Чтение 54–й страницы книги ~Псион~

руки к груди, пытаясь избавиться от ощущения смерти, которое было внутри;
это ощущение пронизывало меня, как электричество. Мне захотелось убежать и
замкнуться в собственном мирке. Во мне росло ощущение паники.

Я увидел, что Джули смотрит на меня.

- (Помоги мне!) - позвал я, но не мог найти ее. Слова навсегда исчезли в
черной дыре, в которую я превратил Рубая сознанием и оружием... Все, что я
видел, чувствовал и помнил, - рана, которая никогда не затянется.

Я больше не видел ауру, я не мог найти следов Джули или Зибелинга в своем
сознании. Я понял, что никогда мне уже не удастся пересечь печальный океан
тишины, чтобы найти их мысли. Мне не дано понять, что случилось с моим
Даром.

Потому что я убил себя, когда убил Рубая. Я понял, что мы ушли вместе.
Моя пси-способность превратилась в пепел и исчезла навсегда - вместе со всем
тем, что она мне дала. Мне никогда больше не быть телепатом и гидраном, все
кануло в вечность. Я поднял руку на человека, выжил и должен заплатить за
это - пройти полный круг, стать вновь живым трупом, слепым, одиноким и
никчемным... С небольшой разницей - теперь я знал, чего лишился.

Я дрожал, стоя рядом с трупом Рубая, прижав руки к груди, и вдруг
заплакал.

Тем временем Джули телепортировалась на шахты за помощью. В один из
долгих часов ожидания Зибелинг позвал меня в тишине. Я подошел, сел рядом и
слушал слова, которые слетали с его губ, как горячие слезы, катящиеся по
моим щекам.

Он умолял меня простить его, но я не понимал за что; говорил, что
восстановит меня полностью, но зияющая в моем сознании черная дыра поглощала
смысл и значение его слов. Через некоторое время слова и слезы перестали
смущать нас.

Его голова покоилась у меня на коленях, а смерть смотрела на нас пустыми
ледяными зелеными глазами.

Наконец вернулась Джули, усталая и измученная; ледяной ветер, залетевший
за ней, был как пощечина. Она присела рядом вместе с врачом, которого
привезла для Зибелинга; она смотрела только на него. С ней приехали еще
какие-то люди, на которых я даже не оглянулся. Они о чем-то говорили,
кажется, приказывали мне встать, - я не слушал их. Я сидел, тупо уставившись
в одну точку, пока кто-то не толкнул меня ногой. В изнеможении я упал на
Джули. Она подхватила меня, лицо ее выражало замешательство.

- Кот... Где ты? Кот! О Боже...

Меня попытались оттащить, но она удержала.

- Да они тут все ненормальные, - презрительно обронил охранник.

- Кот, да что с тобой?

Я теребил куртку.

- Я не чувствую тебя, Джули. Совсем не чувствую. Все ушло... - Мои глаза
словно засыпало песком. Я думал, у меня больше не осталось слез, но они
снова полились... Вся Галактика не вместила бы страшную и безысходную боль,
терзавшую меня внутри. - Я остался один...

Я начал икать. Кто-то прыснул. Джули вытерла мои слезы рукавом и прижала
меня крепче.

- Знаю, знаю... - Ее голос дрогнул, она взяла меня за руку, я поднялся и
пошел за ней.

Я сидел рядом с ней в снегоходе, положив голову ей на плечо, сцепив руки.

- Все будет хорошо, - вновь и вновь повторяла она, но я совершенно не
чувствовал ее.

- Это сумасшествие. Вы не можете теперь требовать этого...

Мне запомнилась шахта, я тихо сижу в незнакомой и в то же время известной
мне комнате, рядом стоит Джули и защищает меня, споря с кем-то.

- Транспорт, принадлежащий Та Минг, перевозит вашу руду. В конце концов,
у меня такой счет, какой вам и не снился...

Слова были для меня пустым звуком - я перестал их чувствовать. Никто не
мог больше причинить мне боль, все просто сидели и глазели на меня.
Поскольку для меня не оставалось ничего реального, не имело значения и то,
что я как будто узнал некоторые лица.

Через некоторое время я заметил, что мои руки свободны. Затем я увидел
вспышку над своим правым запястьем и что-то упало: это была красная полоска,
вживленное в кожу клеймо. Но на запястье все еще оставался красный след. Его
закрыли белым. А я уходил - дальше и дальше...

Часть третья ПЕРЕКРЕСТКИ ГЛАВА XXII Я был человеком и поэтому выжил. Даже
вернулся домой, на Ардатею, на главный перекресток Федерации. Серое небо,
парящие в небе башни и серебристое стекло - я видел это каждый день, сидя в
холле на вершине небоскреба, в котором помещался Институт Сакаффа. На этот
раз никто не отваживался беспокоить меня.

Специалисты института кропотливо работали над тем, чтобы вернуть меня в
прежнее состояние, вместе с Зибелингом, отслеживающим каждый их шаг. Они из
кожи вон лезли, чтобы похоронить во мне чувство вины и облегчить боль,
собирая по крупицам мое разрушенное сознание и стараясь заполнить внутреннюю
пустоту.

Они были терпеливы, настойчивы, не отходили от меня ни на шаг.

Зибелинг был вынужден делать это, ведь это он заставил меня убить Рубая.

Однако ему лучше других были известны последствия, которые повлекло за
собой это убийство. Мало-помалу рана затянулась, оставив тем не менее шрамы,
с которыми уже ничего не поделаешь. Шрамы, отделявшие меня от прошлого,
прижегшие нервные окончания, повернувшие прошлое таким образом, будто все
произошло не со мной, а с кем-то другим. Однако все воспоминания, чувства и
дар псиона, все, что недавно принадлежало мне, помещалось теперь за
стеклянной стеной - я видел, но не мог прикоснуться. Специалисты говорили,
что нет причины, по которой я мог бы вновь захотеть стать телепатом, но они
ошибались. Я не умел больше ни передавать свои мысли, ни читать чужие, я
вообще утратил направление в жизни. Я даже не знал, с чего начать. И если
кто-то пытался наведаться ко мне в сознание - даже Джули, - мой разум
отвергал эти попытки без моего ведома. Когда мы бывали вместе, она пыталась
установить контакт, но я видел лишь ее улыбку на неулыбающемся лице.
Наконец, окончательно поняв, что мне никогда не вернуть утраченного, я встал
и стремительно вышел из комнаты. Не хотелось больше видеть ни ее, ни
Зибелинга. Потому что наше общение было недостаточно полным после того, кем
мы были раньше, и сознание утраты было невыносимым для меня.

Джули и Зибелинг поженились вскоре после того, как он выписался из
больницы. Я помню странное ощущение, возникшее у меня, когда она сообщила
мне об этом. Не столько потому, что фактически они давно уже были мужем и
женой, но оттого, что понял: мне не быть больше рядом с ними. С другой
стороны, чего же я ожидал? Работа выполнена, теперь можно подумать и о
настоящей семье. Вполне понятно. Но почему-то это задело меня больше, чем я
хотел в этом признаться, и ранило больше, чем я показал ей. Потому что я
продолжал ее любить, несмотря ни на что. Но у меня было достаточно времени,
чтобы понять, что она никогда не полюбит меня так, как Ардана. И, глядя в
небо долгими часами, я понял, что и моя любовь к ней не беспредельна. У них
впереди была долгая счастливая жизнь, искупление за все, через что они
прошли... И после женитьбы им еще не хватало меня, читающего их мысли...

Впрочем, я забыл, что для меня это уже в прошлом. Не без усилий я
вспомнил о том, кто сидит сейчас в этой комнате. Я знал, что никто не
ограничивает время моего пребывания в институте. У меня не осталось
недосказанностей со Службой Безопасности - я был чист, а шрам от клейма
прикрывал браслет с базой данных, как у добропорядочного гражданина
Федерации. Это у меня было, и с этим, по крайней мере, можно отправляться
домой.

Я повернулся к окну, опершись о гладкую кожаную спинку дивана. Башни
небоскребов тянулись вверх и тускло поблескивали, а с зимнего неба сыпался
снег; картина напоминала сказку. Я вспомнил бесконечные серебристые снежные
пустыни и кристальные леса Синдера...

Неожиданно я подумал о той части города, которую нельзя увидеть отсюда.

Где никогда не видели кристального дерева или даже горсточки настоящего
белого снега, где зима выражалась лишь в сосульках на канализационных
трубах, грязном месиве на площади Божественного Дома, в отмороженных руках и
воспалении легких.

Когда ледяной ветер, залетающий с моря, как нож, вонзается в тебя сквозь
обноски, и тебе не дают спать там, где хоть сколько-нибудь тепло. Когда сны
подобны гниющей свалке, и темнота гнетет твою душу. Старый город. Мой дом...

Сон жизни, сон времени...

Я все еще слышал голос матери, поющей о разрушенных мечтах, откуда-то
из-за стеклянной стены... Если эта женщина действительно была моей матерью.

Теперь я уже никогда не узнаю этого. Я посмотрел на свои руки, руки
мелкого воришки. Господи, жалкий полукровка... Теперь у тебя действительно
ничего нет.

Даже канавы, в которой ты можешь переночевать... Мои губы задрожали. Я
взял кислую конфету и раскрошил во рту. С момента возвращения с Синдера я не
притрагивался к камфорным таблеткам, потому что они напоминали мне о Дире.

Бедный Дир... Счастливец Дир, увенчанный посмертно славой, о которой при
жизни и мечтать не мог. Для него все проблемы закончились. Я протер глаза.

Кто-то вошел в комнату, я почувствовал, вернее, услышал это и поднял
голову. Передо мной под руку стояли Джули и Зибелинг, его левая рука до сих
пор была перевязана.

- Привет, Кот.

Я оскалился без всякой мысли, затем придал лицу пристойное выражение.

- Что вам здесь понадобилось?

- Тебе не лучше? - поинтересовался Зибелинг.

- Нет. Я же сказал, мне уже никогда не будет лучше. - Я отвернулся к
окну.

- Ну, что новенького?

Они стояли передо мной, словно невидимки, затем Джули спросила:

- Ты получил благодарственную грамоту и рекомендацию от Службы
Безопасности?

- Ты имеешь в виду это? - Я достал из кармана смятый лист бумаги. Мне