шедшая с Хуху-Хото на Легин-гол ("Душная речка") и Орок-нур, была
вполне пригодна для передвижения автомашин. Веками ходившие здесь
караваны притоптали песок, сгладили мелкие неровности. По этой
легин-гольской (впоследствии мы узнали, что она не доходила до
Легин-гола) тропе было очень удобно подниматься вверх на бэль
Алтан-улы от тропы "Одиннадцати колодцев".
обследования возможной костеносности межгорных впадин на западе
Заалтайской Гоби. Мы собирались отправиться на двух машинах, описать
гигантскую петлю протяженностью около двух тысяч пятисот километров и
возвратиться в Нэмэгэту, где остальная часть экспедиции продолжала
раскопки. В этом маршруте должен был принять участие Ю.А. Орлов,
который почему-то задерживался.
Нэмэгэту. Там, на северном склоне, в сорока километрах от лагеря, был
лечебный минеральный источник - аршан. Намнан Дорж привез пробы воды
для Монгольского Комитета наук, а также два вьючных верблюжьих бака
около двенадцати ведер для лечения шофера Александрова. У нашего
завоевавшего общие симпатии, добродушного великана Ивана-Козлиного
была застарелая язва желудка, полученная им еще в войну. По сообщению
Намнан Доржа, аршан имел необычно холодную воду и находился на высоте
двух тысяч метров. Мы попробовали воду - она была темная, очень
вкусная по сравнению с солоноватой водой из наших колодцев. Пришлось
запретить трогать воду, иначе ее выпили бы в два дня. Водой
пользовался один Иван-Козлиный, и целебная ли была вода или причиной
тому хорошее питание, но к осени он избавился от мучивших его болей.
Улан-Батор. Вместе с ним уехали: Цедендамба - в аймак, домой, шофер
Петрунин, у которого разболелся ампутированный зимой палец, и Намнан
Дорж - для доставки образцов Комитету наук. Сразу по возвращении
Рождественского мы отправлялись с ним в Западный маршрут - через
наиболее пустынные впадины, вдоль границы Китая до Джунгарской Гоби.
Около семи тонн коллекций везли наши машины из Нэмэгэту,
дополнительный груз должен был быть взят на нашей базе в
Далан-Дзадагаде.
исследований Нэмэгэту, стали заниматься теодолитной с(r)емкой
местонахождения. В бурные ночи я переселялся спать в кузов отдельно
стоявшей от лагеря машины и подолгу лежал, размышляя и прислушиваясь
то к поразительной тишине безветренных порывов, то к приближавшемуся
далекому рокоту ветра, который, налетая, сотрясал машину. В редкие
спокойные вечера изумительные закаты оживляли унылую монотонность
пыльных дней и беззвездных ночей. Закаты были сиянием алого пламени
над срезом черного плато, окутанного покровом беспросветных туч. Скалы
Нэмэгэту принимали цвет густейшего ультрамарина, обрывы и склоны
ущелий - терракоты, а слева над синими горами протягивался меч красной
бронзы, нависавший над огненно-светлой полосой зари.
туч принимали пурпурно-фиолетовый оттенок, просветы между ними
наполнялись алым огнем, который по мере приближения к горизонту
становился все более золотым. На этом фоне угрюмо чернел край плато
бэля с красными отблесками пожарища и трепетал совершенно багряный наш
флаг.
от жгучего и слепящего солнца Гоби. Несмотря на ветер, даль была чиста
и ясна. Синяя дымка прилипала к горам, скрадывая угрюмую резкость их
очертаний, словно на темно-фиолетовый хребет было наброшено прозрачное
покрывало синего газа.
с(r)емочных работ. Обычно между пятью и десятью часами утра погода была
тихой и безветренной. До этого бушевал предрассветный шторм, а после
начинался обычный дневной горячий ветер, и накалявшаяся земля тонула в
мареве движущихся воздушных потоков. Далеко внизу, по дну котловины,
двигались один за другим грозные смерчи. Действительно, котловина
Нэмэгэту была "Домом Смерчей", как называлась она у стариков гобийцев.
Если выдавался полностью тихий день, то мы с Новожиловым с утра до
ночи не покидали вершин холмов, гребней, хребтиков и плоскогорий,
торопясь использовать случай, когда инструмент не дрожал от порывов
злобного ветра и далекие сигналы не плясали в поле зрения трубы,
приводя в отчаяние привыкших к точности геологов.
черного щебня, наедине с горами, обрамлявшими котловину, было одиноко
и торжественно. Маленьким призрачным голубым холмиком, перевернутым в
трубе теодолита, казалась отсюда гора Ноян-Богдо - величественный
потухший вулкан. Неожиданно мы разглядели в трубу теодолита большой
боковой кратер на серой пирамиде горы Хугшо. И как отрадно было
увидеть в теодолит далеко-далеко на дне котловины одну-две юрты
перекочевавших сюда аратов. Давно уже единственной нашей связью с
живыми людьми - обитателями Гоби - оставались только периодические
поездки Преснякова или Эглона в какие-нибудь юрты для закупки баранов
- основного питания нашей экспедиции.
Нэмэгэтинских ущелий, когда приходилось пробираться напрямик по линии
прицела инструмента. Особенно опасны были колодцы, часто встречающиеся
в истоках промоин. Это малозаметные сверху ямы в песчаниках,
обрывающиеся в колодцы с совершенно отвесными стенками, иногда даже
расширявшимися вниз глубиной по пятнадцать - двадцать метров. Нижняя
по склону (и течению русла) стенка такого колодца прорезана узкой
щелевидной промоиной, постепенно переходящей в склоны ущельица. Такие
колодцы были естественными ловушками. На дне одного из них мы нашли
кости лошади, когда-то провалившейся сюда.
Настоящую радость открытия переживал тот, кому удавалось увидеть в
голубоватом стекле трубы теодолита крохотный черный треугольник - обо
- или шест в волос толщиной. Мы спешили изо всех сил и, несмотря на
бури, выполнили задачу в срок. Теперь все находки имели свое точное
место на плане, и процессы образования этого огромного местонахождения
отражались в точных цифрах с(r)емки.
концу - огромные ящики-монолиты по тонне и больше весом давно уже
сохли под знойным гобийским ветром. Надо было спускать их вниз с
отвесных круч в сухие русла, по которым только и могли подойти машины.
Здесь пригодилась моя давнишняя морская практика. Простое
приспособление из двух вбитых рядом ломов и скользящей через них
восьмеркой петли проволочного троса позволяло одному человеку с
волшебной легкостью спускать вниз громадную тяжесть. Рабочие, вначале
скептически отнесшиеся к "выдумке" начальника, быстро освоились с этим
приемом. Пришлось оставить наверху только монолиты на Р-5 и на
"Кругозоре". Здесь большая высота спуска не позволяла ограничиться
двумя связанными вместе буксирными тросами автомашин. Рождественский
должен был привезти из Улан-Батора длинный трос, и тогда монолиты
могли быть спущены прямо в машину. Странное впечатление производили
эти большие ящики из чистых досок, испачканные белоснежным гипсом и
стоящие на недоступных кручах среди безжизненного лабиринта ущелий
Нэмэгэту.
дни и ночи, однообразная и тяжелая работа начали утомлять людей. Все
не могли дождаться счастливого времени раскопок в открытых местах
котловины Нэмэгэту.
ему осточертело копать этих бесконечных громадных и зубастых гадов, и
мечтал, чтобы выкопать хоть какого-нибудь настоящего зверя - маленькое
изящное млекопитающее. Оттого наш Ян Мартынович рвался вниз, в
котловину, к красной гряде. Лукьянова тосковала по товарищу-женщине, с
которой она могла бы поделиться своими женскими мыслями и чувствами.
Как ни бережно все мы относились к нашей "одной-единственной", как ее
называл Эглон, все же Мария Федоровна под конец об(r)явила, что ей
надоели "мужики": "Все мужики, одни мужики, только мужики!"
комнату - дворец принцессы". Никто не знал, где находится это
таинственное помещение, куда она скрывалась, чтобы побыть одной, без
надоевших мужчин. Мы с Новожиловым выследили ее однажды в подзорную
трубу теодолита и узнали, что тайный "дворец" находится в ущельях
Северного обрыва. Так и пометили его со знаком вопроса на плане
Нэмэгэту.
злобных пауков. Донимали его душные, безветренные ночи перед бурями,
когда появлялось множество фаланг. Такой же страх перед фалангами
испытывали и некоторые рабочие, особенно могучий иркутянин Петр
Афанасьевич.
был нисколько не храбрее Новожилова. Долг начальника повелевал
сохранять бесстрашие (увы, показное!).
понемногу сходиться наиболее отважные обитатели пустыни - ушастые
гобийские ежи. Первый же еж был схвачен и посажен в просторный ящик,
где мирно пофыркивал над кусочком сахара. Когда Новожилов и Лукьянова,
вооружившись рукавицами и пинцетом, вытащили из его иголок двух
непомерно раздувшихся клещей, Тишка, как он был назван Новожиловым, и
вовсе перестал бояться людей. Компания ежей увеличивалась - приходили
Земляной Андрей
Корнев Павел
Лондон Джек
Корнев Павел
Шилова Юлия
Шилова Юлия