Жаппар этого не узнал уже, в пропасть, бедняжка, навернулся. - Шеров
хмыкнул. - Третья партия повисла неликвидом у подполковника-погранца,
который всем операциям прикрытие обеспечивал. Тот надумал распорядиться с
пользой для себя, пришел к одному деловому человеку, но очень неудачно
пришел. Того как раз комитетчики раскручивали. Не местные, заметь, варяги,
но с полномочиями. Взяли нашего подполковника тепленьким, с камнями в
мешочке. А он ненадежный человек оказался, алкоголик и дурак. Помариновали
его в клоповнике пару дней, без водки без закуски. И начал он колоться
по-крупному. У комитетчиков глаза на лоб: взяли человека с бросовыми
камушками, - не было у них резона докапываться, что это за камушки - а тут
такое открылось, такие имена замелькали, что они даже растерялись, стали с
начальством согласовывать. Пока согласовывали, тамошние ребята успели
зачистку провести. Предупредили кого надо, а подполковника прямо в камере
удавили, якобы самоубийство. Касательно же камушков, успел подполковник
назвать двоих: Жаппара и Чернова. Почему Чернова - не знаю. Должно быть, как
начальника экспедиции, которая камни эти добывала. Жаппар на тот момент был
покойник, а Чернов уволился - мы его не держали, строго говоря, он был уже
не особенно и нужен. Он, конечно, после смерти Жаппара что-то заподозрил,
потому и уволился, но ничего конкретного они бы от него не узнали. Даже если
бы они полезли в институт. Там все схвачено железно... В общем, я дал
команду и думать забыл. Других забот хватает.
прогнуться? Киднэппингом, понимаешь, занялся, гангстер доморощенный! Мы еще
чемоданы не распаковали, а он тут как тут. О трудовых успехах рапортовать
явился. Вернул, дескать, профессора. Вернул! Уволю!
завидовал Герману Фомичу.
Включая органы.
сладко потянувшись, плюхнулся на диван. Архимед присел у него в ногах.
инвесторам, что сбежавший товарищ - не саботажник, не двурушник, не иуда,
купленный конкурентами, а безвредный советский лох с первомайского плаката,
мне бы не хотелось. Поймут превратно. Вот и получается кто-то лишний - или
он, или я. Предпочту, чтобы он.
что-то в горле пересохло. Взгляд Шерова упал на портрет.
иначе.
бывать там поменьше. Подолгу сидела у Дмитрия Дормидонтовича в палате, читая
ему вслух книги и газеты, ходила в кино, гуляла, если было не очень
слякотно. На люди не тянуло. Возвратившись вечером, ужинала снотворными
таблетками и подолгу спала. Но сны были пустые - Павел в них еще не
приходил.
ее окликнул мужчина. Она оглянулась - представительный, средних лет, в
очках, при седой бородке, хорошо одет. Незнакома Подошел, пристроился совсем
рядом.
Женя взял ее под руку, повел небыстро.
официантки.
виделись? Десять лет?
экране. Сначала даже не поверил. Татьяна Ларина. Помнишь, ты так
представилась мне тогда?
настойчивым Жениным домогательствам и выпила бокал белого, чуть шипучего
вина. За эти годы голос его не утратил завораживающей силы. Почти не отдавая
себе отчета, она рассказала ему о своем неудачном браке с Иваном, о работе в
кино, о втором браке, счастливом. Женя слушал внимательно, чуть склонив
голову. Он выждал, пока официантка расставит на столике вазочки с десертом и
кофейный прибор, и, с особой проникновенностью глядя Тане в глаза, спросил:
я хочу развестись с женой и жениться на тебе, вызвали на ковер и заставили
написать заявление о переводе в другой город.
долгой разлуки? Не слишком ли своевременно?
теперь я служу в Новосибирске. У нас там производят такой искусственный
минерал, называется фианит, красивый, похож на бриллиант...
больших количествах всплывать на Западе. Подключили наше ведомство. Следы
привели в Среднюю Азию, в Душанбе. И вот там в ходе разработки, совершенно
случайно...
но подробности и акценты, естественно, разнились. Дальше пошли вопросы. Таня
давала правильные ответы и ждала. Нужно было убедиться...
посмотрел на нее.
сигареты, судорожно затянулась.
расскажу тебе, все-все.... Он и так-то был не в себе после этого кошмара с
Нюточкой, с отцом... А тут какая-то сволочь набрехала ему, будто я на
съемках с другим... ну это, ты понимаешь...
III
человек с черными усами подковой и сумкой через плечо. Одет он был в
сверкающие высокие сапоги, короткую кожаную куртку с серым барашковым
воротником и папаху в тон воротнику. На носу, закрывая пол-лица, красовались
темные очки с наклейкой "New York" на краешке одной линзы. Молодой человек
быстро пересек полупустой зал, вышел на подмороженную площадь, осмотрелся,
подошел к стоящему невдалеке "газику", остановился и постучал в стекло.
Дремавший за баранкой неправдоподобно тощий водитель не торопясь открыл
дверцу.
человека с головы до ног, повел носом, похожим на ятаган, и лаконично
произнес:
тому же был нетверд в русском, одних вопросов не понимал, на другие отвечал
так, что его не понимал пассажир. Проносящиеся за окошком пейзажи быстро
утонули в сумерках, фары высвечивали только неровное полотно дороги.
Пассажир привалился к дверце и задремал.
остановился у двустворчатых ворот и посигналил. Ворота отворились, впустили
машину и закрылись вновь.
разминая затекшие мышцы, спрятал в карман очки и осмотрелся. Он стоял на
ровной площадке, с трех сторон замкнутой стеной. По внутреннему ее периметру
густо росли деревья, черные и безлиственные в это время года. С четвертой
стороны возвышался дом. Первый этаж дома выходил на площадку сплошными
окнами застекленной веранды, обрамленными эффектными фигурными переплетами.
С галереи второго этажа вниз вели выгнутые боковые лестницы, забирая фасад в
клещи. Приехавший остановился взглядом на внушительной двери в самом центре
веранды и стал ждать, задумчиво покручивая ус. Ненароком крутанул посильнее
- и усы остались в пальцах. Молодой человек укоризненно посмотрел на них,
вздохнул и положил в карман рядом с очками.