состоянии уже не мог и поспешил уйти из редакции.
с нею, но ему так и не удалось охладить ее сердечный жар.
любовника упреками и проклятиями. Ему стало тошно от таких сцен, и, пре-
сыщенный этою стареющею героинею мелодрамы, он стал попросту избегать
ее, в надежде что их роман сам собою сойдет на нет. Но она с решимостью
отчаяния ухватилась за него, она бросилась в эту любовь, как бросаются с
камнем на шее в воду. Из жалости, из любезности, из уважения к супруге
патрона он снова дался ей в руки, и она заточила его в темницу своей бе-
шеной назойливой страсти, она преследовала его своею нежностью.
назначала минутные свидания на углах улиц, в магазинах, в городских са-
дах.
боготворит его, и, уходя, заявляла, что теперь она "счастлива вполне, -
счастлива тем, что видела его".
зыгрывала из себя влюбленную девочку и пыталась прельстить его смешным в
ее годы ребячеством. До сих пор это была сама добродетель, женщина с
девственною душой, закрытая для страстей, свободная от вожделений, и вот
у этой-то благонравной и рассудительной сорокалетней женщины бессолнеч-
ная осень, наступившая после нежаркого лета, неожиданно сменилась чем-то
вроде чахлой весны, полной жалких, тронутых холодком цветов и нераскрыв-
шихся почек, до странности поздним расцветом девической любви, пылкого
непосредственного чувства, проявлявшегося во внезапных порывах, в манере
вскрикивать, как шестнадцатилетняя девочка, в приторных ласках, в ко-
кетстве, которое не знало юности и уже успело состариться. Он получал от
нее по десяти писем в день, глупых, сумасшедших писем, написанных вычур-
ным, возвышенным, потешным слогом, цветистым, как речь индусов, изобилу-
ющим названиями животных и птиц.
ми, подпрыгивала, тряся своим пышным бюстом, резвилась, как нескладный,
угловатый подросток, уморительно надувала губки. Ему претили ее ласковые
словечки: "мышонок", "котик", "песик", "птенчик", "бесценный мой", "сок-
ровище мое", претил этот девичий стыд, который она напускала на себя пе-
ред тем, как лечь в постель, претили эти легкие движения испуга, кото-
рые, видимо, казались ей самой очаровательными, претило ее заигрывание с
ним - заигрывание развращенной институтки.
- своими приставаниями она доводила его до того, что он бледнел от злос-
ти.
го такта, деликатности, осторожности, чуткости, что, сойдясь с ним, она,
взрослая женщина, мать семейства, светская дама, должна отдаваться ему,
не роняя своего достоинства, с увлечением сдержанным и строгим, пусть
даже со слезами, но со слезами Дидоны, а не Джульетты?
ты меня любишь, моя крошка?
ка", хотелось назвать ее "моя старушка".
я не жалею. Любить" это так приятно!
сила, как инженю на сцене.
савчика, воспламенившего ее кровь, пробудили в ней чувственность, но она
обнимала его с какой-то неумелой страстностью, с таким сосредоточенным и
серьезным видом, что этим только смешила Дю Руа, мысленно сравнивавшего
ее с теми людьми, которые на старости лет берутся за букварь.
менного, глубокого и страшного взгляда, каким смотрят иные, уже увядшие,
но великолепные в своей последней любви женщины; ей бы надо было, впива-
ясь в него безмолвными дрожащими губами, прижимать его к своему тучному,
жаркому, утомленному, но ненасытному телу, а вместо этого она вертелась,
как девчонка, и сюсюкала, думая, очевидно, что это придает ей особую
прелесть:
хлопнув дверью, уйти.
опасаясь встречи с г-жой де Марель, изыскивал теперь всевозможные пред-
логи, чтобы уклоняться от этих свиданий.
завтракать. Она жала ему под столом руку, подставляла за дверью губы. А
ему больше нравилось шутить с Сюзанной, оттого что с ней всегда было ве-
село. Бойкое остроумие этой девушки с кукольной внешностью проявлялось
неожиданно, жалило исподтишка и, подобно ярмарочной марионетке, в любую
минуту готово было позабавить публику. С убийственной меткостью вышучи-
вала она всех и вся. Жорж поощрял в ней любовь к злословию, подхлестывал
ее иронию, и они с полуслова понимали друг друга.
дите сюда, Милый друг!"
что-нибудь весьма ехидное, и оба покатывались со смеху.
чувствовал к ней непреодолимое отвращение: он не мог видеть ее, слышать,
думать о ней без раздражения. Он перестал у нее бывать, не отвечал на ее
письма и не являлся на ее зов.
Но она не сдавалась: "она учинила за ним слежку, не давала ему проходу,
караулила его в карете с опущенными шторами у дверей редакции, около его
дома, на улицах, где, по ее расчету, она могла с ним встретиться.
напрямик: "К черту, с меня довольно, вы мне надоели", - но он дорожил
службой в редакции и оттого все еще церемонился с ней, стараясь своим
холодным, убийственно вежливым, а временами просто резким тоном дать ей
понять, что давно пора положить этому конец.
польскую, а он смертельно боялся, как бы в один прекрасный день обе жен-
щины не столкнулись нос к носу в дверях.
лето. Он называл ее "Мой сорванец", она положительно нравилась ему. Они
были под стать друг другу: оба принадлежали к племени вечных бродяг, ис-
кателей приключений, тех светских бродяг, которые, сами того не подозре-
вая, обнаруживают разительное сходство с бездомниками, кочующими по
большим дорогам.
ракать или обедать то в Аржантейль, то в Буживаль, то в Мезон, то в Пу-
асси, часами катались на лодке, собирали цветы на берегу. Она обожала
разные блюда из рыбы, которую ловили тут же в Сене, и фрикасе из кроли-
ка, обожала веранды в загородных кабачках и крики гребцов. А он любил
ездить с ней в солнечный день на империале пригородной конки и, весело
болтая, окидывать взглядом унылые окрестности Парижа, где буржуа настро-
или себе безобразных дач.
чувствовал, как в нем поднимается ненависть к навязчивой старой любовни-
це - ненависть, усиливавшаяся при воспоминании о молодой, которая только
что, на берегу реки, в траве, насытила его страсть и утолила его любов-
ный пыл.
наконец до жестокости ясно дал ей понять, что намерен порвать с нею, и
вдруг ему опять приносят в редакцию телеграмму с просьбой быть в два ча-
са на Константинопольской!
рить с тобой сегодня по очень, очень важному делу. Жди меня в два часа
на Константинопольской. Я могу оказать тебе большую услугу. Твоя до гро-
ба Виржини".
лад, что все это зря. Только для того, чтобы сказать, что она меня обо-
жает. Впрочем, надо узнать. Она упоминает о каком-то важном деле, о
большой услуге, - может, это и правда. А Клотильда придет в четыре. Ста-
ло быть, я должен выпроводить ту не позднее трех. Дьявольщина, только бы
они не встретились! Беда с этими бабами!"
докучает. Она живет с ним бок о бок и как будто бы очень любит его, но
только в часы, отведенные для любви, ибо она строго следит за соблюдени-
ем раз установленного порядка и не выносит, когда ее отрывают от дел.
ленькую встречу. Язык Камброна покажется верхом изящества в сравнении с
моим. Прежде всего я заявлю, что ноги моей больше у нее не будет".
парламент. Что тебе еще от меня нужно?
дошла к нему.