Семочкин, разливая чай, проговорил:
подтверждение, заметил: -- Был случай, когда ее встречали оригинальнее...
Дружным храпом! Произошло это в Девятую экспедицию, когда мы закончили
зимовку на Новолазаревской. Приехали на барьер ночью, соорудили за несколько
часов мертвяки для швартовки и так устали, что еле хватило сил до балка
дойти. Пришла под утро "Обь", гудела, гудела, не дождалась и пришвартовалась
своими силами. Потом нас разбудили и глаза пялили от удивления: "Первый раз
в жизни таких встречаем! Год отзимовали, корабль за ними пришел, а они
бессовестно храпят!" А тебе, Юра, небось другая встреча с "Обью" больше
запомнилась, а?
кивнул.
что ты вторично рожденный. Это было в Шестую экспедицию, когда мы строили
Новолаэаревскую. "Обь" пришла для разгрузки к мысу Ураганному, а мы не
знали, что весь припай здесь в трещинах. Поехали к кораблю на тягачах.
Впереди был Юра Коняев. Видим, его тряхнуло, он добавил газу и выскочил, а
за ним -- разводье метров пять шесть шириной! Это он успел проскочить по
снежному мосту! Море здесь глубиной метров в сто, можно, как говорится, ноги
промочить. Юра выпрыгнул из кабины на лед, а мы тягач зацепили тросом и
потихоньку начали вытаскивать стороной от трещин. Спасли тягач и Юру
поздравили с днем рождения. Но как же быть с разгрузкой? Решили пойти к
"Оби" не на тяжелом тягаче, а на более легком тракторе, весом тонн
одиннадцать-двенадцать. Так и сделали. И надо же было такому случиться,
чтобы именно на припае трактор заглох! Пошли выручать его на тягаче, стали
подъезжать, и тут начал трещать и ломаться лед. Кое-как развернули тягач и
вырвались, а трактор так и остался на припае. Ну, пропал, думаем. Нет!
Видим, льдинка, на которой стоял трактор, потихоньку двинулась... к "Оби"!
На судне быстро сориентировались и, улучив момент, зацепили трактор и
подняли его на борт. А потом, дня через два, трактор снова выгрузили на лед,
а Гербович подъехал к нему на тягаче и вытащил на берег, для ремонта.
Гербович, это его принцип, когда ребята устают, основную работу берет на
себя. И рисковать людьми не любит, скорее сам... Честь и почет новому гостю!
улыбкой припомнил Семочкин. -- И когда нас должны были уже вывозить на
материк, пришло ЦУ* оставить Галкина на льдине еще на полсрока. И Рюрик
завопил: "Что я, укушенный? Никогда больше на эту проклятую льдину не
поеду!" И действительно, на эту больше не поехал, потому что ее разломало. А
на каких СП ты дрейфовал потом?
прихлебывая горячий и ароматный чай. -- Будь она неладна, эта Тринадцатая!
Никогда и нигде нас так еще не ломало, только и делали, что бегали, сверкая
пятками, от все новых трещин и вала торосов. Дней двадцать даже питались
стоя, на свежем воздухе, потому что кают-компания зачем-то понадобилась
Нептуну. А история с вертолетом! Плюхнулись мы метров с двадцати, видимо,
попали в воздушную яму. На самый край льдины упали. Осмотрели командир с
механиком вертолет, переглянулись. "Вроде, дотянем", -- решил командир. Поле
начальства.
вода... Ощущение не из приятных. Теперь весело вспоминать, а тогда летел и
думал: "Ведь я еще не расплатился за кооперативную квартиру, куда семья
только-только переехала..." И так сорок минут в диком напряжении. Прилетели
-- командир еле руки оторвал от рычагов... А Кизино помнишь, Леша?
и поэтому поинтересовался, что это так их развеселило.
льдине жизнь вообще трудная, а тут полеты начались, летчики все время погоду
требовали, и Кизино до того не высыпался, что, бывало, в обед засыпал с
кашей во рту... Дремал и дома каждую свободную минутку, а когда летчики
звонили, просыпался и сообщал в трубку погоду. И не раз бывало, что он
потешал нас до слез: спросонья брал зазвонивший будильник, подносил к уху и
норовил сообщить погоду...
чаевничать к Семочкину. На распаренных, сидящих в одном белье мужчин
укоризненно смотрели со стен журнальные красавицы, а в помещении дым столбом
и хохот.
рассказывал Семочкин. -- Но один раз ему крупно не повезло. Только он
выскочил, как открылась дверь камбуза, и Евграфов, не глядя, выплеснул из
таза разные кухонные ошметки. И доктор влетел обратно в баню в таком виде,
что мы долго еще потом за бока хватались.
Антонов, -- тоже очень любил париться и голым прогуливаться вокруг бани. И
вот однажды после такой прогулки он сильно простудился. Начальник экспедиции
Максутов тогда заявил: "Если еще раз увижу голым, объявлю выговор как за
умышленное членовредительство!"
надежные, он целыми днями не выходил из дизельной. С большой неохотой шел
спать и, лежа в постели, наверное, долго прислушивался к реву дизелей, благо
домик электрических дел мастеров находился рядом с ДЭС. Бывало, заходишь на
электростанцию до завтрака -- Семочкин на рабочем месте; вечером, после
кино, -- Семочкин у дизелей. "Он и спал бы на дизеле, да вибрация мешает",
-- пошучивали ребята. Правда, приходилось ежедневно присутствовать на
диспетчерских совещаниях, но зато именно здесь легче всего было выявить
злостных расхитителей электроэнергии, потребляющих ее больше выделенной
нормы. К таким Семочкин был беспощаден. Однажды все участники совещания чуть
было не полезли под стол, когда Семочкин произнес гневную разоблачительную
речь, направленную против двух уважаемых (в том числе им лично) членов
коллектива, которые с преступной целью установили подпольный электрокамин...
в туалете.
отключить весь их дом! Не могут книги читать в своих комнатах! Может, им еще
гамак там подвесить?
было невозможно.
-- событие. А новости пошли навалом. С Востока начинают возвращаться
сезонники. Завтра прилетают Иван Терехов и Гена Арнаутов, еще через
несколько дней -- Зырянов и группа Фисенко. Потом мы проводим на Восток
Рустама и будем встречать поезд Зимина. И самое главное, самое долгожданное
-- в конце февраля придет "Обь", и мы, простившись с Мирным, уйдем домой.
как-то терялись, меркли, словно свечи на фоне прожектора: в Мирный с Востока
вылетел самолет, на борту которого находится ценнейший груз. Наверное,
правильнее будет сказать -- бесценный груз. Для Антарктиды он настолько
необычен, что даже видавшие виды летчики были потрясены оказанной им честью.
Арнаутов потом рассказывал, что командиры кораблей, демонстрируя свое
благородство, долго уступали друг другу право доставить этот славный груз в
Мирный и в конце концов даже бросили жребий. Высокая честь, так сказать,
досталась экипажу Евгения Русакова, который и перевез в Мирный триста
килограммов наверняка самого дорогого в мире снега.
если не на вес золота, то уж как минимум на вес серебра. Арнаутов, предвидя
легкомысленное отношение мирян к своему багажу, отчаянным письмом воззвал к
нашим лучшим чувствам. Он умолял беречь и лелеять этот снег как любимое дитя
("значит, держать в теплом помещении", комментировал Юл), помнить о том, что
снег поднят не только с глубины шести метров, но и с глубины веков и что из
него (написано с хорошей дозой лести, специально для Рустама) наверняка
можно будет извлечь ископаемого микроба, который расскажет о тайне
мироздания.
бумажный, мы выгрузили из самолета и отвезли на холодный склад. А на
следующее утро прилетели Арнаутов и Терехов.
на Востоке свое круглое брюшко. Но Гену, всегда стройного и подтянутого,
пять недель жизни на Востоке выжали как центрифугой. От него остались только
огромные глаза и мушкетерская бородка. Да, нелегко достались им эти
монолиты. В мою бытность на Востоке Арнаутов, Терехов и Миклишанский
докопались до отметки три метра, и уже тогда ребята уставали до изнеможения.
продекламировал Юл.
Сначала отдохните, вымойтесь в бане...
пустяки.
целы и невредимы.
вам пятнадцать!