православная и мистика католическая. Различием в строе мистического опыта и
объясняется различие в мировых путях православного Востока и католического
Запада. Есть глубокое различие в первоначальном отношении к Богу и Христу.
Для католического Запада Христос объект, Он вне человеческой души, Он
предмет устремленности, объект влюбленности и подражания. Поэтому
католический религиозный опыт есть вытягивание человека ввысь, к Богу.
Католическая душа - готична. В ней холод соединяется со страстностью, с
распаленностью. Католической душе интимно близок конкретный, евангелический
образ Христа, страсти Христовы. Католическая душа страстно влюблена в
Христа, подражает страстям Его, принимает в своем теле стигматы.
Католическая мистика насквозь чувственна, в ней есть томление и мление, для
нее чувственное воображение есть путь. В ней напрягается антропологическая
стихия. Католическая душа восклицает: мой, мой Иисус, мой близкий, мой
любимый. В католическом храме, как и в душе католической, есть холод - точно
сам Бог не сходит в храм и в душу. И душа страстно, томительно рвется вверх,
к своему объекту, к предмету любви. Католическая мистика - романтична, полна
романтического томления. Католическая мистика - голодна, в ней нет
насыщенности, она знает не брак, а влюбленность. Католическое отношение к
Богу как объекту, как к предмету устремления создает внешнюю динамичность
католичества. Католический опыт создает культуру, на которой отпечатлевается
влюбленность в Бога, томление по Богу. В католичестве энергия переливается в
пути исторического делания, она не остается внутри, так как Бог не
принимается внутрь сердца - сердце стремится к Богу на путях мировой
динамики. Католический опыт рождает красоту от духовного голода и
неудовлетворенной религиозной страсти211.
душа принимает Христа внутрь себя, в глубь своего сердца. В православной
мистике невозможна влюбленность в Христа и подражание Ему. Православный опыт
есть распластание перед Богом, а не вытягивание. Храм православный, как и
душа, так противоположен готике. В православии нет ни холода, ни страсти. В
православии - тепло, даже жарко. Для православной мистики не так близок
конкретный, евангельский образ Христа. Православная мистика не чувственна,
чувственность считает "прелестью", отвергает воображение, как ложный путь. В
православии нельзя сказать: мой Иисус, близкий, любимый. В храм православный
и в душу православную нисходит Христос и согревает ее. И нет в православной
мистике томительной страсти. Православие - не романтично, оно реалистично,
трезво. Трезвение и есть мистический путь православия. Православие - сыто,
духовно насыщенно. Мистический православный опыт - брак, а не влюбленность.
Православное отношение к Богу как к субъекту, принимаемому в глубь своего
сердца, внутренняя духовность этого отношения не создает динамики во вне,
все направлено на внутреннее богообщение. Православный мистический опыт не
благоприятствует культуре, не творит красоты. В православном мистическом
опыте есть какая-то немота для внешнего мира, невоплотимость. Православная
энергия не переливается на путь истории. Сытость православного опыта не
творит во вне, человек не напрягается и не вытягивается. В этом различии
путей религиозного опыта скрыта великая тайна. И оба пути - подлинно
христианские43.
природа мистики сверхконфессиональна. Мистика всегда лежит глубже
конфессиональных церковных распрей и противоположностей. Но типы
мистического опыта могут порождать церковные разделения. Лишь углубление в
мистику может оживить церковную жизнь, противодействовать омертвению видимой
церкви. Живые корни церковной жизни - в мистике. Бытовая церковность
остается на поверхности, на периферии. Церковь, воплощенная в физическом
плане истории, всегда периферична. И в глубь мистики нужно уйти от
периферической церковности не только для оживления религиозной жизни, но и
для того, чтобы исследовать природу той мистики, которая, быть может, должна
быть отвергнута. Есть мистический опыт, который хочет вернуть к состоянию
первоначального покоя в лоне Божьем и отвергает всякое движение, всякую
творческую динамику, т.е. самый смысл мирового божественного развития.
Мистика доныне была порождением отдельных индивидуальностей, она оставалась
случайной и скрытой. Ныне настали времена универсальной, объективной и
выявленной мистики. Выявление мистики характерно для нашего времени. И время
налагает обязанность осознать, какая мистика может быть обращена к
творческому будущему.
русло в мировой культуре. Отрицать этого не могут даже самые крайние
противники. Но ныне оккультизм делается внешне популярным, вызывает к себе
интерес в широких кругах и подвергается опасности стать модным. Оккультизм,
по всей вероятности, есть и сила, и мода завтрашнего дня. Опасность
опошления и вульгаризации подстерегает и оккультизм. Вырабатывается особый
тип экзотерического эзотеризма. Теософические течения, обращенные к широким
массам, популяризируют оккультные учения, главным образом восточные.
Восточный индийский оккультизм оказался наиболее популярным и приемлемым.
Материалистическая Европа, изменившая вере Христовой, легче всего принимает
восточный спиритуализм и примиряет его со своей наукой. Странно и страшно
сказать, но христианской Европе христианство кажется более чуждым и менее
приемлемым для современного разума, чем буддизм. Но популяризация оккультных
учений имеет огромное симптоматическое значение для нашего времени.
Наступают времена выявления и объективирования скрытых мистических учений.
Путь позитивистический и рационалистический уже пройден современным
человеком, уже обнаружил свои страшные плоды, и человек жаждет вернуться к
своим сокровенным истокам. Возрождение и выявление вечной мистики с ее
вечными традициями на первых шагах своих принимает форму натуралистического
эволюционизма. Современный европейский человек, рационалист и материалист по
своему сознанию, одну лишь эволюционно-натуралистическую теософию в силах
примирить со своей наукой и научностью. И современная теософия принимает
ярко эволюционную и натуралистическую окраску. Навыки научной мысли она
переносит на иные планы бытия. В своей жажде возврата к утерянным
мистическим истокам современный человек не идет на жертву разумом "века
сего", не в силах очистить свое сознание через жертвенное безумие. Свою
науку и свой разум признает человек необходимыми и зрелыми плодами мировой
эволюции. И натуралистическая теософия потакает этому сознанию. Теософия
хочет привести современного человека к мистике и религии без жертвы, без
отречения, по направлению наименьшего сопротивления, путем эволюционным, а
не катастрофическим. Теософия хочет довоспитать и доразвить человека до
сознания и чувствования иных планов бытия, незаметно принудить человека ко
включению в обиход своего сознания и своей жизни иных миров. Теософия боится
напугать современного человека, упоенного духом крайнего самоутверждения и
потерявшего способность к жертве и отречению. Поэтому теософия выработала
целый ряд тактических приемов обращения с современным человеком, и сама
превращается в тактический прием. Теософия - симптоматична и может быть
очень полезна. Для многих теософия - путь от материализма и позитивизма к
духовной жизни. Но мистические пути не могут быть легкими и безжертвенными,
не могут льстить данной природе человека и данному его сознанию. В самом
начале христианского религиозного пути есть безумное отдание себя Христу
всего без остатка, вплоть до распятия самой истины, согласие все получить
лишь от Него и через Него.
для всякого творчества. Теософия дает исключительное преобладание моменту
воспитательно-тактическому и обращена назад, к усвоению древней мудрости,
забытой современным человеком. В восточной теософии есть что-то враждебное
христианскому закалу личности, в ней нет откровения о личности, о "я",
откровения индивидуального и множественного бытия. Здесь речь идет не о
существе оккультизма, а лишь о внешних, популярных, экзотерических его
проявлениях. В оккультных учениях всегда остро ставился антропологический
вопрос. Но господствующее оккультическое и теософическое сознание учит о
складном человеке, состоящем из ряда наслоений, из осколков планетарных
эволюций. В этом складном человеке трудно узнать цельный и неповторимый лик
человека-творца - образа и подобия Бога-Творца, в Боге изначально, до всего
пребывающий. Остается вопросом, признает ли господствующее теософическое и
оккультическое сознание первочеловека Адама, происшедшего из Бога, а не из
эволюции мира, или считает человека лишь сложным результатом мировой
эволюции. Популярные теософические книги склоняются к второй точке зрения -
для них человек не изначален, не целен, а производен и сложен.
Многосоставность человека никто не может отрицать, и всякая теософия должна
видеть в человеке наслоения всех миров, всех мировых эпох. Но за всей
сложностью человека и всеми следами, оставленными на нем мировой эволюцией,
стоит изначальный цельный человек - образ и подобие Божье, ни из чего не
выводимый и ни на что не разложимый. Внутренний и абсолютный человек скрыт
за внешним и эволюционно-составным человеком. Я.Беме знал первочеловека
Адама и раскрывал гениальную антропологию. В этом теософия Беме бесконечно
выше современных популярных теософий. Первочеловек Адам предшествует
мировому процессу и из него не выводим.
Р.Штейнера) есть серьезный симптом разложения и распыления физического плана
бытия. Оккультизм ясновидчески отражает это распластование бытия - на
оккультном пути видна трупность бытия. Подымается сильный космический ветер,
и он может снести человека, распылить его по бесконечным мирам. И
неизвестно, что устоит в этом распластовании и распылении человека и мира,
есть ли устойчивая субстанция - я, есть ли человек, которого не в силах
снести порыв: стихийного мирового вихря, который пребудет и после гибели
целых миров. В оккультизме как будто бы нет свободы, смысла и света в начале
пути. Идти нужно впотьмах, по темной бесконечной лестнице, на которую не
падает ни один благодатный луч света. Оккультное познание как будто бы не
есть активное осмысливание, а есть лишь ясновидческое описание, женственное
принятие в себя вещей. Для оккультной науки Штейнера так до конца и остается
неизвестным, имеет ли мировой процесс смысл и в чем этот смысл. Человек не
противостоит космическим силам как богоподобное, субстанциальное существо,