Беруна, людно стало на ее палубе. После долгого бурного плавания всем
захотелось поглядеть на берег.
грот-рее и, будучи любителем поговорить, даже оттуда, с мачты, поучал
молодых мореходов:
отечной, матерой старухой поздоровкаешься, она тебе ребро и бортовину
выломит. Замечай, ребята: у тороса на плаву только верховище видать, а
вся нога в воде. По образу верхушки должно разгадать, широка ли та нога.
Садкое судно близко не води - пропадешь... Дым! - вдруг закричал, как
оглашенный, Никифор. - Дым на острове! Ребята, Амос Кондратьич... А чтоб
тебя!.. - Старик от волнения не так слез, как свалился с мачты,
по-юношески легко поднялся на ноги - и бегом к кормщику.
глазом по берегу.
грудь. - Стар стал... пых перевести не могу, ежели малую пробежку
сделаю.
годы в этих местах зимовал? Будто и не было никого. Держи на дым, -
сказал он рулевому.
чуть-чуть. Крепкий пеньковый канат надежно держит судно. На хорошем,
глубоком месте стоит оно, от всех ветров укрыто, а напротив -
неизвестное зимовье.
жег. Но вот к борту лодьи подошла осиновка и на палубу поднялся
незнакомый, седой, как куропать, растерянно улыбающийся человек. Молодцы
промышленники сразу окружили его, со всех сторон посыпались вопросы.
улыбка не сходит с его лица.
он вдруг остановился в нерешительности:
за спины промышленников.
оплаканный... - бормотал он.
тут народ расступился, и он увидел второго знакомого, друга старинного.
К нему шел Амос Кондратьевич Корнилов. Крепко обнялись кормщики.
не по годам. Вижу, тяжело было.
Алексей про свою трудную жизнь на Груманте.
большую костлявую руку, ободрил, успокоил.
"Ростиславе" слыхом не слыхать было. Ну, я говорил ей: знаю, мол,
Алексея, редкий по твердости души человек, такой и судьбу в узел
завяжет, коли во льдах не погиб. Да и сама Настасья правильная, упорная
жонка. "Жив,- говорит, - мой Алексей, чует сердце, на Груманте он". Ведь
как меня просила пойти сюда... Два раза пытался, да льды не пустили. Не
в обычай торосовато море было. Знаешь, поди, на грумантские промыслы
поболе двухсот судов летом выходит, а в эти годы никто на острове не
бывал, льдов боялись. Я и нынче не собирался, да графа Шувалова сальная
контора уговорила - новые места зверобоям разведать.
согласия" ходу нет... Грузи свой промысел на борт, мои молодцы помогут,
разведывать мне теперь тут нечего, ты за шесть лет все разузнал, лучше
не надо. Вот как кончишь грузить свое добро, так и домой, в Архангельск
поплывем.
снова был крепкий, деятельный человек - такой, каким его знали всегда.
Закипела работа. То карбас, то осиновка подходили к лодье и, быстро
разгрузившись, уходили обратно к берегу. Работали почти сутки без
перерыва. На последний карбас грумаланы сложили остатки своего скарба,
свое промысловое снаряжение, оружие, домашнюю утварь, - все, что они
своими руками сделали на острове.
Малом Беруне из добра мореходов. Пора им самим в карбас грузиться.
осталось шесть лет жизни, где навеки под мерзлой землей остается
преданный друг, деливший все тяготы одинокого, тяжелого житья!
перед глазами незабываемые картины всех этих шести лет...
первый же день переселения в новую избу.
открытой... А вон по берегу видны копища - оставленные оленями
истоптанные ягельные пастбища... Хороша была тут охота!
русской земли. Никогда не забудут поморы свою находку, лодью
новгородскую.
падуна, слышится громовый голос Федора...
оставленное мореходами осиротевшее жилье.
положил в избе на видном месте, у печи, взятые на лодье трутоношу с
кремнем, огнивом и трутом, охапку сухой лучины. Кадочку соленой трески,
куль муки, соли на деревянном кружке да жира бочонок не забыли положить
в избе. Ведь придется еще тут промышленникам других русских судов
зимовать. Всегда надо об атом помнить мореходу. Всякое может быть. Без
огня и без пищи, бывает, остаются люди.
острове. Но как быть с мишкой? Трудно везти его: страшный больно
медведь. Все же Алексей упросил Корнилова взять медведя на лодью,
побожился, что не обидит, не тронет никого зверь. На осиновку зимовщики
не пускали мишку уже давно - тяжек стал, утопить может лодку. Перевезли
ошкуя с берега на карбасе.
палубу.
побережник. Как угадал ветер, что время ему пришло. Побережник отнес
лед, и лодья быстро плывет под южным берегом Малого Беруна. Вот уже
позади высокий скалистый мыс - весь в трещинах и рубцах, с остатками
старого снега, будто полосатый. Прошли остров Туманов, с его выходящими
далеко в море песчаными бугристыми отпрядышами. Перед глазами поморов
открылась величественная картина. Сначала лодья прошла у двух глетчеров,
тянувшихся по нескольку верст каждый, а потом засверкал на солнце
острыми голубоватыми изломами сплошной ледяной берег.
неприступных ледяных скал. То там, то здесь на пути лодьи с грохотом
отваливались от глетчеров гигантские падуны и, покружившись в
водовороте, подхваченные ветром, медленно отплывали от берега. Это
холодный остров салютовал своим победителям - русским мореходам.
крутые мысы... Теперь осталось на горизонте несколько небольших
темносиних точек - самых
потерялись в необъятной морской глади.
родных и близких. Дождалась Настасья своего мужа, хоть и бедовала с
детьми на руках. Увидел Алексей ребятишек.
тысячные моржовые залежки, про большие оленьи стада, про множество
песцов, голубых и белых.
к тому острову свое судно - галиот "Николай и Андрей". Капитан галиота
нашел и остров и становище поморов на нем.
русского морехода Алексея Химкова, прожившего на нем шесть лет.
ней и Студеного моря, нет и Груманта, нет Берунов - ни Малого, ни
Большого. Баренцево море, а не Студеное, написано на карте. Шпицбергеном
назвали Грумант. Остров Эдж, а не Алексеевский остров обозначен там
поморов. Много славных имен русских мореплавателей было погребено в