"Третий, третий, почему не докладываете, как продвигаетесь? Где
находитесь?", и он будет вынужден отрывисто сказать, сглатывая во время
пауз между словами комок горечи и облегчения одновременно: "Я - "третий",
идем по плану, захватили объект номер один, деактивируем его"...
закоулках, где будут тянуться длинные, слабо освещенные коридоры с
многочисленными дверями, и он будет рвать на себя поочередно каждую дверь,
словно разыскивая кого-то или что-то, и в затхлых, бюрократического вида
кабинетах и конторках мужчины и женщины в белых халатах будут с ужасом
оборачиваться в его сторону, но это все будет не то, что ему надо...
энергии разрушения, которая будет распирать его изнутри, дав очередь из
СМГ по какой-то комнате, заставленной включенными турбокомпьютерами,
колбами и пробирками, и спустя мгновение после нажатия курка до него вдруг
дойдет: "А люди?!. Причем тут люди?!" - но в комнате, к счастью, никого не
окажется: персонал уже успеет разбежаться, потому что сюда будет
доноситься шум вторжения штурм-группы: вопли, звон разбиваемых стекол, и
постоянное, тревожное завывание сирены (неужели никто не догадается ее
вырубить?!)...
и очутится в застланном ковровой дорожкой коридоре, и в поле его зрения
возникнет несколько силуэтов в уже знакомой синей форме, кое-кто из них
будет рвать непослушными пальцами пистолет из кобуры, а остальные двинутся
на него, собираясь драться, но, естественно, никакой драки не получится,
потому что первого он выведет из строя длинным, сильным ударом в солнечное
сплетение, а потом уже, добивая - в затылок, впечатывая его в ковер, а
остальным хватит и по удару ногой. Не останавливаясь, он устремится
дальше, выбьет пинком дверь, обитую дорогой крокодильей кожей, с надписью
"Директор", промчится вихрем через обширную приемную с рядом кресел, на
которых будут изнемогать от тишины и скуки чопорные посетители в костюмах
с галстуками, с портфелями и папками; внутри кабинета слабо пискнет
испуганный голос полураздетой, длинноногой девицы, которую будет тискать
на кожаном, видно, специально для этого отведенном, диване обильно
потеющий от чрезмерного напряжения толстяк, который и окажется директором
Объекта..
внимания ни на его отбрыкивания, ни на возмущенное бормотание и
вытаращенные глаза в приемной, мимо компаний сотрудников, перекуривающих в
коридоре, мимо каких-то шарахающихся фигур, не знающих, куда деться в
возникшей панике, вниз, вниз, по ступеням, а на ходу он приставит к виску
директора еще пахнущий порохом ствол и будет шипеть ему в ухо, сквозь
запах пота, который будет идти от этого мешка человеческой плоти: "Где
хранится "оракулы"? Говори, сволочь, иначе пристрелю и не пикнешь!"...
помещений, они окажутся в подземном хранилище, где, в укромном углу, под
брезентом, будет стоять высокий штабель картонных коробок, уже готовых к
отправке, и из первой же коробки, располосованной бешеным взмахом его
десантного кинжала, посыплются черные, с виду безобидные, шапочки
спортивного образца, и тогда он заставит директора взять охапку таких
шапочек и, передав по рации координатору операции местонахождение тайника
с "оракулами", погонит толстяка перед собой в заводской двор, куда, под
пристальным взглядом дул блинкерных орудий-самоходок, просовывающихся
через проломы в стене ограждения, люди в пятнистых комбинезонах будут
выталкивать из здания мужчин и женщин в белых и синих халатах...
лупить лучи мощных прожекторов, и многократно усиленный мегафоном голос
будет командовать: "Мужчин - лицом к стене... женщин - отдельно... Да что
вы там возитесь, как в детском саду?!. Дай ему по морде, если он не
подчиняется!"... И кто-то из женщин уже будет плакать от страха и
непонимания того, что происходит, а некоторые из мужчин уже будут
корчиться от боли, и мимо за ноги проволокут кого-то окровавленного и
страшно неподвижного...
ему хотелось бы, что, спасая одних людей от опасности, он опять причиняет
ущерб другим, что нет выхода из этого лабиринта, и в который раз взмолится
мысленно: "Господи, разве этого нельзя было предвидеть?! Как я мог пойти
на _э_т_о_?!" - и тут же возразит самому себе: "Но я ведь должен был
бороться против этой силы, и не моя вина в том, что я не умею бороться
по-другому, а не бороться - значит, сдаться, на это _о_н_и_ с самого
начала и рассчитывали", но все эти аргументы не смогут оправдать
отвратительного зрелища стоящих на коленях, избитых, но не понимающих, за
что их избили и унизили, людей...
не надоело жить в этом вонючем пансионе, где собралась одна пьянь и
шваль?", и как он тогда ей ответил: "Заруби себе на носу, дочка, что
"пьянь и шваль" - тоже люди, хотя они явно не соответствуют общепринятым
представлениям о человеке. Я понимаю, что очень трудно разглядеть в
окружающих не скотов, а людей, но именно этому должен всю жизнь учиться
каждый человек"... "Значит, как по Библии: не судите да не судимы будете?
- не отставала дочь. - Но ведь для этого нужно очень любить людей, а
ты...". Она тогда не закончила мысль, но теперь, во дворе разгромленного
завода, Рамиров поймет ее упрек. Да, в этом и заключалась вся трагедия его
жизни. С одной стороны, никто не любил людей так, как любил их он, и
этому, как ни странно, его научила война... Но ради любви к людям он
постоянно вынужден был причинять им боль - как отец, порющий ремнем своего
любимого ребенка и искренне полагающий, что делает это для блага своего
чада. Это вообще присуще человечеству: проявлять свою любовь к ближнему,
причиняя ему боль...
происходящее на его глазах, и боль за чужую боль, и страдание за чужие
страдания, и гнев, вызванный чужим гневом, переполнят его настолько, что
он не выдержит и захочет проснуться, потому что такая действительность не
может, не должна не быть сном!..
Посняков Андрей
Володихин Дмитрий
Самойлова Елена
Херберт Фрэнк
Панов Вадим
Акунин Борис