задерживались в сознании Мэта, как и другие мысли.
с воспоминаниями. Он не мог отделить одно от другого. Немыслимые полеты над
землей, неистовый гром сражений, странный народ, явившийся из-за океана.
Пути и Портальные Камни, обрывки иных жизней, создания и предметы прямиком
из сказаний менестрелей - все это наверняка сны. По крайней мере, так ему
казалось. Но не был же его вымыслом Лойал, а он-то ведь - огир! Причудливо
сплетались перед внутренним слухом Мэта и кружили в голове обрывки его
разговоров с отцом, с друзьями, с Морейн, он видел красивую женщину, видел
капитана-корабельщика и того прилично одетого господина, который по-отечески
беседовал с Мэтом, предлагая здравые советы. Вот это представлялось
реальным. Но все рассыпалось на клочки и фрагменты. Все беспорядочно
кружилось и перемешивалось.
всего лишь набором звуков, однако меж ними сверкало нечто.
плотные шеренги копьеносцев, там и тут виднелись вымпелы и знамена больших и
малых городов и меньших Домов. Слева фланг его войска защищала река, справа
- болота и топи. С вершины холма он следил за копьеносцами, вступившими в
бой с неисчислимым полчищем троллоков, пытающихся пробить фронт. Копья
пронзали черные кольчуги троллоков, но их секиры, точно косы выкашивали в
рядах людей окрашенные кровью прокосы. Воздух наполняли крики и пронзал рев.
Над головой, посреди безоблачных небес, нещадно пылало солнце, и над рядами
ратоборцев поднималось мерцание жары. Вражеские стрелы падали дождем, не
переставая ранить и поражать насмерть не только людей, но и троллоков. Он
отозвал своих лучников, но Повелители Ужаса не обратили внимания на новый
маневр, стремясь прорвать линию вражеской обороны. Позади, за горным
хребтом, ждала его приказа Ближняя Гвардия, и кони бойцов нетерпеливо
переминались. В блеске сияющего дня броня на латниках и сталь, защищающая
коней, посверкивали серебром. Ни люди, ни боевые кони уже не могли более
переносить ужасную духоту.
Теперь самое время бросить кости. Вскочив в седло, он отдал приказ голосом,
перекрывающим рев всеобщею неистовства:
изображением. Красного Орла, а команда войскам предавалась копьеносцами
вверх и вниз по линии.
выступая ровными рядами, четко исполняя распоряжения командиров, они
перестраивались в узкие колонны, оставляя между отрядами широкие проходы. В
сии намеренные интервалы стали потоками вливаться троллоки. издавая звериное
рычание, образуя массу, схожую с черным и воспаленным приливом смерти.
холма. Вслед за ним загремела копытами лихая конница. "Вперед! Вперед!.." Он
первым врубился в троллоков. Меч его мерно поднимался и падал, а знаменосец
ни на шаг не отставал от военачальника. "За честь Красного Орла!" -
раздавалось вокруг. Воины Ближней Гвардии хлынули в проходы меж отрядами
копьеносцев, сметая натиск троллоков и отбрасывая врагов назад. "Красный
Орел!" Рычали на него получеловеческие лица, причудливо изогнутые мечи
стремились достать его, но он прорубался все глубже. Победить - либо
погибнуть! "Манетерен!"
смысл этих слов! "Вперед, Ближняя Гвардия!" Или, быть может, так: "Ближняя
Гвардия - в атаку!" Несколько слов на Древнем Наречии, переведенные для него
Морейн, составляли все его знание старого языка. Остальные же слова Мэт
понимал не лучше сорочьей трескотни.
не Древний Язык! Тарабарщину какую-то бормочу... Та Айз Седай - сумасшедшая.
Это был всего-навсего сон...
его запястья и какими костлявыми стали пальцы рук. Он был болен. Болезнь его
была как-то связана с кинжалом. Да-да, кинжал с рукоятью, украшенной
рубином, и город, давно уже мертвый, запятнанный злом, именуемый Шадар
Логот. Но все сознаваемое оставалось для Мэта туманным, отдаленным и не
имело никакого реального смысла, хотя он и знал, что мыслит не о сонных
видениях, о жизни. В Тар Валон, где собирались его Исцелить, Мэта везли
Эгвейн и Найнив, он хорошо помнил их лица.
едва родившийся ягненок. Однако он с большим трудом все-таки сумел
подтянуться вверх и отбросить единственное укрывавшее его шерстяное одеяло.
Одежда молодого человека куда-то исчезла, но не лежит ли она в платяном
шкафу, украшенном тонкой резьбою с лозами винограда, - он стоит у стены. Мэт
уже как будто не беспокоился об одежде. Собрав все силы, он встал на ноги,
просеменил, пошатываясь, по узорчатому ковру, спеша ухватиться за кресло с
высокой спинкой, и принялся перебираться от стула к столу с позолоченными
завитками на ножках и по краям столешницы.
высоких подсвечников, отражаясь в небольших зеркалах позади них. На стене
висело зеркало побольше, укрепленное над бесподобно отполированным
умывальником, оно отбрасывало Мэту в лицо собственное его отражение:
исхудавший - вернее, истощенный - старец со впалыми щеками и мрачными,
ввалившимися глазами, волосы его свалялись, они слиплись от пота. Сам же он
согбен временем и стелется, точно травы пастбища, клонящиеся под ветерком.
Мэт заставил себя выпрямиться, но это не исправило положения.
запах пищи. Сдернув с подноса салфетку, Мэт узрел два высоких кувшина,
сработанных из серебра, и несколько блюд тончайшего зеленого фарфора. Ему
приходилось слышать, будто торговцы из Морского Народа за подобный фарфор
требуют платы серебром, причем равного весу с фарфором. Мэт ожидал увидеть
среди яств крепкий бульон и сладкие хлебцы, обычно предлагаемые инвалидам.
Вместо пищи больных на одной из тарелок красовалась горка толстых ломтей
жареной говядины, сдобренных душистой горчицей и хреном. На других блюдах
лоснился жареный картофель, дымилась сладкая фасоль с луком, соблазнительно
раскинулась капуста и маслянисто поблескивал горох. Рядышком подразнивали
обоняние разносолы и ломоть золотистого сыра. Громоздились щедро нарезанные
куски хлеба с румяной корочкой и блюдо сливочного масла. Один из кувшинов
был наполнен молоком, охлажденным так крепко, что капли влаги стекали по
серебру, из другого сосуда исходил манящий аромат пикантного глинтвейна.
Наесться досыта за таким подносом могли бы четыре великана, не менее. Живот
у Мэта заурчал вожделенно, а рот наполнился слюной.
оттолкнуть себя от стола и направиться к трем высоким окнам,
выздоравливающий воин и победитель яств скрутил трубочкой ломтик говядины и
макнул его в горчицу.
кружевные узоры Мэт увидел: за окнами стояла ночь. Свет других окон точками
блестел в темноте. На мгновение Мэт тяжело оперся на белый каменный
подоконник, но тут же взял себя в руки и начал размышлять.
напасть, на тебя свалившуюся, можно повернуть к своей выгоде, а уж Абелл
Коутон был, вне всяких сомнений, самым удачливым торговцем лошадьми на все
Двуречье. Когда порой представлялось, будто удача отвернулась от отца Мэта,
то всегда оказывалось, что его конкуренты дружно садились в грязную лужу. Не
то чтобы Абелл Коутон совершал нечто бесчестное, но провести его не
доводилось даже типам из Таренского Перевоза, а ведь всякому известно: эти
торгаши и пройдохи своего не упустят, на ходу подметки срежут. А все потому,
что Абелл Коутон старался обдумывать всякое дело со всех сторон, какие
только у него можно было узреть.
дворцовых покоев. Вот ковер с цветочными узорами, явно доманийский, а стало
быть, один лишь этот ковер стоит столько же, сколько какая-нибудь порядочная
ферма. Более того, Мэт уже не считал себя больным и не вспоминал о причинах,
приведших его в Тар Валон, где он только и мог исцелиться. По-настоящему
больным он не ощущал себя никогда, даже и тогда, когда Верин - это имя вдруг
выплыло из тумана у него в голове - говорила кому-то, кто стоял рядом с ним,
что Мэт умирает. Сейчас он чувствовал себя слабым, точно ребенок, и
голодным, как истосковавшийся по пище волк, но при этом почему-то Мэт был
уверен: его Исцеление уже произведено. Я чувствую себя целым и невредимым,
как никогда. Значит, я Исцелен! И он скорчил гримасу, повернувшись к
закрытым ставням, будто они были живыми стражами.
Едва он вспомнил, что означает на самом деле это обстоятельство, тело Мэта
покрыла гусиная кожа. Впрочем, он знал заранее, как с ним поступят.
память вернулись кое-какие истории про Айз Седай, слышанные когда-то. - Уж
лучше это, чем смерть. Даже Найнив боялась, как бы я в самом деле не умер.
Как бы то ни было, а дело сделано, значит, размышлять о происшедшем теперь
бесполезно.
с пальцев сок.
отыскалась табуретка, он вытащил ее и уселся. Не утруждая себя поисками ножа
и вилки, он снова закрутил кусочек говядины трубочкой. Итак, каким же
образом все-таки обернуть пребывание в Тар Валоне - В самой Белой Башне! -
себе на пользу?