существенное, что это именно выражение непрерывности между "я знаю" и "я
знаю себя знающим A" (хотя вставить сюда ничего нельзя, но можно добавить:
если я увеличиваю взаимоотношения этих двух вещей, то при этом увеличиваются
и последствия, если уменьшаю, то уменьшаются).
познания как такового. Он лежит в основаниях нашего эмпирического опыта
относительно мира, на базе которого мы только и можем высказывать о мире
какие-либо объективные, т.е. физические, суждения. И тем самым вместе с
непрерывностью как бы вводим рефлексивный уровень. То есть предположение,
выдерживающее принцип непрерывности и состоящее в том, что повторение
событий, явлений, восприятии - поскольку восприятие включает в себя
рефлексию - возможно, но уже в контролируемых однородных условиях, скажем,
эксперимента или организованного наблюдения. Принцип непрерывности гласит:
здесь происходит то же самое, что происходило до этого, но стихийно,
спонтанно, а теперь стало возможным в контролируемых условиях, "второй раз",
где уже на "полную катушку" работает рефлексия, или рефлексивно организуется
поле наблюдения. По своей природе происходит то же самое, но иначе. Это и
есть то, как организуется научный опыт. Наука предполагает повторение в
массовом виде сознательных эквивалентов явлений, когда, во-первых, мы можем
говорить лишь о классе явлений и, во-вторых, имеется в виду, что задаются
сознательные их эквиваленты и они подчинены требованию ясности и
отчетливости, как у Декарта. То есть воспроизводятся и повторяются в
некоторых однородных и универсальных условиях научного наблюдения и
эксперимента. И в результате тот процесс, который не был понятен на уровне
стихийного восприятия, становится понятным и научно постижимым на уровне
рефлексивно воспроизведенного сознания.
мы имеем дело с так называемым "сырым" сознанием, а на втором - с
воспроизводимым сознанием. У нас должна быть гарантия возможности повторения
одного и того же акта и одного и того же сознательного содержания в массовом
виде. Это просто иносказательное выражение обычного требования,
предъявляемого к научному эксперименту. Если проделали эксперимент, то он
должен быть таким, чтобы другой человек или специалист мог его повторить и
получить тот же результат, если ваш эксперимент был корректно поставлен. Он
должен поддаваться повторению или воспроизведению в другой точке
пространства и в другое время. Но я хочу обратить ваше внимание на то, что в
названном принципе или допущении заключена, если угодно, и последующая беда.
Декарт в этом неповинен - он сделал свое дело. Но когда возникли другие
проблемы, то оказалось, что как раз это допущение и такое постулирование
непрерывности нашего сознательного опыта должно быть либо сильно ограничено,
либо просто снято. В качестве примера я приведу такую аналогию. В
классической физике до конца XIX в. предполагалось, что, в общем-то, есть
некоторая однородность между макромиром и микромиром. То есть что в
микромире происходят те же процессы, что и в макромире, но по масштабу
уменьшенные. Тем более что на уровне систематического построения теории с
привлечением геометрии пользовались при этом так называемым принципом Фурье
о независимости размеров экспериментальных устройств. (Есть такой принцип в
физике, принцип геометрического подобия, согласно которому считаются
несущественными и незначащими абсолютные размеры экспериментальных
устройств, поскольку в любом устройстве происходит якобы одно и то же; мы
можем его увеличивать или уменьшать, природа анализируемых и воспроизводимых
процессов от этого не меняется.) Так вот, этот принцип нарушился...
Оказывается, происходит все же не совсем то, когда процессы протекают или
воспроизводятся в макромасштабах, в массовом виде и т.д.
Дело в том, что проекция на рефлексивную плоскость "прошлого" (а принцип
непрерывности позволяет проецировать на рефлексивную плоскость все прошлое),
т.е. всей фактически имевшей место в истории деятельности, стала мыслиться
как бы представленной вторично, только на рефлексивном уровне, в
предположении, подчеркиваю, что в реальной исторической, свершившейся
деятельности происходило то же самое. И вся она оказалась связанной с данным
уровнем. Я просто намекаю на то, что явления, открытые психоанализом,
подрывают именно такой принцип непрерывности в его применении к сознательной
жизни и ко многому другому. Но сейчас я не буду на этом останавливаться,
скажу лишь следующее, закреплю в сознании: у Декарта работает принцип
непрерывности. И на нем строится теория познания, которую мы называем
классической. Англичане определенный стандарт произношения называют не
идеальным или нормативно правильным, а унаследованным, полученным. Так и в
данном случае, по аналогии, можно говорить о полученной или унаследованной
теории познания. Вся она строится на принципе непрерывности, взятой с этой,
обсуждаемой мною, стороны. То есть не на принципе непрерывности вообще,
который есть и всегда будет в опытном исследовании, а на принципе с
допущением однородности между двумя уровнями; что интерпретация,
происходящая на рефлексивном уровне, есть тот же процесс (но
контролируемый), что и на первом уровне - на уровне коллапсов,
кристаллизации, о которых я говорил. Однако уже сама необходимость,
заставляющая меня обращаться к этим терминам, а не просто к унаследованной
теории, как раз и свидетельствует о том, что здесь происходят иные процессы.
Декарта - де-факто имеем, хотя он не вырабатывал для этого специальных
понятий, поскольку считал принцип непрерывности между "я знаю A" и "я знаю
себя знающим A" универсальным, не имеющим ограничений и исключений, - два
вида рефлексии: рефлексию1 и рефлексию2. Первая рефлексия есть одновременно
определение феномена мысли и феномена сознания: определение сознания
неминуемо есть определение самосознания, и наоборот. Сознание сознания - это
рефлексия1. Ею Декарт пользуется на полную катушку. (Например, в такого рода
анализах, которые я приводил, чтобы расшифровать его таинственные цитаты.)
Эта рефлексия работает в определениях феномена осознавания и в моем
утверждении о том, что вместе с этим определением у нас появляется
онтологическая позиция, позволяющая вводить такие начала, которые не зависят
от случайности феномена "человек в мире", что "человек случаен". Что его
тело и душа - случайность, могло быть и другое тело и, соответственно, иначе
организованная душа. Ну, скажем, какой может быть душа у тела, которое было
бы жидким, как Океан в книге Лема? Нет никаких философских соображений,
которые бы заставили нас исключить такую возможность. Однако философские же
соображения говорят нам, что если у лемовского Океана есть сознание, то оно
у нас - одно, мы в одном и том же сознании. То есть если Океан -
сознательное существо, то как сознательные существа мы - с ним, мы - такие
же. В определении "сознательности" нет никаких предположений относительно
того, каким должны быть тело, психика или душа как часть этого единства.
нет - не надо, ради Бога, не будем ее называть так, - ошибка) и есть
рефлексия2, продолжающая то же самое, но уже на уровне организации опыта,
или организации опытной науки; она оперирует воспроизводимым сознанием, т.е.
конкретным явлением. Скажем, восприятием, воздействием на нашу чувственность
("потоки"), когда на место этих воздействий ставятся их сознаваемые
эквиваленты, или осознаваемые содержания как эквиваленты воздействий, и в
науке уже оперируют вторичными, осознаваемыми содержаниями или эквивалентами
воздействий - это рефлексия2. И соответственно, я различил бы (у Декарта
этого различения, естественно, тоже нет) специально две интерпретации.
Интерпретацию на уровне рефлексии2 - интерпретацию значений, знаков в
широком смысле: явлений, понятий, теоретических утверждений и т.д. Эта
интерпретация должна иметь модели, на которых она разрешается, в смысле
немецкого entscheiden. (Русские математики слово "разрешение" употребляют
именно в этом смысле. Не в смысле юридического разрешения, а разрешения на
чем-то, разрешение проблемы и т.п. В смысле "разрешающего устройства".)
рефлексии2, а интерпретация в первом смысле, соответственно, на уровне
рефлексии1. Какая? Согласно Декарту, в этой интерпретации наше понимание,
допустим, слов совпадает с пониманием или знанием того, что это именно так,
т.е. с убеждением в истинности или доказанности того, что говорят слова,
когда акт понимания достаточно понять и - одновременно - это и будет
доказательством знания действительного обстояния дела, о котором говорило
то, что мы понимаем или что нам следует понять. То есть то, что говорило
слово, обращенное к нашему понимающему сознанию.
странным процессам, которые мы обозначили словом "прошлое". Декартовский
принцип непрерывности предполагает, что все прошлое, все, что де-факто
свершилось, осуществилось, воспроизводится на уровне рефлексии. И это, как я
сказал, то же самое, что сначала было стихийно, а потом контролируемо, -
природа у этих вещей одна, и на этом строится возможность познания.
анализе психологических и сознательных явлений в психологии (как и вообще в
феноменологии - замечу в скобках) мы можем начинать не с того, как предмет
действует на меня или на сознание, - это было бы натуралистической посылкой,
как я показывал, - а с того, каков предмет как когитата (или как когитация).
И конечно, эта проблема сложная не только для Декарта (она сложная и по
сегодняшний день), а с другой стороны, ее трактовка Декартом - пример
кавалерийской доблести, когда, благодаря силе абстракции и отвлеченной
последовательности своего умозрения, он проходит по краю бездны незнания, не
падая в эту бездну.
событиях в нем в той мере, в какой можем их развернуть пространственно,
элиминировав из них какое-либо допущение, какую-либо тень внутренних
мыслеподобных состояний. И тогда эти природные явления мы постигаем ясно и
отчетливо: ясность и отчетливость - это критерий sine que non Декарта. А с
другой стороны, мы знаем и о сознательных явлениях, которые сопровождают
Семенова Мария
Николаев Андрей
Посняков Андрей
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Распопов Дмитрий