как краснеет и бледнеет Иван, понял наконец, что дело створилось
нешуточное
и жалкий, бормотал:
Ивану, само собою достается все то, о чем он, Симеон, может только
мечтать? Ему, Симеону, - княжеский брак по расчету и приговору бояр, а
Ивану - опрокидывающая все расчеты любовь! Та самая любовь, которой был о
сю пору лишен Симеон и о которой украдкой мечтал, не признаваясь в этом ни
батюшке, ни даже самому себе. И чья любовь! Красавицы, умницы - Шуры
Вельяминовой!
отворилась и перед ним, без зова, предстал плечистый и румяный Андрей,
благополучный жених галицкой княжны.
великому князю.
кровном и стыдном, из-за чего яростно сходятся в кулачном бою, стояли друг
перед другом.
братом не захлопнулась дверь.
многажды вставал испивать квасу, глухо, яростно бормотал: <Любовь!> Но
ярость тотчас сменялась грустью: да, любовь! И не для него уже, а для
них... всех прочих... А он должен жертвовать собою за други своя... И уже
далеко за полночь ему в ум пришла наконец благая (и верная!) мысль: а чем,
собственно, не невеста Ивану дочь Вельяминовых? Ивану, который, ежели у
него, Симеона, не будет сыновей, должен наследовать великий стол! А ежели
будут? Теперь-то могут и быть! Не лучше ли, не спокойнее ли станет ему
самому, ежели дети Ивана родятся не от княжны, а от боярыни? Не меньше ли
возникнет зависти, споров и возможной борьбы за великокняжеское
достоинство меж его и Ивановыми потомками?
вдаль и с тайным умыслом. И Симеон, осознав вся тайная тайных согласия
своего на брак Ивана с Шурой Вельяминовой, сжал зубы, поморщился и даже
головой покрутил - гадок стал он самому себе в этот миг! А инако
поглядеть: сим браком укрепит он навечно Протасьев род, наследственных
тысяцких Москвы. Мочно станет не страшить ничьих происков, и Алексей Хвост
становит более не страшен для Василья Протасьича. И почему, почто не
породниться ему, в конце концов, с Вельяминовыми? Хотя бы так, через брата
своего! И опять же невступные очи Андрея: любят друг друга!
по сему!> - уснул.
понял, что ход событий ему уже не подвластен. Надобно было поддержать
честь великого княжения, надобно было не уронить и чести Москвы, надобно
было, наконец, оказать уважение смоленскому княжескому дому. И хотя сердце
подсказывало ему, что добра от этого брака не жди, поделать Симеон уже не
мог ничего.
Владимира, венчать молодых должен был сам митрополит Феогност, и свадебные
торжества затеивались на всю столицу. Послы и сваты скакали опрометью туда
и обратно, приезжал сам отец невесты, Федор Святославич, бояре обсуждали
брачный ряд (будущему тестю давался Симеоном в держание Волок Ламской). И
вот подошло, подкатило...
платья, толпы распаренных, радостных невесть от чего людей, а он сам даже
и того, прежнего, томительного ожидания тайны не испытывал совсем в этот
раз и только, потный, страдающий, томился и ждал конца.
бубенцами подъезжал ко крыльцу теремов, а Симеон выглядывал в верхние
окошка, с ним произошло нечто удивительное и даже страшное, чего он потом
никак не мог себе объяснить. В толпе поезжан показался ему странно
знакомый кметь. Странно, потому что Симеон, вообще памятливый на лица, не
мог бы признать ошибкою кого из незнакомых ему людей Федора, свои же,
усланные за невестой, были все наперечет, и, кроме того, кметь, в отличие
от прочих, не был перевязан свадебным полотенцем, хотя тоже хохотал,
вернее - лыбился, обнажая острые зубы, да и был он какой-то серый,
студенисто-серый на вид и мелькал в толпе, появляясь то там, то здесь и
исчезая - то ли двоясь, - так, как бывает, когда слезится взор и то, что
видишь, раздваивает слегка.
гридень... Почему гридень?! А он уже тогда твердо знал, что этот странно
знакомый ему кметь именно гридень из охраны дворца, и никто иной, и
даже... даже... Почему он не может его вспомнить?! А уже мертвый ужас
мурашками проползал по коже и шевелил волосы на голове Симеона, ибо он
наконец вспомнил! Вспомнил, хотя мысленно кричал: <Не хочу! Не хочу! Не
хочу!> - в этот миг увидевши убитого, окровавленного княжича Федора, лицо
которого, почему-то с отверстым в крике ртом, мелькнуло у него перед очами
и тотчас сменилось тем, узнанным наконец (<А тебе, князь, тута не
страшно?> - и эти нелепо смаргивающие, снизу вверх, глаза...) - как же его
звали, как? Филька. Крюк? Нет, нет! Нет... Только не Крюк... Игнат! Вота
как! Игнашка Глуздырь! А убийцу евонного так и не нашли потом... Дак
постой! Он же... мертвый?! Симеон, почуяв подступающую дурноту,
побелевшими пальцами впился в переплет окна, выговорил: <Боже мой!> -
сморгнул, и гридень, подойдя вплоть и словно бы слившись с улыбающейся
смоленскою княжною, исчез.
переволновался, ожидаючи, да и мыслил о нехорошем, вот и попритчилось ему
сквозь неровные желтоватые пластины слюды, через которые и так-то
поглядеть - все блазнит и двоит перед глазами!
стояли перед аналоем, так и не понял, какая она). Евпраксия была невысокая
ростом, крепенькая. От нее пахло душновато чем-то - не понять было чем, -
и он решил, что это запах иноземных притираний и тканей и сойдет, окончит
с миновением свадьбы...
сыпали льняное семя - от сглаза, осыпали рожью, вели в тесную <холодную>,
где было и душно и пыльно, на высокую постель из снопов. Симеон даже и для
виду не разделся, только позволил Евпраксии стащить с себя сапоги, в
которые были насованы сватами золотые корабленики. Повалился на рядно
сверху, на скользкие, чуточку прохладные снопы. Искоса глянул на
озадаченную молодую, что было нерешительно потянула саян через голову...
постель, замерла рядом, обиженная и недоумевающая. Потом нерешительно
положила ему руку на плечо.
Тяжелый сладковатый запах ее пота раздражал Симеона.
облегчением привскочил, сторонясь молодой, спустил ноги с постели. Сам
натянул сапоги. Она, стоя у него за спиною, торопливо приводила себя в
порядок. В дверь опять с треском ударил рассыпавшийся на куски горшок.
Пора было выходить.
растерянная, в недоумении. По толпе нарочитых гостей потек шепоток, и
Симеон поймал краем уха:
конешно, мало кто выдержит, нонешние-то нетерпеливы вси!
отодвинул от себя нежеланную ночь, никто из них и помыслить себе не мог...
угоду ордынскому хану - дабы у того Литва не отобрала Смоленск - спать с
нелюбимой и неприятной для него девушкой?! - сто раз, вновь и вновь,
спрашивал Семен у самого себя и не находил ответа.
молодую, творилось уже неведомо что, черноволосая Евпраксия выжидательно
и, как казалось ему, излишне смело взглядывала на своего венчанного князя,
а он - он мыслил только об одном: что неотвратимо приближает и приближает
к нему нелепая брачная постель и все - подметание пола дорогобужской
княжною под хохот дружек, чары и возглашения - это лишь тщетные задержки
на пути туда, к тому самому... С опозданием решив напиться, он вылил было
в себя несколько чар греческого вина и - не смог больше. Кровь уже и так
горячо и гулко ударяла в голову и уши, отнюдь не нарушая меж тем полной
ясности сознания...
Афанасьев Роман
Сертаков Виталий
Якубенко Николай
Белов Вольф
Василенко Иван
Махров Алексей