Чтение 53–й страницы книги ~Триумфальная арка~

- Верно, - повторил Морозов.

- Ну еще бы! Я никогда не ошибаюсь.

Жан исчез.

- Не стоило его разочаровывать, Борис.

- Ты прав, не стоило. Я только хотел показать тебе, что время, ставшее
прошлым, утрачивает в сознании людей всякую реальность. Оно утешает, пугает
и внушает безразличие. Поручика Бельского из Преображенского гвардейского
полка я потерял из виду в Москве в 1917 году. Мы были друзьями. Он бежал на
север через Финляндию. Мой путь лежал через Маньчжурию и Японию. Когда мы
встретились с ним через восемь лет, мне казалось, что в последний раз я
видел его в 1919 году в Харбине, а он утверждал, что это было в 1921 году в
Хельсинки. Разница в два года... и в несколько тысяч километров. - Морозов
разлил вино по рюмкам. - Ну а тебя тут все-таки узнают. Ты не почувствовал
себя как на родине?

Равик выпил. Вино было легким и холодным.

- В Швейцарии я однажды оказался совсем близко от немецкой границы, -
сказал он. - Прямо рукой подать, неподалеку от Базеля. Одна сторона шоссе
швейцарская, другая - немецкая. Я стоял на швейцарской стороне и ел вишни. А
косточки сплевывал в Германию.

- И от этого ты почувствовал себя ближе к родине?

- Нет. Никогда я не был так далек от нее.

Морозов усмехнулся.

- Понимаю. Как тебе жилось?

- Как всегда. Но все стало гораздо труднее. Охрана границы усилена. Меня
поймали один раз в Швейцарии, другой раз во Франции.

- Почему ты не давал знать о себе?

- Не знаю, что удалось разнюхать полиции. На них иной раз находит. Зачем
подвергать опасности других? Ведь все наши алиби в конце концов не так уж
безупречны. Лучше придерживаться старого солдатского правила: залечь и не
шевелиться. А ты ждал писем?

- Я-то не ждал.

Равик посмотрел на него.

- Письма, - сказал он. - Что письма? Какая от них польза?

- Никакой.

Равик достал из кармана пачку сигарет.

- Странно, как все меняется в твое отсутствие.

- Не выдумывай, - возразил Морозов.

- Я вовсе не выдумываю.

- Всегда хорошо там, где нас нет. Вернешься на старое место, и все тебе
кажется другим. А потом принимает прежний вид.

- Иной раз да, а иной раз и нет.

- Ты выражаешься довольно туманно. Но хорошо, что ты так просто ко всему
этому относишься. Сыграем в шахматы? Профессор, мой единственный достойный
противник, умер. Леви уехал в Бразилию - ему там обещали место кельнера.
Сегодняшняя жизнь несется чертовски быстро. Ни к чему не следует привыкать.

- Верно, не следует.

Морозов внимательно посмотрел на Равика.

- Ты меня, кажется, не так понял.

- И ты меня тоже. Не уйти ли нам из этой пальмовой могилы? Я не был здесь
три месяца, но тут по-прежнему воняет кухней, пылью и страхом. Когда тебе
надо быть в "Шехерезаде"?

- Сегодня я вообще туда не пойду. У меня свободный вечер.

- Вот и хорошо. - Равик едва заметно улыбнулся. - Вечер светской
изысканности, вечер старой России и больших бокалов.

- Пойдешь со мной?

- Нет. Надо отдохнуть. Несколько ночей подРЯД почти не спал. Во всяком
случае неспокойно. Давай уйдем отсюда и посидим где-нибудь еще часок. Давно
этого со мной не было.

- Как, снова "вуврэ"? - спросил Морозов.

Они сидели за столиком перед кафе "Колизей". - Что с тобой, старина? Ведь
вечер только начинается. Самое время пить водку.

- Ты прав. И все-таки выпьем "вуврэ". Меня это вполне устроит.

- Что с тобой? Возьми хотя бы коньяку.

Равик отрицательно покачал головой.

- По случаю приезда полагается в первый же вечер напиться до чертиков, -
заявил Морозов. - Кому нужен этот героизм - трезво смотреть в лицо печальным
теням прошлого?

- Я вовсе не смотрю им в лицо, Борис. Я просто потихоньку радуюсь жизни.

Равик видел, что Морозов не верит ему, но убеждать не хотелось. Он сидел
за столиком у края тротуара, пил вино и спокойно глядел на вечернюю толпу.
Пока он находился вне Парижа, все представлялось ясным и отчетливым. Теперь
же все затуманилось, стало блеклым и вместе с тем красочным, все куда-то
скользило, вызывая приятное головокружение, как у человека, который слишком
быстро спустился с гор в долину и слышит все звуки, как сквозь вату.

- Ты куда-нибудь заходил до того, как пришел в отель? - спросил Морозов.

- Нет.

- Вебер несколько раз справлялся о тебе.

- Я позвоню ему.

- Что-то ты мне не нравишься. Расскажи, что с тобой было.

- Ничего особенного. Граница около Женевы охраняется очень строго.
Пытался перейти сначала там, потом около Базеля. Оказалось не легче. В конце
концов все же удалось. Простудился - ночь под открытым небом, снег, дождь.
Но иначе было нельзя. Схватил воспаление легких. В Бель-форе один врач
устроил меня в больницу. Втайне от персонала. Потом я десять дней жил у него
дома. Надо будет выслать ему деньги.

- Сейчас ты здоров?

- Относительно.

- Потому и водки не пьешь?

Равик улыбнулся.

- Зачем весь этот разговор? Я немного устал, мне надо снова привыкать ко
всему. Это действительно так. Странно, как много думает человек, когда он в
пути. И как мало, когда возвращается.

Морозов протестующе поднял руку.

- Равик, - сказал он отеческим тоном. - Ты разговариваешь с твоим отцом
Борисом, знатоком человеческого сердца. Не виляй и спрашивай. Пусть все
поскорее останется позади.

- Хорошо. Где Жоан?

- Не знаю. Уже несколько недель я ничего не знаю о ней. Даже не видел ее.

- А до того?

- Сначала она еще спрашивала о тебе. Потом перестала.

- В "Шехерезаде" она больше не служит?

- Нет. Вот уже пять недель как не поет у нас. Потом заходила раза два и
больше не появлялась.

- Ее нет в Париже?

- Думаю, что нет. По крайней мере, так мне кажется. Иначе я встречал бы
ее в "Шехерезаде".

- Тебе известно, что она сейчас делает?

- По-моему, снимается в каком-то фильме. Во всяком случае, так она
сказала гардеробщице. В общем, сам понимаешь. Оправдание всегда найдется.
Был бы предлог.

- Предлог?

- Вот именно, - угрюмо подтвердил Морозов. - А что же еще, Равик? Ты ждал
другого?

- Признаться, ждал.

Морозов замолчал.

- Ждать и знать - разные вещи, - заметил Равик.

- Так рассуждают только жалкие романтики. Выпей чего-нибудь покрепче,
брось ты эту водичку. Возьми хотя бы кальвадос...

- Только не кальвадос. Коньяк, если это тебя утешит. А впрочем, можно и
кальвадос...

- Ну наконец-то, - сказал Морозов.

Окна. Синие силуэты крыш. Потертый красный диван. Кровать. Равик знал,
что придется пройти через все это. Он сидел на диване и курил. Морозов
принес чемоданы и сообщил, где его можно будет найти.

Равик скинул старый костюм и принял горячую ванну. Он долго и тщательно
мылся: смывал с себя последние три месяца, словно соскребал их с кожи. Потом
надел свежее белье, другой костюм, побрился; если бы не поздний час, он бы
охотно отправился в турецкие бани. Пока он что-то делал, ему было хорошо. Он
бы и теперь занялся еще чем-нибудь: сидя у окна, он чувствовал, как изо всех
углов к нему подползает пустота.

Равик налил себе рюмку кальвадоса - среди его вещей нашлась одна бутылка.
В ту ночь они так и не допили ее. Но воспоминание не взволновало его. С тех
пор прошло много времени. Он лишь отметил про себя, что это старый марочный
кальвадос.

Луна медленно поднималась над крышами домов. Грязный двор за окном стал
казаться каким-то дворцом из серебра и теней. Немного фантазии - и любая
куча мусора превращается в серебряную россыпь. В окно струился аромат
цветов. Терпкий запах гвоздик. Равик высунулся из окна и посмотрел вниз. На
подоконнике этажом ниже стоял деревянный ящик с цветами. Вероятно, цветы
эмигранта Визенхофа, если только он еще не уехал. Как-то Равик сделал ему
промывание желудка. В прошлом году под Рождество.

В бутылке не осталось ни капли. Он бросил ее на кровать и встал. Что
толку сидеть, бессмысленно глядя на пустую постель? Если тебе нужна женщина
- достань ее и приведи к себе. В Париже это так просто.

Он пошел по узким улицам к площади Этуаль. С Елисейских Полей пахнуло
теплой жизнью ночного города. Вдруг он повернул и направился обратно,
сначала быстро, потом все больше замедляя шаг, и наконец очутился возле