Чтение 53–й страницы книги ~Почетный консул~

своей комплекции - будто его тело было надуто воздухом. Он старик, жить
ему все равно осталось недолго, подумал Пларр и вспомнил тот вечер, когда
встретил его в первый раз и они с Хэмфрисом тащили его, несмотря на все
протесты, через дорогу в "Боливар". Тогда он весил куда больше. Они не
сделали и двух шагов к двери, как Чарли Фортнум остановился и будто застыл
на месте.

- Не могу, - сказал он. - Да и к чему это? Не хочу в последнюю минуту
подлизываться. Проводите меня назад, к моему виски. Это и будет мое
причастие.

Доктор Пларр вернулся в соседнюю комнату. Он встал рядом с Акуино, тот
сидел на полу, недоверчиво наблюдая за движениями священника. Словно
опасался, что, двигаясь взад и вперед возле стола и делая таинственные
жесты руками, отец Ривас готовит ловушку, замышляет измену. Доктор Пларр
вспомнил, что все стихи Акуино были о смерти. Видно, он не хотел, чтобы
под конец ее у него отобрали.

Отец Ривас читал отрывок из Евангелия. Читал он не по-испански, а
по-латыни; доктор Пларр давно забыл те немногие латинские слова, которые
когда-то знал. Пока голос торопливо произносил фразы на этом мертвом
языке, он следил за Акуино. Быть может, остальные думали, что, опустив
глаза, он молится; у него и в самом деле промелькнула в голове какая-то
молитва - или по крайней мере мольба, полная недоверия к себе, мольба о
том, чтобы в нужный момент у него хватило сил и решимости действовать
быстро. Если бы я был с ними по ту сторону границы, подумал он, как бы я
поступил, когда мой отец молил о помощи во дворе полицейского участка?
Вернулся бы я назад к нему или спасался бы сам, как они?

Отец Ривас стал совершать последование мессы и освящение хлеба. Марта
смотрела на мужа с гордостью. Священник поднял тыквенный сосуд и произнес
единственную фразу из всей службы, которую доктор Пларр почему-то еще
помнил: "...сие есть Тело Мое, которое за вас предается; сие творите в Мое
воспоминание" [Евангелие от Луки, 22:19]. Сколько поступков совершал он в
своей жизни в память о чем-то забытом или почти забытом?

Священник опустил сосуд. Он встал на колени и сразу поднялся. Казалось,
ему не терпится поскорее закончить службу. Он был как пастух, который
спешит загнать стадо в коровник до начала грозы, но пустился домой он
слишком поздно. Репродуктор гаркнул свое сообщение голосом полковника
Переса: "Торопитесь выслать к нам консула и спасти свою жизнь. У вас
остался ровно час". Доктор Пларр заметил, что рука Акуино крепче сжала
автомат. Голос продолжал: "Повторяю, у вас остался всего один час.
Освободите консула и спасите свою жизнь".

- "...ради того, кто взял на себя грехи всего мира, да дарует он им
вечный покой".

Отец Ривас начал: "Domine, non sum dignus" [владыка, я недостоин
(лат.)]. Ему вторил только голос Марты. Доктор Пларр оглянулся, чтобы
посмотреть, где Пабло. Негр стоял у задней стены на коленях, с опущенной
головой. Смогу ли я, подумал доктор Пларр, пока их внимание отвлечено
мессой, выхватить у Акуино автомат и продержать их под дулом достаточно
долго, чтобы Чарли Фортнум успел сбежать? Я бы спас жизнь им всем, не
только Чарли, думал он. Он посмотрел на Акуино, а тот, словно угадав его
мысли, покачал головой.

Отец Ривас взял кухонное полотенце и стал вытирать бутыль так
тщательно, словно стоял в приходской церкви Асунсьона.

- Ite Missa est [идите, месса свершилась (лат.)].

Голос из репродуктора откликнулся, словно литургическое ответствие: "У
вас осталось пятьдесят минут".

- Отец мой, - произнес Пабло, - месса кончена. Лучше сдаться сейчас.
Или давайте проголосуем снова.

- Я голосую как прежде, - сказал Акуино.

- Ты ведь священник, отец мой, тебе нельзя убивать, - сказала Марта.

Отец Ривас протянул ей кухонное полотенце:

- Ступай во двор и сожги его. Больше оно не понадобится.

- Это будет смертный грех, если ты убьешь его сейчас, отец мой. После
мессы.

- Убивать когда бы то ни было - смертный грех для любого человека. Все,
что мне остается, - это молить господа смилостивиться надо мной, как молил
бы всякий другой.

- Так вот что ты делал там, у алтаря? - спросил доктор Пларр.

Он был измучен спорами и тем, как медленно тянулось отпущенное им
краткое время.

- Я молился о том, чтобы мне не пришлось его убивать.

- Письмо туда послал? - сказал доктор Пларр. - А мне казалось, ты не
веришь, что на такие письма получают ответ.

- Может, я надеялся на счастливое совпадение.

Репродуктор объявил: "У вас осталось сорок пять минут".

- Хоть бы они оставили нас в покое... - пожаловался Пабло.

- Действуют нам на психику, - пояснил Акуино.

Отец Ривас внезапно вышел в соседнюю комнату. Револьвер он взял с
собой.

Чарли Фортнум лежал на крышке гроба. Глаза его были открыты, он смотрел
на глиняный потолок.

- Вы пришли со мной покончить, отец мой? - спросил он.

Вид у отца Риваса был смущенный, а может, и пристыженный. Он сделал
несколько шагов в комнату и сказал:

- Нет, нет. Не это. Еще нет. Я подумал, может быть, вам что-нибудь
нужно.

- У меня есть еще немножко виски.

- Вы слышали, что сказал их громкоговоритель. Скоро они за вами придут.

- И тогда вы меня убьете?

- Так мне приказано, сеньор Фортнум.

- А я думал, что священник повинуется только церкви. Ах да, забыл. Вы
ведь больше в ней не состоите? Тем не менее вы служили мессу. Я не бог
весть какой верующий, но мне не захотелось на ней присутствовать. Это ведь
не такой праздник, когда надо быть в церкви. Во всяком случае, мне.

- Я помянул вас в своей молитве, - неловко произнес заученную фразу
отец Ривас, словно обращаясь к богатому прихожанину; но за последние годы
он отвык от этого языка.

- Я предпочел бы, чтобы вы обо мне забыли, отец мой.

- Вот это мне не будет дозволено, - сказал отец Ривас.

Чарли Фортнум с удивлением заметил, что священник вот-вот заплачет.

- Что с вами, отец мой? - спросил он.

- Я не думал, что до этого дойдет. Понимаете, если бы вы были
американским послом, они бы уступили. И я бы спас десять человеческих
жизней. Я никогда не думал, что мне придется отнять у кого-то жизнь.

- Почему вас вообще назначили главным?

- Эль Тигре считал, что может мне доверять.

- А что, разве это не так?

- Теперь не знаю. Не знаю.

Неужели приговоренный к смерти должен утешать своего палача? - подумал
Чарли Фортнум.

- Могу я чем-нибудь вам помочь, отец мой? - спросил он.

Священник смотрел на него с надеждой, как собака, которой послышалось
слово "гулять". Он продвинулся на шаг ближе. Чарли Фортнум вспомнил
мальчика с оттопыренными ушами в школе, которого изводил Мейсон. Он
пробормотал:

- Простите меня...

За что он просил прощения? За то, что не был американским послом?

- Я знаю, как вам тяжко, - сказал Ривас. - Лежать здесь. Ждать. Может,
если бы вы смогли немножко подготовиться... это вас отвлекло бы...

- Вы хотите сказать - исповедаться?

- Да. - Он объяснил: - В чрезвычайных обстоятельствах... даже я...

- Но я не гожусь в кающиеся грешники, отец мой. Я не исповедовался лет
тридцать. Во всяком случае, со времени моего первого брака... который и
браком-то не был. Лучше займитесь другими.

- Для них я сделал все, что мог.

- После такого долгого перерыва... это невозможно... и нет у меня
достаточной веры. Мне было бы стыдно произносить все те благочестивые
слова, даже если бы я их и вспомнил.

- Вам не было бы стыдно, если б вы совсем не верили. И слова эти вовсе
не нужно произносить вслух. Только совершите обряд покаяния. Молча. Про
себя. Этого достаточно. У нас так мало времени. Просто акт покаяния, -
уговаривал он, словно просил дать ему денег на обед.

- Но я же говорю, что забыл слова.

Ривас приблизился еще на два шага, словно вдруг обрел не то смелость,
не то надежду. Быть может, надежду на то, что ему подадут на кусок хлеба.

- Просто скажите, что вы сожалеете, и постарайтесь это прочувствовать.

- Ну, я о многом жалею, отец. Вот только не насчет виски. - Он поднял
бутылку, посмотрел, сколько в ней осталось, и снова поставил на пол. -
Жизнь - штука нелегкая. Вот человек и лечится то одним, то другим
лекарством.

- Не думайте сейчас о виски. Есть ведь и другое, о чем стоит подумать.
Прошу вас просто сказать: я жалею, что нарушал правила.

- А я даже не припомню, какие правила нарушал. Их так много, этих
проклятых правил.

- Я тоже нарушал правила, сеньор Фортнум. Но я не жалею, что выбрал
Марту. Не жалею, что я здесь, с этими людьми. Вот у меня револьвер...
нельзя ведь всю жизнь только помахивать кадилом или кропить святой водой.
И все же, если бы здесь был другой священник, я бы сказал ему: да, я