Производства Борисовской фабрики! На этикете тетерев нарисован! Какие вам еще
подробности нужны?
наизусть Гегеля цитируют. Вам верить нельзя.
хуже. Копай яму.
скорее всего заговором против нечистой силы. В своем превосходстве над
несговорчивым бесом он, похоже, не сомневался.
проигнорировал. Уже спустя мгновение они оказались лицом к лицу. Пускать в ход
лопатку было жалко (по отношению к человеку, естественно, а не к лопатке), но
проучить этого придурка, не умеющего, да и не желающего отличить человека от
беса, было просто необходимо. У Синякова прямо-таки руки чесались.
считались только пять-шесть, а самым наикоронным, самым любимым был так
называемый "бросок через плечо с подсадом", когда противник летит далеко, а
плюхается на спину сильно.
ближайшем рассмотрении оказавшейся трехзвездным прапором. Никакого ущерба для
себя он при этом не получил, ну разве только зад отшиб. Зато все его фляжки,
мешки и подсумки, содержащие, надо думать, всякие антибесовские средства,
разлетелись в разные стороны.
ладоши. Прапорщик явно не пользовался у них симпатией. Его напарник, столь же
осторожный, сколь и скептичный, всем другим методам борьбы с бесами предпочел
хоть и бесполезные, но картинные пасы типа: "Изыди, нечистая сила!"
горечи, вновь зашагал в неизвестность.
смогли извести Синякова. Очевидно, это предстояло сделать людям.
предстоящая ночь - любимая пора бесов - обещала быть еще более жуткой.
сумерек, словно сверху на Пандемоний накинули глухое черное покрывало. Ни одна
звезда не зажглась на небе, и только в той стороне, где остался догорающий лес,
едва-едва светилось багровое пятно.
косогора, к счастью, невысокого, а потом напоролся на колючий кустарник.
ничего, кроме собственной непредусмотрительности. Проклиная себя за это,
Синяков вынужден был в конце концов прилечь прямо на голую землю, долгий
контакт с которой обещал как минимум воспаление легких.
месте летом шуршат в траве насекомые, а зимой трещат от мороза деревья,
совершенно несвойственная.
распознать свои (плутоватый инспектор Решетняк был тут не в счет). Дважды, а то
и трижды у него пытались выпить кровь, он чудом не сгорел и едва не был заживо
похоронен.
мельницы, вернее, свежие следы раскопок, оставшиеся на нем. Скорее всего это
были могилы, в которых покоились плененные бесы, поставленные тем самым перед
выбором - или пребывать в таком состоянии неопределенно долгое время, или,
покинув одну временную оболочку, искать другую, что при нынешнем перенаселении
Пандемония являлось делом весьма проблематичным.
чистом поле сейчас, когда нечистая сила обретает особенную силу, было бы
самоубийством.
рассорившись с родителями, убегал из дома и скитался в одиночестве по пустынным
проселкам. Но тогда хоть кузнечики трещали в ночи, где-то ухала выпь, а в
мутном небе дрожали звезды. Тогда была хоть какая-то надежда, да и детские
слезы приносили облегчение.
комок, застрявший где-то на уровне кадыка, не позволял дать волю чувствам.
Глубока и беспредельна тоска человеческая, но в темноте она имеет свойство
разливаться чуть ли не мировым океаном.
океане мрака.
засевшей глубоко в сердце.
уст и усладой для души.
сырой земле, чувствуя, что все твое тело одеревенело, но еще неприятнее
просыпаться в окружении направленных на тебя чужих светящихся глаз - багровых,
зеленоватых, желтых. Сжимая в руках позаимствованную у прапорщика лопатку,
Синяков вскочил.
отреагировали на это, продолжая неподвижно висеть во мраке где-то между небом и
землей.
многоголосый вой. Так не могли выть ни звери, ни люди, ни осенние ветры. Этот
вой был сродни печальным стенаниям русалок, оплакивающих свою злосчастную
судьбу, или жалобам сонма бесприютных человеческих душ, скитающихся по мрачным
берегам Коцита.
бестелесных духов, духов-неудачников, духов-слабаков, духов-младенцев, помимо
собственной воли выброшенных из родной стихии в чужой, враждебный мир, где они
не смогли обрести столь необходимый здесь материальный облик и превратились в
несчастных изгоев.
пополнения их иссякающих сил, но вместе с тем человек являлся для них
олицетворением всего того зла, которое сначала разрушило привычный порядок
вещей, а теперь препятствовало проникновению в срединный мир, где для
бестелесных существ якобы открывались самые радужные перспективы.
пусть даже и нечеловеческое. Это было уже слишком!
мы здесь отщепенцы! И вы, и мы!
чтобы не околеть на земле или не стать легкой добычей для всякой нечисти. Очень
осторожно, тщательно выверяя каждый шаг, Синяков двинулся вперед. Бестелесные
духи стаей плыли вокруг него, словно рыбы-лоцманы, сопровождающие акулу. Гнать
их было бесполезно, и оставалось только надеяться, что мерцание сотен
разноцветных огоньков не привлечет внимания других потусторонних существ, в
отличие от своих несчастных собратьев вполне материальных и весьма охочих до
человеческой крови.
- как с людьми, так и с бесами - была одинаково опасна для него, но если
исчадия преисподней передвигались почти бесшумно, то топот земляков он надеялся
услышать загодя. Предстояло, правда, еще убедить их в своей принадлежности к
роду человеческому, но Синяков надеялся, что такие идиоты, как тот прапорщик,
здесь наперечет.
и призрачные огоньки, всегда считавшиеся у людей плохой приметой. Вопреки всем
опасностям он уцелел. В том, что ему очень повезло. Синяков убедился довольно
скоро.
полагал, что этот мир не слишком велик и его границы в принципе должны
соответствовать ближайшим окрестностям города.
многочисленных изломах и складках которой должны были скрываться те самые
слабые места, посредством которых Пандемоний сообщался со срединным миром.
холма, у подножия которого оказался сейчас Синяков. Впрочем, для защиты от
бесов железобетон и мешки с песком вовсе не требовались. Гарнизон маленькой
крепости больше полагался на сложную каббалистическую фигуру, выложенную белыми
камушками на склонах. Имелись здесь и другие оборонительные средства -
почерневшая хоругвь с равнодушным ликом Михаила Архангела да забор из колючей
проволоки, увешанный пустыми консервными банками. Настораживала, правда,
тишина, царившая на холме, но вполне вероятно, что солдаты, пережившие долгую и
опасную ночь, теперь позволили себе немного вздремнуть.
защитников укрепления, Синяков швырнул в сторону забора камень. Консервные
банки забренчали, словно ксилофон, на котором взялся играть неуч, но этим все
дело и ограничилось. Подождав немного, Синяков крикнул:
гадостью. Я не огурец и от укропа с чесноком вкуснее не стану.
заметил рыжее петушиное перо, сплошь покрытое засохшей кровью. Версия, что из