стал припоминать все сначала, восторгался добротой Аннеты. И так как
этот человек с уравновешенным умом не способен был соблюдать меру в де-
лах сердца, то от уверенности, что любви его суждено остаться неразде-
ленной, он без всякой последовательности перешел к надежде, что, быть
может...
ная наружность ее нового приятеля казалась ей верной порукой, что она в
него не влюбится, и у нее даже возникла смешная уверенность, будто и
Жюльену это обстоятельство мешает влюбляться. Она его уважала, она жале-
ла его, а жалость рождала чувство симпатии. Отрадно было сознавать, что
она делает добро другому человеку, и от этого он был ей еще приятнее. Ей
и в голову не приходило подозрение относительно истинных чувств Жюльена,
а тем более своих чувств к нему.
помнил ей о нем, придя навестить ее, и она встретила его с удивлением и
непритворной радостью. А Жюльен, всю неделю ожидавший этой минуты, ду-
мавший только о ней, не заметил удивления Аннеты - он видел одну только
ее радость, и эта радость его воодушевила. В этот день была скверная по-
года, и Аннета не собиралась выходить из дому. Она не ждала, что кто-ни-
будь придет, и была одета небрежно, по-домашнему. В комнате царил беспо-
рядок - об этом постарался малыш. Как бы вы ни любили порядок, дети зас-
тавят вас отказаться от этой привычки, точно так же, как от многих прек-
расных планов, которые вы строили без них. Жюльен, все относя к себе,
увидел в этом живописном беспорядке, конечно, не искусственный эффект, а
доказательство, что его принимают запросто, как друга, как своего чело-
века. Он вошел с бьющимся сердцем, но, твердо решив на этот раз произ-
вести выгодное впечатление, напустил на себя важность и апломб. Это к
нему совсем не шло. Притом Аннете было неприятно, что он ее застал в та-
ком виде, и она досадовала на нежданного гостя, на его бесцеремонное
вторжение. Как только Жюльен заметил холодность Аннеты, его самоуверен-
ность испарилась. Наступило неловкое молчание. Жюльен не решался больше
вымолвить ни слова. Аннета ждала с надменно-иронической миной...
евателя", она вдруг почувствовала весь комизм положения и громко расхо-
хоталась. Натянутость сразу исчезла, она заговорила с ним потоварищески.
Жюльен был озадачен - он ничего не понял, но с облегчением перешел тоже
на естественный тон, и, наконец, дружеская беседа завязалась.
созданы для того дела, которым занимаются. Жюльен страстно увлекался на-
укой, которую преподавал, но...
глазами. Разве только у двухтрех мелькнет иной раз что-то в глазах, ос-
тальные - это какая-то тяжелая глыба скуки! Бьешься с ней в поте лица,
пока удастся (и то не всегда) сдвинуть ее на одно мгновение с места, а
потом она опять падает на дно. Попробуйте-ка выудить ее оттуда! Учить их
- все равно, что рыть колодец!.. Конечно, несчастные ребятишки не вино-
ваты! Они, как и мы, - жертвы мании демократизма, в угоду которой требу-
ется вдалбливать в головы всех детей одинаковое количество знаний, хотя
они не достигли еще того возраста, когда могут что-нибудь понимать! И
потом экзамены! Это нечто вроде сельскохозяйственных конкурсов - на них
взвешивают результат трудов учителя, начиняющего детские мозги смесью
исковерканных слов и сырых, бесформенных сведений, смесью, от которой
большинство наших учеников спешит освободиться, как только сдаст экзаме-
ны, и которая на всю жизнь внушает им отвращение.
ных. Ни одного не могу равнодушно видеть, - так и хочется схватить и
унести к себе... Но, увы, приходится довольствоваться одним! И этого
хватит, как по-вашему?
не понял и только глупо ухмылялся.)
чется его украсть. А нравятся мне все. Даже в самых некрасивых детях
есть что-то такое свежее, весеннее... безмерность надежд! Но что я могу
для них сделать? И разве мне дадут что-нибудь сделать? Ведь я и вижу-то
их мельком. Мне их доверяют на час - потом бегу к другим. И мои ма-
ленькие ученики переходят из рук в руки. Что одна рука сделает, то дру-
гая уничтожает. Так ничего и не получается. Несформировавшиеся души, фи-
гурки без души, умеющие танцевать бостон и падекатр. Взрослым некогда об
этом подумать - ведь мы не живем, а мчимся. Все мчатся. Не жизнь, а ска-
ковое поле! Никогда никаких остановок. Умирают на бегу, да они уже и так
мертвецы, эти несчастные, не разрешающие себе ни единого дня передышки!
Они не дают передохнуть и нам, тем, кто этого хочет...
убийственна суета мирская и как прекрасны покой и уединение! Еще больше
сблизило его с ней то, что она сказала затем: что, к счастью, среди это-
го потопа есть еще островки, где можно укрыться, - чудесные стихи, а
главное - музыка. Поэзией Жюльен не увлекался: язык ее был ему недосту-
пен, и он относился к ней с каким-то недоверием, как многие люди мысли,
которые часто создают свою поэзию, но не чувствуют глубокой и трепетной
музыки слов. Зато другая музыка, - язык звуков, - им доступна. Жюльен
сказал Аннете, что он любит музыку, но, к несчастью, не имеет возможнос-
ти ходить на концерты, - не хватает времени и денег.
все-таки хожу.
дня он сидел дома, в четырех стенах. И он не умел играть ни на одном
инструменте. В комнате Аннеты он увидел пианино.
даст спокойно посидеть за пианино?
играть. Аннета насторожилась: на лестнице топотали детские ножки. Она
бросилась открывать дверь:
прибежал от тетки.
так поразит. Она продолжала весело болтать, удерживая Марка, который пы-
тался улизнуть:
на лице вымученную и довольно глупую улыбку. Он всеми силами старался
скрыть свое волнение. Марку удалось вывернуться из рук матери, так и не
поздоровавшись с гостем. (Он находил эту церемонию нелепой и всегда от
нее увиливал, предоставляя матери "говорить всякие пустяки", - он отлич-
но знал, что через минуту она забудет о его проступке и заговорит о
чем-нибудь другом: "Эти женщины такие бестолковые!.. ") Спрятавшись в
складках портьеры, в четырех шагах от Жюльена, мальчик стоял, крутя в
пальцах шнур, и сурово разглядывал "чужого". Он очень быстро, на свой
детский лад (и не так уж неверно), оценил положение. Жюльен ему не пон-
равился, и мнение это было бесповоротно. Дело было решено раз и навсег-
да.
держивать разговор с Аннетой и в то же время не переставал думать о сво-
ем. Из-за этого он только путался и в словах и в мыслях. Все-таки понем-
ногу он успокоился. Правда, не совсем. Он ни минуты не сомневался, что
Аннета замужем: она держала себя так уверенно! А где ж муж? Жив или
умер? Аннета не носила траура... Нет, Жюльен не мог успокоиться!.. Куда
же девался этот человек? Задать такой вопрос прямо он не решался. После
всяких окольных маневров он, наконец, рискнул небрежно, как бы вскользь
(ему, впрочем, казалось, что это было сделано очень ловко), ввернуть в
разговор вопрос:
что она живет вдвоем с ребенком, и говорила она об этом весело, поэтому
Жюльен решил, что она овдовела давно, очень давно, и больше не горюет.
Логика человека пристрастного угодливо подсказывала ему как будто неоп-
ровержимый вывод:
бросил на его гроб горсть земли и, повернувшись к малышу, деланно улыб-
нулся. Теперь Марк начинал ему нравиться.
куда понятнее, чем детская душа. Марк сразу почувствовал, что ласковость
его неискренна. Он повернулся к гостю спиной и проворчал:
попытки Жюльена умилостивить ее сына. Она сочла своим долгом загладить
невежливость Марка и стала расспрашивать Жюльена, как он живет, слушая
его ответы сперва немного рассеянно, потом с живым интересом. И Жюльен,
которому уютный полумрак всегда придавал смелости и уверенности, теперь
рассказывал о себе откровенно. Он был простодушен, не рисовался никогда
- почти никогда, несмотря на желание нравиться. Во всем, что он с такой
искренностью говорил, чувствовалась чистота души, необычная для парижа-
нина его лет. О том, что ему дорого, он говорил с большим душевным так-
том, под которым угадывалось с трудом сдерживаемое волнение. В эти мину-
ты полной непринужденности, ободренный сочувственным вниманием Аннеты,