Чтение 53–й страницы книги ~Приказано выжить~

Мюллер рассмеялся:

- Если бы сейчас положение не было таким напряженным, я бы приковался
к вам, употребил мазь для человека-невидимки и поучился бы мастерству
интриги, которым вы владеете в совершенстве... Вы мне нужны живым,
Штирлиц... Не сердитесь, дружище, до встречи!

...В Альт Аусзее они приехали, когда стемнело; Вилли повалился
головой на баранку и громко захрапел; потом вздохнул, усмехнувшись:

- Я побил все рекорды! Почти семьсот километров за двенадцать часов!
Я сплю, не будите меня, здесь так тихо, и воздух чистый! Спокойной ночи!

- Когда я еду не в своем "хорьхе", - сказал Штирлиц, - у меня
начинает болеть голова.

Ойген, вылезая из машины, пробурчал:

- Это понятно. Я, например, в детстве всегда падал с чужого
велосипеда. Привычка - ничего не попишешь, как это говорят английские
свиньи? "Привычка - вторая натура", да?

- Именно так, - сказал Вилли.

- У вас хорошее произношение, - заметил Штирлиц. - Долго работали в
Англии?

- Я прожил три года на Ямайке, обслуживал наше консульство, вот была
райская жизнь!

...Ворота виллы "Керри" открывались медленно: работал автомат; когда
Вилли загнал машину в темный парк, из небольшого домика возле шлагбаума
вышли два охранника, потребовали документы, долго сличали фотографии на
офицерских книжках СС с лицами прибывших, потом попросили выйти, подняли
заднее сиденье, проверили чемоданы и, корректно извинившись, сказали, что
необходимо предъявить содержимое портфелей, а личное оружие сдать под
расписку.

Потом вышел третий охранник, сел рядом с Вилли (тьма была кромешная,
щелочки, оставленные в фарах, дорогу не освещали, асфальт петлял между
соснами), показал путь в третий коттедж - там были приготовлены две
комнаты.

- Спокойной ночи, - сказал охранник, выбрасывая руку в нацистском
приветствии. - Завтрак будет накрыт здесь же, на застекленной веранде, в
семь тридцать. Сдайте мне, пожалуйста, ваши продуктовые карточки на
повидло и маргарин.

- Погодите, - остановил его Штирлиц. - Погодите-ка. Кто сейчас
дежурит?

- Я не уполномочен давать ответы, штандартенфюрер! Без разрешения
начальника смены я не вправе вступать в разговоры с теми, кто к нам
прибывает, простите.

- Какой у начальника номер телефона?

- Назовите радиооператору ваше имя, вас соединят с ним
незамедлительно.

- Благодарю, - сказал Штирлиц. - И покажите моим коллегам, где здесь
кухня, как включать электроприборы, - мы намерены выпить чая.

- Да, штандартенфюрер, конечно!

Вилли вышел с охранником, а Штирлиц, обернувшись к двум, что остались
с ним, спросил:

- Ребята, чтобы у нас не было недомолвок, давайте начистоту: кто из
вас храпит?

- Я, - признался Курт. - Особенно когда засыпаю. Но мне можно
крикнуть, и я сразу же проснусь...

- Я не храплю, - сказал Ойген. - Я натренирован на тихий сон.

- Это как? - удивился Штирлиц.

- Когда Скорцени нас готовил к одной операции на Востоке, так он
заставлял меня успокаивать самого себя перед наступлением ночи, лежать на
левом боку и учиться слышать свое дыхание...

- Разве такое возможно?

- Возможно. Я убедился. Даже наркотик можно перебороть, если только
настроить себя на воспоминание самого дорогого... Это точно, не
улыбайтесь, я пробовал на себе. Скорцени велел нам испытать все: он ведь
очень тщателен в подборе людей для своих групп...

- Вы должны были ассистировать Скорцени в Тегеране? - уточнил
Штирлиц. - Во время подготовки акции против "Большой тройки"?

Ойген, как и мюллеровский шофер Ганс, словно бы и не слышал вопроса
Штирлица, продолжал говорить:

- Я помню, у нас был один парень, так он слишком громко смеялся...
Скорцени сам занимался с ним, неделю, не меньше... Что уж они делали, не
знаю, но потом этот парень улыбался беззвучно, как воспитанная девушка...

- Воспитанные девушки не должны громко смеяться? - удивился Штирлиц,
достав из чемоданчика пижаму. - По-моему, истинная воспитанность
заключается в том, чтобы быть самим собою... Громкий смех - если он не
патологичен - прекрасное человеческое качество.

Вернулся Вилли, сказал, что вода уже кипит, поинтересовался, как
Штирлиц отнесется к глотку бренди; перешли на застекленную веранду; начали
пировать.

- Ойген, не сочтите за труд, позвоните дежурному офицеру смены,
пригласите его на чашку кофе.

- Да, штандартенфюрер, - ответил тот, поднимаясь. - Будет исполнено.

...Штурмбанфюрер Хетль оказался седоголовым, хотя молодым еще
человеком; он поднял свою рюмку за благополучное прибытие коллег из
центра, поинтересовался, как дорога, много ли бомбили, выразил надежду,
что это последняя горькая весна, рассказал два еврейских анекдота;
добродушно посмеивался, наблюдая, как заливался Вилли; словно ребенок,
право...

- А еще есть очень смешной рассказ про великого еврейского врача,
который умел лечить все болезни, - продолжил он, заметив, как понравились
его анекдоты. - Привели к нему хромого на костылях и говорят: "Рубинштейн,
вы самый великий врачебный маг в Вене. Спасите нашего Гансика, он не может
стоять без костылей, сразу падает!" Рубинштейн взялся толстыми пальцами с
грязными ногтями за свой висячий нос и начал думать, а потом сказал:
"Больной, ты здоров! Брось костыли!" Ганс, как и всякий еврей, был трусом
и, конечно, костыли не бросил. Рубинштейн снова попрыгал вокруг него и
закричал: "Ганс, я тебе что сказал?! Ты здоров! Так брось костыли! Я тебя
заклинаю нашим Иеговой!" И Ганс послушался горбоносого Рубинштейна, бросил
костыли...

Хетль замолчал, полез за сигаретами.

Вилли не выдержал, поторопил:

- Ну и что стало с Гансом?

Хетль сокрушенно вздохнул:

- Разбился.

Вилли чуть не сполз со стула от смеха; Ойген, криво усмехнувшись,
заметил:

- Как только мы отбросим русских от Берлина, надо уничтожить всю
еврейскую сволочь. Слишком мы с ними церемонились. Лагеря строили для этих
свиней. В печь, всех в печь, а некоторых отстреливать из мелкокалиберных
винтовок! Пусть наши мальчики из "гитлерюгенда" набивают руку...

Штирлиц поднялся, обратился к Хетлю:

- Дружище, не составите мне компанию? Я обычно гуляю перед сном...

- С удовольствием, штандартенфюрер...

- За ворота штандартенфюреру выходить нельзя, - сказал Ойген,
по-прежнему тяжело глядя на Штирлица, хотя обращался к Хетлю - Ему
постоянно угрожает опасность, мы прикомандированы к нему для охраны
группенфюрером Мюллером.

Хетль, поднимаясь, спросил:

- А партайгеноссе Кальтенбруннер в курсе вашей командировки?

"Оп, - подумал Штирлиц. - Хороший вопрос".

- Он знает, - ответил Ойген. - В Берлине знают. Мы прибыли, чтобы
проследить за организацией специального хранилища для партийного архива -
личное поручение рейхсляйтера Бормана. А для этого нам придется чуть-чуть
поиграть с дядей Сэмом, надо проверить, не пробовал ли он сунуть сюда свой
горбатый нос...

- Ах так, - ответил Хетль. - Что ж, мы все к вашим услугам...

...Гуляя по парку, Штирлиц долго не произносил ни слова; звезды в
небе были близкими, зелеными; тревожно перемигивались, и было в этом
что-то судорожное, предутреннее, когда расстаются любимые, и вот-вот
начнет светать, и настанет безнадежность и пустота, и во всем будет
ощущаться тревога, а после того как щелкнет замок двери и ты останешься
один, воспоминания нахлынут на тебя, и ты с ужасом поймешь, что тебе сорок
пять, и жизнь прошла, не надо обольщаться, хотя это - главное человеческое
качество, а еще - ожидание чуда, но ведь их не бывает более, чудес-то...

- Хетль, - сказал Штирлиц, - для того чтобы я смог успешно провести
дело, порученное мне, я хочу рассчитывать на вашу помощь.

- Польщен, штандартенфюрер. Я к вашим услугам.

- Расскажите про ваших коллег. Кого бы из них вы порекомендовали мне
для выполнения заданий центра?

- Прошу простить, мне было бы легче давать им оценки, зная, каким
должно быть задание...

- Сложным, - ответил Штирлиц.

- Я начну с Докса, - сказал Хетль. - Он живет здесь с сорок второго
года, с первых дней организации этого радиоцентра. Великолепный работник,
бесконечно предан делу фюрера, примерный семьянин; горнолыжник, стрелок,
безупречен в поведении...

Штирлиц поморщился: