? - спрашивает Кузьмич.
- Пустяки, - машет рукой Валя. - Ключи какие-то, нож перочинный, расческа,
платок, ну, и кошелек, а там всего три рубля с мелочью.
- Да не может быть! - решительно заявляю я. - Были у него деньги. Он мне
сам три сотни показывал. В морге небось забрали.
Валя небрежно пожимает плечами.
- Кто его знает. - И добавляет с усмешкой: - Еще два пирожка при нем
оказались с картофелем. В могилевском буфете куплены были.
- Никаких записок, писем? - спрашивает Кузьмич.
- Никаких.
- Пусть официальный протокол и заключение о смерти вышлют. И все вещи, до
единой. Передай туда, в Чернигов, - приказывает Вале Кузьмич. - Мы тут
сами все исследуем. Фото, кстати, тоже... - И вдруг вздыхает. - Досадно
вообще-то. Глупо погиб, безобразно.
- Мать его ждет и Зина какая-то, - добавляю я. - И еще не могу забыть, что
рука у него все-таки дрогнула, когда он меня сзади бил. И Чуму он теперь
ни в чем не уличит. Чума теперь на него все повесит, увидите. Как только
узнает, что его в живых нет. Да, ничего не скажешь, повезло Чуме.
- Его москвичи уличат, - говорит Валя и обращается к Кузьмичу: - Когда мы
их брать будем, Федор Кузьмич?
- Они непременно должны на дачу заскочить, - рассеянно отвечает тот,
думая, видно, о чем-то другом. - Там их и дождаться надо. Пусть сами
достанут то, что спрятали там.
- Значит, с поличным будем брать? - уточняет Валя.
- С поличным, с поличным, - отвечает Кузьмич нетерпеливо и обращается ко
мне: - Приедешь в Южноморск, непременно навести его мать и сестру.
Возможно, кое-кто туда и заскочит из интересующих нас людишек. Да и связи
его все равно надо там устанавливать. Тоже, в случае чего, могут
пригодиться. Ведь его связи - это, в большинстве случаев, будут связями и
Совко. А тут уже ухо держи востро, тут промашки быть не может. Ну да мы с
тобой об этом еще поговорим перед отъездом.
- Когда же мне ехать, Федор Кузьмич?
- А вот встретишься с этим Павлом Алексеевичем, возьмем его под
наблюдение, и тогда езжай себе. Тут мы уже без тебя управимся.
- А если не встречусь?
- Поглядим, поглядим. Исходя из обстановки. Гадать не будем.
Собственно говоря, вторая половина дня, когда Павел Алексеевич должен мне
звонить, уже наступила. И потому я отправляюсь ждать его звонка. Сейчас
нет задачи важнее, чем засечь этого таинственного типа и установить, кто ж
он есть на самом деле и с кем связан.
Воспользовавшись такой неожиданной паузой в своих бесконечных делах, я
пишу всякие служебные бумаги и "увязываю" по второму, внутреннему телефону
некоторые неотложные вопросы, стараясь не занимать прямой городской
телефон. Он уже взят под контроль, и сейчас, кто бы мне ни позвонил,
телефон тот на всякий случай будет немедленно зафиксирован. Здесь все
представляет оперативный интерес, даже если звонок последует из
какого-нибудь уличного телефона-автомата.
Пока что я пишу различные бумаги, но внезапно замечаю, что мысли мои то и
дело возвращаются к Лехе. Как он все же нелепо погиб! Действительно, как
жил, так и погиб. Что говорить, впереди ему ничего радостного не светило.
За соучастие в убийстве предстояло отвечать, и за крупную квартирную кражу
тоже. А если учесть, что у него была бы уже третья судимость, то эта самая
Зина вряд ли его дождалась, и мать тоже. По разным причинам, конечно. К
тому же неизвестно еще, каким бы он вообще вышел на свободу. Долгий срок
заключения тоже, я вам скажу, чреват опасностями. Мы уже не раз это
замечали - рвутся семейные и благоприятные, положительные дружеские связи
на свободе, а вместо них появляются другие, отрицательные, опасные и к
тому же весьма устойчивые за долгие годы совместного заключения. Окружать
его там будут не проказливые мальчики-шалунишки, не впервые оступившиеся
юнцы. Нет, Леха наверняка попал бы в серьезную колонию со строгим режимом,
и надо много решимости и душевных сил, чтобы противостоять там
отрицательным влияниям, Леха к этому готов не был, это уж точно.
И все же как знать. Мне сейчас даже кажется, что я бы Леху не выпустил из
поля зрения. Чем-то он меня заинтересовал. Черт его знает чем, но теперь
это не имеет значения. А впрочем... Пожалуй, я все же понимаю, чем он меня
заинтересовал. Это даже не то слово. Какое-то подспудное чувство
признательности. У Лехи дрогнула рука, когда он бил меня сзади. Дрогнула.
Это была вспышка совести, наверное, вспышка жалости. Значит, не все умерло
в его душе. И потом, вот те слезы его. Нет, не интерес испытывал я к Лехе,
а надежду. Именно надежду. И вот все кончено.
А если бы его ждала засада тогда, у той старухи... Леха теперь был бы жив.
И засаду там оставить было необходимо. Необходимо! Не подумали, спешили,
радовались, что взяли Чуму. Какой серьезный промах! Утешать себя сейчас,
что никакое большое, сложное дело не обходится без ошибок, промахов,
недоработок? Хорошенькое утешение. Тут локти впору кусать.
Мои размышления прерывает телефонный звонок.
- Виталий Павлович? - слышу я знакомый скрипучий голос. - Мое почтение.
Это Павел Алексеевич. Звоню, как условились. Помните?
- А как же? Конечно, помню, - говорю я как можно дружелюбнее. - Что ж,
надо бы встретиться еще разок.
- Нет, не надо, - мягко возражает Павел Алексеевич. - Во всяком случае,
пока. Если вы согласитесь со мной, то мы это сами увидим по вашей, так
сказать, линии действия. И немедленно отреагируем. За это не беспокойтесь.
- Гм... Кое-что все-таки надо было бы оговорить, - с сомнением произношу
я, подавляя при этом досаду.
- Единственный вопрос, который, как я понимаю, вам хотелось бы оговорить,
- усмехается Павел Алексеевич, - будет решен так, как вам и не снилось. Но
пока мы, к сожалению, не уловили с вашей стороны встречных шагов. Учтите.
Смотрим мы внимательно. Так что всего доброго. Спешу. Я вам позвоню недели
через две.
В трубке слышатся короткие гудки. Я медленно опускаю ее. И тут же
раздается звонок. Мне докладывают, что разговор происходил по
телефону-автомату у центрального телеграфа. Что и следовало ожидать.
Да, ушел от меня загадочный Павел Алексеевич, буквально из рук ушел.
ОПЯТЬ НЕ САМАЯ
ПРИЯТНАЯ КОМАНДИРОВКА
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Глуховский Дмитрий
Шилова Юлия
Лукин Евгений