уж и виновата, а затем стала настаивать на моем вмешательстве. Она
считала, что я должен повлиять как старший по возрасту. Ну и как
отец-командир, само собой.
штабс-капитану Дьякову, но обижать Ольгу не хотелось. Я сказал лишь, что в
этиих делах я плохой советчик. Моя собственная личная жизнь так и не
сложилась, и я не считаю себя вправе вмешиваться в чужую. Как бы не вышло
хуже.
жизни, но я ее разочаровал, предложив поговорить о чем-нибудь более
приятном. Ну, хотя бы об этой луне.
улице и вели заумный разговор, когда нас настиг прапорщик Мишрис,
возвращавшийся в полном одиночестве откуда-то со стороны степи. Мишрис,
увидев нас, отшатнулся в сторону и попытался проскользнуть в хату, но я
изловил его, мы присели на той же завалинке и повели общую беседу. Точнее,
попытались, - говорили Ольга и я, а Мишрис поначалу только односложно
отвечал.
практиковаться в топографии. Как и в Албате, он занялся съемкой плана
местности, хотя, по-моему, снимать там было нечего - степь лежала ровная,
как блин. Я укоризненно поглядел на Ольгу, и та, сообразив, до чего довела
молодого человека, изрядно смутилась.
спать, не дожидаясь пропавшего без вести прапорщика Немно. Оставалось
надеяться, что его тайна не была связана с похищением очередного коня из
царской конюшни.
была весьма недурна собой. Особенно для тех, кто падок на малороссийских
пейзанок.
июля. В этот день штабс-капитан Дьяков вернулся из Чаплинки и сразу вызвал
меня к себе. В хате было пусто, но он лишний раз проверил, не прячется ли
под лавкой дюжина красных шпионов, и сообщил новости.
готова, кони подкованы, а броневики заправлены бензином.
броневики заправлены, но бензина имеется только по полбака, и решился все
же поинтересоваться планами командования. Надо же, в самом деле, знать, к
чему готовиться.
конце концов, сам не выдержал и, перейдя на шепот, поделился со мной
подробностями.
уйти в красный тыл. Нам выделяют проводника, идти придется ночами, атакуя
красные гарнизоны и ведя разведку. Рейд рассчитан на неделю, и, ежели
повезет, обратно мы должны переправиться значительно южнее, у Тягинки.
и наша разведка боем должна была прояснить обстановку. Во всяком случае,
более интересное, чем беседы с Ольгой или охота за вдовушкой Галиной.
очевидно, наскучив нашей аркадской идиллией. Поручик Успенский заявил, что
до Москвы мы все равно не дойдем, а таких партнеров по преферансу, как
полковник Штиглиц, ему уже не найти. К тому же, ежели надо будет идти в
тыл к красным, то броневики придется бросить на полдороге. Бензина мало, а
на руках катить их будет тяжело.
преферанса, проверить двигатели броневиков, а особенно тормозную систему.
Прапорщик Немно предложил свои услуги, намекнув о высшем техническом
образовании, но я, запретив умствование, послал его с прапорщиком Мишрисом
проверить лошадей. В броневике и химик может разобраться.
поскольку фехтовать не обучен, да и не собирался. Лозу также рубить не
приходилось. Вот винтовка со штыком - другое дело. Но шашка теперь мне
полагалась по уставу, как офицеру "пешему по-конному". В нашем обозе
лежало немало трофеев, оставшихся после Токмака, и я поручил Успенскому,
после приведения в порядок тормозной системы броневика, подобрать мне
шашку. Все-таки сорта стали - его хлеб.
пятна, а затем, буркнув, что броневик в порядке, сунул мне саблю в
потертых кожаных ножнах.
всей нашей добычи. Роскошная златоустовская шашка прапорщика Мишриса по
сравнению с моей саблей смотрелась настоящей царицей. Впрочем, я сам был
виноват, поручив выбрать оружие зловредному поручику. Вынув без всякого
интереса саблю из ножен, я всмотрелся и понял, что возводил на поручика
напраслину.
арабской вязью. Я пригляделся. Когда-то меня немного учили этому. Да,
строка из Корана. "Совершенна на войне сила его, и в схватках нападает он
нападением льва". Бог весть, как попал этот дамасский клинок в Россию, к
кавалеристам Дмитрия Жлобы. Поручик Успенский, заметив мои изыскания,
посоветовал разрубить саблей платок на лету. Я твердо возразил, что делать
этого не буду: и платок жалко, и разрубить его я едва ли изловчусь. Даже
дамасским булатом.
соседям из батальона Штиглица штабс-капитан Дьяков ничего не сказал. Для
них мы лишь меняли дислокацию.
темноты. Наконец, убедившись, что солнце клонится к закату, мы посадили
нижних чинов на повозки и на рысях пошли к Любимовке. В полночь, обойдя ее
с севера, мы вскоре оказались у переправы. Днепр был темен и тих, только
левее, у Каховки, небо полыхало зарницами. Там шел бой.
друг на друга вину за бесславное поражение. Поручик, забыв о
чинопочитании, советует Туркулу играть исключительно в подкидного дурака,
а Антон Васальевич грозит натравить на него Пальму. Бог им судья.
какой-то шанс у нас был. По его мнению, нам просто не повезло. И, вслед за
императором Наполеоном, он готов во всем винить погоду. Правда, не зимние
морозы, а летнюю жару.
Вязкий воздух, полный запаха пыли и сухой полыни, не остывал даже ночью.
Воды не хватало, за все лето с бесжалостного белесого неба не упало ни
одной капли дождя. Это жуткое небо снится мне и по сей день и, наверное,
не мне одному. Изредка его закрывали тучи, прорезаемые сеткой молний, но
грозы были сухие, и воздух только накалялся, задерживая дыхание. Во всем
этом чувствовалось приближение катастрофы. Вдобавок, Сиваш почти полностью
высох и стал проходим на всем протяжении.
нам, но и краснопузым. Им тоже хотелось пить. Они так же задыхались и
ждали дождя. И Сиваш они прошли тогда, когда Барон уже приказал начать
эвакуацию. Мы проиграли не в ноябре, на Перекопе и Литовском полуострове,
а раньше, у Синельниково, где Уборевич остановил Дроздовскую дивизию, и у
Каховки, где Блюхер сжег наши танки. И жара тут была не при чем.
не его, а господ большевиков, и употреблено им, Туркулом, исключительно в
шутку. Сам он российскую интеллигенцию уважает, хотя и не снимает с нее
вину за все слушившееся. Ну что ж, так, стало быть, этой интеллигенции и
надо.
случилось немало интересного. Все записывать нет резону, да и рука плохо
слушается, о главном же стоит упомянуть обязательно.
сдержал свое обещание и раздобыл паровой катер, доставивший нас прямо к
устью маленькой речки Мендере-су, к деревне Бунарбаши, откуда до
Гиссарлыка рукой подать.
Успенским и наши соседи по палатке, наслушавшиеся от меня за эти месяцы о
руинах крепкостенной Трои. Витковский поехать не смог, о чем очень
сожалел. Напоследок он предупредил, что разъезды Кемаля уже несколько раз
появлялись у самых Дарданелл, и мы решили взять с собой револьверы. Не то,
чтобы надеялись отбиться от всего Кемалева воинства, а так, для
спокойствия духа.
ее как путеводитель. "Илиады" в Голом Поле, как я и думал, не оказалось, и
мне пришлось кое-что воспроизводить по памяти. К счастью, Володя Манштейн
учил в юнкерские годы не только строевой устав, и здорово мне помог.
Память у него блестящая, особенно на стихи, которые я и в гимназии не мог
заучить наизусть.
хватило, чтоб напомнить бывшим юнкерам, бывшим гимназистам и реалистам,
содержание "Илиады", а заодно рассказать о великом авантюристе Генрихе
Шлимане, петербургском купце и американском миллионере, который, несмотря
на скепсис всего ученого мира, нашел-таки Трою под желтой гиссарлыкской
Орловский Гай Юлий
Прозоров Александр
Флинт Эрик
Березин Федор
Корнев Павел
Белов Вольф