синеватом личике, показался бледный окрас, и наконец явилось дыхание.
Сергий, достав мазь, замешанную на барсучьем сале, сильно и бережно
растирал ею ребенка. Острый аромат лесных трав и смол наполнил келью. Тут
же прополоскал опрелую рубашонку, отжал, молча велел Михею вывесить перед
огнем. Дитятю пока укутал ветошью и замотал в старый зипун. Окончив все и
напоив мальчика горячим целебным отваром, стал на молитву, шепча святые
слова.
погребальными ризами, мальчик, переодетый в чистую, высохшую рубаху и
порты, накормленный и напоенный, лежал успокоенно на лавке и слабо
улыбался Сергию.
и, увидя живого младеня, остоялся. У него медленно открывался рот,
отползала челюсть. Потом, глухо возрыдав, он рухнул на колени, обнял, стал
космато целовать сына, после повалился в ноги Сергию, бормоча и
вскрикивая:
все вскрикивал и все говорил быстро и горячечно, только одно вразумительно
произнося раз за разом:
божий!
плечи, заставил встать. Пальцем указал на икону:
молился вместе с ним. После, когда отец немного успокоился, сказал твердо:
застыл отрок! В пути застыл, чуешь? А в келье, в теплоте, отошел! Прежде
общего воскресения не может воскреснуть человек! Никто не может! -
повторил Сергий громче, ибо тот внимал, не понимая и не веря Сергию. И,
выслушав, вновь повалился в ноги, страстно повторяя:
скупого, что перед ним - стена. Изрыгавший укоризны отец теперь, обретя
сына выздоровевшим, ни за что не поверит, что чуда тут не было никакого, и
станет упрямо повторять, что игумен Сергий может, елико восхощет,
воскрешать мертвецов. В конце концов он, положив твердую руку на голову
мужика, велел ему умолкнуть и, сосредоточив волю, утишив обезумевшего от
счастья отца, произнес твердым, не допускающим возражений голосом:
пропадешь, и отрока своего лишишися! Внял? Понял, что я тебе реку,
человече?! - повторил он громко несколько раз, пока мужик, подчиненный его
воле, действительно не внял и не склонил голову. - Замкни уста! -
напутствовал его Сергий. - А дитятю держи в тепле и в чистоте телесной.
Есть у тебя трава зверобой? Вот, тем пои! И малиной пои! И мази тебе дам,
хозяйка пущай растирает! И молись! Много молись! Без молитвы, без веры
никакое лекарство не помога!
людей, все же и сам, стойно крестьянину, склонялся к тому, что без чуда
воскрешения тут не обошлось все-таки. Как постиг мудрый Сергий, глядя на
синий трупик, что дитятю возможно оживить?
монастырь нахлынули толпы жаждущих исцеления и чудес. Сколько усилий
требовалось Христу, дабы изъяснять верующим в него, что не за тем сошел он
в мир, дабы воскрешать и подавать исцеление, что излечить может и простой
лекарь, даже баба-ведунья, даже знающий травы колдун, - а затем, чтобы
передать людям Слово божие, слово любви, научить истине и терпению в
бедах, а не избавлять от бед! Ибо когда дух мертв, мертва и плоть, и даже
того страшнее: здоровая плоть, лишенная духа живого, ведома бывает силою
зла и на зло, на погибель себе и ближнему своему.
Сергий творит по желанию своему чудеса, распространялся в народе.
действительно происходили. Или, вернее, то, что почиталось тогда (да и
теперь!) за чудо и что изъяснить возможно лишь невероятно усилившим за
годы подвижничества гипнотическим воздействием Сергия на окружающих.
Впрочем, зачем, к чему объяснять? Что было - было!..
священник творит молитву свою, старался каждый раз воспроизвести мысленно
всю реальную последовательность евхаристического преображения вина и хлеба
в тело и кровь Христову. Это отнимало у него много сил, порою он с трудом
на дрожащих ногах подымался от алтаря, но продолжал делать так, и так
творил всякий раз, когда сам служил обедню. И уже прошел слух, что кто-то
из братии видел единожды младенца Христа в причастной чаше и ужаснул тому.
И было предивное видение Симону, назначенному незадолго до того
екклесиархом.
на Москве) как-то служил вместе с Сергием. В тот раз Сергий чуял в себе
особый прилив духовных сил, что невольно ощутил и Симон, пребывавший
рядом. Нет, ему не было страшно, но что-то как бы сместилось, подвигнулось
в нем в некий миг, и он, смаргивая, стараясь не дать себе ужаснуть или
вострепетать, узрел, как по жертвеннику ходит беззвучное синеватое пламя,
окружает алтарь, собираясь колеблемым венком вокруг святой трапезы. Дивно
казалось то, что огнь был, по видимости, холоден и беззвучен. Даже не огнь
то был, а скорее свечение самого алтаря, свечение антиминса и причастной
чаши. Свет то пробегал, яснея, тогда бледно-желтые язычки как бы огня
показывались над алтарем, то замирал, и Симон стоял, завороженный этим
колдовским пламенем, божественным светом, которому, как он понимал,
причина и вина сам Сергий, приникший к алтарю. Пламя росло, колебалось,
взмывало и опадало, не трогая ничего, не опаляя и не обугливая разложенный
плат антиминса, а когда Сергий начал причащаться, свернулось и долгим,
синим по краям и сверкающим в середине своей языком ушло в чашу со святыми
дарами. Сергий причастился божественного огня! Так это и понял Симон и
только тут почуял слабость и дрожь в членах и звон в ушах - первый признак
головного кружения.
негромко:
недоуменно-вопрошающий взгляд. - Огонь... Благодать Святого Духа! -
выпалил он наконец, во все глаза глядя на наставника. - С тобою!
столбу церковному. Повелел кратко:
справясь, добавил вполгласа: - По скончанию литургии подойди ко мне, да
помолим с тобою Господа!
тем паче что некое свечение, пусть и слабое, исходящее временами от лица
Сергия во время литургии, видели многие. Иные же, прослышав о том и
сопоставляя со сказанным необычайную белизну лица Сергия во время молитвы,
сами догадывали, что прозревали свет, токмо не явленный им, а скрытый,
потаенный.
иноки-исихасты, начинало как бы само собою происходить с Сергием. И вместе
с тем и помимо того росла его слава. Все более начинали узнавать о
радонежском подвижнике в иных градах и княжествах. Среди тех, к кому шли
на поклонение, прикоснуться, узреть, причаститься благодати, имя его,
ранее мало известное, произносилось все чаще и чаще.
Сергием познакомился схваченный на Вологде новогородский боярин Василий
Данилович Машков.
городищенские доброхоты великого князя. Отношения с Великим Новгородом еще
не были уряжены, хотя старый союзник вечевой республики суздальский князь
был ныне укрощен и перекинулся на сторону Москвы.
налаженную, а теперь, с подчинением суздальского дома Москве, весьма
прибыльную торговлю с Персией (разом встала дороговь на восточные товары в
московском и коломенском торгу), тоже был своеобразным отместьем
московитам, и великий князь Дмитрий (а точнее - владыка Алексий) почел
себя обиженным и тотчас потребовал от Господина Новагорода возмещения
убытков. К войне, однако, были, не готовы ни та, ни другая стороны.
и, по сказкам, снабдившего серебром и припасами волжский поход, опять же
принадлежала Алексию, хотя грамоты с вислыми печатями исходили только от
великого князя.
Белоозером, и Дмитрий Зерно. Московская застава прибыла в Вологду вовремя.
Машков не ждал поиманья, не ведал, что створилось на Волге, и ехал
открыто, без бережения. Новогородцы были перевязаны после короткой сшибки.
Мало кто и утек. Василия Данилыча, Ивана, Прокопия Куева и десятка два
дружинников великого боярина в железах повезли на Москву.
особо, в укреп, за приставы, в Переяславле, не довезя до Москвы.