общности нерасторжимой, пусть иногда и тяжкой, и доводящей до безумия, но
такой же непреодолимой, как житие бок о бок матросов, отправленных в
кругосветное плавание под парусами: общие невзгоды - бури, зной, болезни,
жажда... и добыча на неизвестных берегах, если Бог пошлет.
обжорству Дурасников отщипывал куски и прикрикивал на супругу, мол, зачем
вводишь в искушение, но жрал небезрадостно, хотя и мучался угрызениями:
слабак, никак не укротит утробу, не сбросит лишних пяток кило, чтоб
подсушить тучность, обуздать, разгладить бока, покрытые гармошками
беловато-розовых складок. От хлеба с икрой Дурасников отказался, слишком
много калорий, но расстегай, принесенный вчера с банкета в "Праге", и
сейчас предупредительно разогретый женой, умял. Неужто завтра сбудется?
Случится увидеть возгорание в глазах подруги Наташки Дрын. Именно
возгорание, так определил для себя желаемое Дурасников: вспышка
неодолимого влечения не оттого, что ухажер на клапане, не от его
продовольственного могущества, а по велению тайных шепотов души Светки
Приманки, умудрившейся вдруг разглядеть - и без подсказки - необыкновенные
качества зампреда. А ведь что-то за ним водилось значительное, выделяющее
из других, раз взлетел над сотнями тысяч и засел накрепко в кресле, при
том, что враги не дремали, а симпатии начальства менялись по сто раз на
дню.
чрева, жар вод сдавил сердце, отчаянно забившееся, и перед мысленным
взором возник пустынный сквер, погашенные фонари, подручные Филиппа,
избивающие Апраксина - правоохранитель поведал мельчайшие подробности - и
в мглистой выси парящий ангелом мщения Дурасников. А если правдолюбец
умрет? Получил незаметную травму: разрывы печени или кровоизлияние в мозг,
и тогда... а что тогда? Скончался человек, дело обычное, никто не видел,
что его били, а если видели, то забыли, да и кому взбредет в голову
расследовать причины смерти человека, испустившего дух в собственном доме,
в разгар ночи или в рассветные часы, излюбленные рождениями и смертями?
полбеды, но в последние год-два угнездилось внутри новое - безразличие к
себе, странно сосуществовали в нем два чувства: болезненное, даже сосущее
постоянно, будто пустой желудок, себялюбие и безразличие к самому себе.
Несмотря на ломящийся морозильник, на немалые деньги, на скарб, нажитый за
годы властвования, немалый в нищенских условиях бытия большинства, жизнь,
даже по предварительным прикидкам, не удалась: постылая жена, насквозь
фальшивые, тайнозлобствующие, расцветающие чужими бедами дружки-приятели,
бездетность, понимание - если без обмана - что никому Дурасников не нужен,
не вызывает тяги к себе, а жена что ж? Урожденная серая мышка, смирилась,
как смиряются потерявшие конечности или самых близких...
рот и в нос, выдавливая воздух и выдирая из глотки полуутопленника
накатывающие одна за другой волны кашля.
вялой, будто женской груди, таращился и тряс головой, стараясь избавиться
от жидкости, сначала ласкавшей и вдруг покусившейся на покой, а может и
самое жизнь зампреда.
хоть малых, хоть значительных, разозлился на жену, именно покорностью,
заранее выказанной готовностью принять любую вину, подлинную или мнимую,
ярившую мужа до помутнения рассудка.
сквозь пары, клубившиеся в кафельных стенах, с аппаратом на длинном шнуре.
Едва очнувшийся Трифон Кузьмич мокрой ладонью зажал трубку и услыхал
Филиппа. Обычно Филипп домой сослуживцам не звонил по ряду вполне понятных
соображений, а тут объявился. Дурасников, еще кипевший злобой, не
сдержался и грубо хлестнул: чего надо? Филипп похоже опешил, матюгнулся,
швырнул трубку. Звонок Филиппа засел занозой. Дурасников казнил себя за
резкость, мучайся теперь предположениями, чего вдруг объявился Филипп?
Получалось хуже некуда, рыжий злопамятен и подл, и Дурасников сорвался
глупо, в ущерб себе более, чем кому. Выкарабкался из ванной, обтерся
припахивающим несвежей сыростью полотенцем. Потребовал записную книжку,
ткнул в домашний телефон Филиппа, перезвонил. Дудки! Нет дома, взвился
истеричный голосок жены Филиппа и Дурасников, не представившись, швырнул
трубку. Нет дома! Твою мать, попал! Жена умудрилась скрыться с глаз, сняла
мужнин гнев. Дурасников и впрямь искал супругу глазами, надеясь хоть на
ней отыграться. Постоял в коридоре: небось поволокла мусорное ведро на
площадку? Плюнул, пнул ногой дверь в спальню, завалился на диван, тупо
разглядывая темный экран переносного телевизора, достал из тумбочки
коньяк, наполнил стакан для воды, из которого жена запивала таблетки -
вечно болеет - и, только влив в себя спасательную влагу, расслабился,
раскинув руки. Черт с ними со всеми. Завтра баня! Если Светка не оттолкнет
Дурасникова, может и взбрыкнуть на старости лет, уйти из дома и зажить
по-человечески? Сколько ему осталось куролесить? Трифон Кузьмич унесся в
мыслях на кладбище, где его похоронят, увидел надгробие. Что ж на нем
напишут? Видный деятель партии и советского государства? И не мечтай.
Чином не вышел. Крупный управленец? Вряд ли Выходит, на граните
процарапают только неблагозвучную фамилию и годы рождения и смерти.
Памятник получался скверностью, травмирующей безликостью и даже
смехотворностью превосходящим жизнь. А впрочем - важно ли это? И не
разобраться. Какая память останется о Дурасникове? Может определить
завещанием крупную сумму на памятник, заверив нотариально последнюю волю,
чтоб скульптор-художник изваял из глыбы Дурасникова по пояс, в выходном
костюме, с каменными медалями на пиджаке, выбитыми так смазанно, что и с
орденами перепутаешь в два счета - хоть посмертный почет урвать. И чтоб
молодая вдова посещала кладбище в черной вуали, с цветами. Смехота, разве
такие, как Приманка разгуливают по кладбищам? Где там, вернее подгонит к
погосту по дороге на загородный пикник машину вздыхателя - поразвлечься,
притащит к суровому изваянию бывшего муженька и оба прослезятся от хохота
над фамилией и над животом и круглой ряшкой покойного; что в завещании не
требуй, скульптор не в силах сотворить из Дурасникова красавца никак,
иначе над подписью "Дурасников" будет выситься совсем чужой человек, еще
подумают, что перепутали при установлении памятника: фамилию выбили одну,
а каменный образ водрузили другой.
несет - выслушал покорно наставления зампреда, покаялся несвоевременностью
звонка и тут же оправдался, решил согласовать время заезда за
Дурасниковым, намекнул, что лучше выехать пораньше, чтоб захватить
побольше дня, потому как, заночует компания или вечером разбежится,
заранее не согласовали.
Практичный мужик, не забивает башку лишним, все считает, прикидывает, не
впадает в уныние и не сомневается: с подходами, на каждого управу отыщет,
главное не лениться, обращаясь к сильным мира сего, рассыпать обожание и
лесть пригоршнями и не скупиться промазывать, как регулярно, так и от
случая к случаю.
разу - только подумать! - не горел, еще и на досках почетных висел в
черно-белом и цветном исполнениях, и президиумы украшал благородными
сединами, и речи держал, запивая нарзаном и оглядывая зал отечески
просветленным взором. Жизнестойкий субъект и трудяга, а как же, с утра в
магазине, в "двадцатке" дом родной, кормилец в голодном краю в голодную
пору, и при расчетах честен, никогда не даст меньше обговоренного или
причитающегося, чует цену услуги копейка в копейку, особенная способность.
Тринадцатое чувство! Нюх на деньги и размер воздаяния с умыслом дон
Агильяр окрестил чертовой дюжиной, не без намека.
боку на самом краю кровати. Трифон Кузьмич неожиданно для самого себя
погладил тощую спину, крысиный хвостик бесцветных волос, пробурчал с
редкой ласковостью:
головой в предощущения завтрашнего.
разоблачительный пыл угас: получалось прав Филипп-правоохранитель, человек
супротив государства пылинка, даже того менее, особенно по российской
традиции, сначала в сырую землю вгоняют, а лет этак через полста зачнут
восхищаться, мол, каких воителей за правду родит народ-страдалец. Дверь
Фердуевой в представлении Апраксина, будто отделяла мир нормальных людей
от повязанных накрепко бессовестностью всяко-разных выжиг и прохиндеев,
что терзали бескрайние пространства, лишь изредка сменяя знамена, то
самодержавные на младобуржуазные, то буржуазные на алые, пропитанные
кровушкой борцов за справедливость. Дверь Фердуевой разрасталась в
препятствие, протяженное и повсеместное, и о сталь полос повсюду
колотились лбами люди вроде б вполне осознающие, что обух плетью не
перешибешь.
юный ленинец - владел за городом по северному направлению хибарой, иначе
не назвать, на участке величиной с ладошку, и давно зазывал Апраксина на
выходные, подышать. Вот и вчера вызвонил с приглашениями. Апраксин как раз
осматривал синяки и сетовал, что под рукой не оказалось бодяги. Синяки
живописно расцветили лоб и подглазья правдолюбца, напоминали работу
умелого гримера, подготовившего актера к роли крепко избитого персонажа.
уютной террасе; смутные блики, пляшущие по натянутым под потолком и
провисающим низкам перца, лука, чеснока; грибной суп, изготовленный
Посняков Андрей
Белов Вольф
Жюль Верн
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Рыбаков Вячеслав