Чтение 53–й страницы книги ~Возвращение в Брайдсхед~

корабль по-прежнему швыряло и вскидывало на волнах, повела меня на верхнюю
палубу. Она продела руку под мою и в кармане моего пальто вложила ладонь в
мою ладонь. Открытая палуба была пуста и суха, только ветер прокатывался от
борта к борту. Медленно, с трудом пробирались мы с кормы на нос, подальше от
хлопьев сажи, летевшей из дымовой трубы, и нас то бросало друг к другу, то
начинало растаскивать в разные стороны, и руки наши напрягались, пальцы
переплетались, и мы останавливались, я-- крепко держась за поручни, она --
за меня; и снова толкало друг на друга, и снова тянуло врозь; и вдруг, когда
пароход особенно круто завалился на борт, меня швырнуло прямо на нее, я
прижал ее к борту, схватившись за поручни руками, и она оказалась заперта с
обеих сторон; и так мы стояли с ней, пока судно, замерев на какие-то
мгновенья, как бы набирало силы для обратного броска, стояли, обнявшись, под
открытым небом, щека к щеке, и волосы ее бились на ветру и хлестали меня по
глазам; темный горизонт клокочущей воды, здесь и там подсвеченный золотом,
остановился где-то высоко над нами, потом пошел, понесся вниз, и прямо перед
собой сквозь волосы Джулии я увидел широко распахнутое золотое закатное
небо, а ее прижало к моему сердцу, и мы повисли у борта на моих неразжатых
руках, все так же щека к щеке.

И в эту минуту, когда я чувствовал ее губы у своего уха, а на лице ее
теплое дыхание в соленом холодном дыхании ветра, она сказала, хотя я не
произнес ни слова: "Да, сейчас",-- и, когда пароход выровнялся и качка на
какое-то время утихла, Джулия увела меня вниз.

Сейчас было не время для упоений, им еще наступит свой черед, как
ласточкам и липовому цвету. А теперь, на разбушевавшемся океане, надлежало
выполнить некую формальность, не более. Я вступал во владение ее узкими
чреслами и скреплял мое право печатью, дабы потом, на досуге, блюсти и
лелеять свое достояние.

В тот вечер мы ужинали высоко в пароходном ресторане и сквозь
полукруглое окно видели, как загорались звезды и покачивались на небосклоне,
подобно тому, как некогда, вспомнилось мне, они покачивались между башнями и
островерхими крышами Оксфорда. Стюарды обещали на завтрашний вечер снова
оркестр и полный ресторан народу и советовали, если мы хотим удобно
разместиться, заказать столик загодя.

-- О господи,-- сказала Джулия,-- где же нам, сиротам шторма, прятаться
в хорошую погоду?

Я не мог оставить ее в ту ночь, но на рассвете следующего утра, опять
пробираясь длинными коридорами к себе в каюту, я вдруг заметил, что могу
идти, не держась за стены; пароход быстро скользил вперед по успокоившемуся
морю, и я понял, что нашему уединению пришел конец.

Моя жена радостно окликнула меня из своей каюты:

-- Чарльз, Чарльз, я так хорошо себя чувствую! Угадай, что я ем на
завтрак?

Я зашел к ней. Она ела бифштекс.

-- Я созвонилась с парикмахерской -- представляешь, они не могли
записать меня раньше чем на четыре часа, столько у них вдруг оказалось
клиентов. Так что до вечера я сегодня нигде не покажусь, но к нам сюда
собирается с визитами уйма народа, и я пригласила Дженет с Майлсом
позавтракать у нас в гостиной. Боюсь, я была тебе эти двое суток никудышней
женой. Чем ты тут занимался?

-- Один вечер,-- ответил я,-- мы до двух часов играли здесь, у тебя за
дверью, в рулетку, и господин, который затеял игру, в конце концов утратил
дар речи.

-- Бог мой. Какое малопочтенное занятие. А ты хорошо себя вел, Чарльз?
Не крутил романов с сиренами?

-- Не с кем было. Я почти все время проводил с Джулией.

-- О, чудесно. Я давно хотела, чтобы вы подружились. Она единственная
из моих подруг, которая непременно должна была тебе понравиться. Для нее, я
думаю, ты был настоящей находкой. Ей довольно невесело жилось последнее
время. Вряд ли она тебе рассказывала, но...-- И моя жена поспешила изложить
мне ходячую версию о поездке Джулии в Нью-Йорк,-- Позову ее сегодня на
коктейль,-- заключила она.

Джулия пришла вместе с другими, и теперь просто находиться рядом с нею
было великим счастьем.

-- Я слышала, ты тут без меня любезно опекала моего супруга? -- сказала
моя жена.

-- Да, мы были с ним неразлучны. Он, я и еще один неизвестный господин.

-- Мистер Крамм, что с вашей рукой?

-- Это все пол в ванной,-- ответил мистер Крамм, приступая к детальному
описанию происшедшего с ним несчастного случая.

В тот вечер капитан ужинал в кают-компании, и круг избранных у него за
столом замкнулся, так как оба стула по правую руку от епископа оказались
тоже заняты четой пожилых японцев, которые выслушивали его прожекты
установления всемирного братства человечества с глубоким, вежливым
интересом. Капитан галантно подтрунивал над Джулией, предлагал, раз она так
стойко перенесла шторм, зачислить ее в команду; за годы плаваний у него
накопился запас шуточек на любой случай. Моя жена, только что из
косметического кабинета, без каких-либо следов трехсуточной морской болезни
на лице, затмевала в глазах многих Джулию, в чьем облике исчезла живописная
печаль, уступив место тайной радости и тишине души; тайной для всех, кроме
меня; разделенные толпой, мы были с нею одни, и близость наша была
нерасторжима, как накануне ночью, когда мы лежали в объятиях друг Друга.

В тот вечер на корабле царило праздничное настроение. И хоть завтра
предстояло подняться на заре, чтобы успеть упаковаться к началу высадки, в
эту ночь каждый стремился наверстать упущенные из-за шторма удовольствия.
Уединения искать было негде. Все самые укромные уголки кишели людьми;
танцевальная музыка, громкий, возбужденный разговор; взад-вперед снующие
стюарды с подносами, резкий голос офицера, правящего лотереей:
"Птичка-единичка! Костыли -- одиннадцать! А теперь встряхнем мешок!",--
миссис Оглендер в бумажном колпаке, мистер Крамм с забинтованной рукой, чета
пожилых японцев, церемонно бросающих серпантин и шипящих по-гусиному.

Я не говорил с Джулией с глазу на глаз весь вечер.

На следующий день мы сошлись на минуту у правого борта, когда все
пассажиры столпились с противоположной стороны -- наблюдали прибытие
портовых чиновников и разглядывали зеленый девонский берег.

-- Куда ты теперь?

-- Немного побуду в Лондоне,-- ответила она.

-- Селия собирается прямо домой. Хочет видеть детей.

-- И ты?

-- Нет.

-- Значит, в Лондоне.

-- Чарльз, этот рыжий человек -- ну, помнишь, капитан Буремглой?--
сказала моя жена.--Его сняли двое полицейских в штатском.

-- Не видел. С той стороны было слишком много народу.

-- Я посмотрела поезд и послала телеграмму. Мы будем дома к ужину. Дети
уже лягут спать. Не знаю, может быть, поднять Джонджона в виде исключения?

-- Ты поезжай,-- сказал я.-- Я должен задержаться в Лондоне.

-- Чарльз, это невозможно! Ты ведь не видел Каролину!

-- Разве она так уж изменится за одну-две недели?

-- Милый, она меняется каждый день.

-- Ну а тогда зачем на нее смотреть теперь? Мне очень жаль, дорогая, но
я должен распаковать полотна и посмотреть, как они перенесли перевозку. И
мне нужно теперь же договориться насчет выставки.

-- Ты думаешь? -- с сомнением сказала моя жена, но я знал, что ее
противодействие прекратилось, как только я сослался на секреты моего
ремесла.-- Ужасно обидно. И потом, я даже не уверена, что Эндрю и Синтия уже
съехали с квартиры. Они ведь снимали до конца месяца.

-- Поеду в гостиницу.

-- Но это так грустно. Я не могу допустить, чтобы первую ночь на родине
ты провел один-одинешенек. Я останусь с тобой.

-- Дети будут огорчены.

-- Да-да. Это верно.-- Ее дети, моя живопись -- два секрета двух
ремесел.

-- А в конце недели ты приедешь?

-- Если смогу.

-- Все с британскими паспортами, пожалуйте в курительную комнату,--
объявил стюард.

-- Я уговорилась с этим милым человеком из Форин-офис, который сидел с
нами за столом, он увезет нас с собою без очереди,-- сказала моя жена.
Глава вторая

Мысль назначить вернисаж на пятницу принадлежала моей жене.

-- На этот раз мы должны добиться внимания критиков,-- заявила она.,--
Пора им понять, что к тебе надо относиться серьезно. Вот мы и предоставим им
такую возможность. Если открытие перенести на понедельник, они почти все
только-только вернутся в город и успеют набросать всего по нескольку строк
перед ужином -- меня сейчас интересуют только еженедельники, конечно. А вот
если они смогут не спеша, по-воскресному все обдумать за два дня на лоне
природы, отношение у них будет совсем другое. Они усядутся за письменный
стол после доброго деревенского обеда, поддернут манжеты и накатают на
досуге солидные, пространные эссе, которые потом перепечатают в томиках
своих избранных статей. На этот раз меньшим мы довольствоваться не можем.

За этот месяц подготовки она несколько раз приезжала из нашего
загородного дома в город, составляла списки приглашенных, помогала
развешивать картины.

В пятницу утром я позвонил Джулии.

-- Мне уже осточертели эти картины,-- сказал я,-- я рад бы их больше
никогда не видеть, но, боюсь, мне еще придется сегодня там появиться.

-- Ты хочешь, чтобы я пришла?

-- Предпочел бы тебя там не видеть.

-- Селия прислала приглашение, и на карточке зелеными чернилами
написано: "Приводите всех". Когда мы встречаемся?