вот вниманию персон более взыскательных была предложена целая идеология.
Идеология эта -- по крайней мере в изложении Элвис -- выглядела как дичайшая
смесь из учений кхандских дервишей ("Ничего не иметь, ничего не желать,
ничего не бояться") и мордорских анархистов (переустройство общества на
основах абсолютной личной свободы и социального равенства), приправленная
буколическими бреднями о "всеобщем единении с Природой". Можно только диву
даваться -- как могли клюнуть на такую незатейливую мякину юные умбарские
интеллектуалы, но ведь клевали же, черт побери, да еще как клевали! Более
того -- через небольшое время оказалось, что не разделять подобные взгляды
просто неприлично и даже опасно: лица, имевшие несчастье высказать о них
иное мнение, нежели восторг и умиление, стали подвергаться остракизму и
откровенной травле -- "дети всегда жестоки"...
всего движения (а это, вне всякого сомнения, было организованное движение)
осталась лишь художественная школа элъфинаров -- весьма любопытный, надо
заметить, вариант примитивизма -- да еще с десяток полоумных гуру,
вдохновенно проповедующих скорое обращение всего Средиземья в Зачарованные
леса; главным их занятием, впрочем, было всячески поносить друг дружку и
трахать обкурившихся травкою малолеток из числа своей паствы... Серьезные
молодые люди от всех этих игр отошли совершенно и вернулись в лоно своих
семей, с коими больше года как пребывали в полном расплеве. Объяснения их не
блистали разнообразием -- от "лукавый попутал" до "кто в юности не был
революционером -- лишен сердца, а кто потом не стал консерватором -- лишен
мозгов"; впрочем, нужны ли какие-то особые объяснения родителям, вновь
обретшим возможность лицезреть любимое чадо за семейным столом? Все это
можно было бы счесть ерундой, не заслуживающей специального внимания (мало
ли какие поветрия случаются в молодежной среде -- перебесились, и ладно),
если бы не одно обстоятельство.
родов Республики -- все как один прониклись необычайным рвением к
государственной службе, чего в среде "золотой молодежи" сроду не
наблюдалось. Превращение полубогемного мечтателя или светского шалопая в
образцового чиновника вообще смотрится весьма странно, а когда такие случаи
начинают исчисляться десятками и сотнями, в этом проглядывает нечто
настораживающее. Если же добавить, что за прошедшие два года все они сделали
фантастическую карьеру (демонстрируя при этом изумительную спайку и
взаимовыручку -- куда там членам заморро) и изрядно поднялись ввысь по
административной лестнице, то картина выходила просто-таки пугающая. Не было
ни малейших сомнений: по прошествии семи-восьми лет именно эти ребята займут
ключевые посты во всех умбарских ведомствах -- от МИДа до Адмиралтейства, от
казначейства до секретной службы -- и абсолютно бескровно, не нарушая
никаких законов, получат в свои руки все рычаги реальной власти в
Республике. Самое же фантастическое -- никому в Умбаре до этого не было
дела, разве только какой-нибудь престарелый маразматик из столоначальников
растроганно прошамкает: "Вот ругаем мы нашу молодежь, а она, оказывается,
ого-го!.. Орлы! На благо Отечества..."
вернувшихся и в глубокой задумчивости наблюдал теперь за чайкой, неотступно
следовавшей за кормою "Летучей рыбки". Она совершенно неподвижно висела в
голубой ветреной бездне, напоминая собою галочку на полях; ту самую галочку,
коей надлежит сейчас пометить одно из имен в списке -- того, с кем предстоит
работать. И дело тут не в трудностях конкретного выбора; печаль состояла в
том, что ребята эти -- исходя из того немногого, что ему удалось узнать, --
были ему по-настоящему симпатичны. Идеалисты-бессребреники, чья честность
сравнима только с их же наивностью... К сожалению, втолковать им, что в
самом Лориене (в настоящем, а не в том, что выстроен их юношеским
воображением), насколько можно судить, ни свободой, ни бессословным
равенством даже не пахнет и что взрастившая их -- на свою голову --
"продажная прогнившая псевдодемократия" все-таки имеет ряд преимуществ перед
теократической диктатурой, не представлялось возможным.
духу людей Умбара.
общем виде нерешаемая"...
Карнавала, не видел вообще ничего в этой жизни; звучит, наверное, излишне
категорично -- однако основания для того имеются... Дело тут вовсе не в
красоте ночных фейерверков и костюмированных шествий, хотя они великолепны и
сами по себе: неизмеримо важнее иное. Второе воскресенье июня -- день, когда
разлетаются в пыль все сословные перегородки общества: уличные девки
обращаются в благородных барышень, а барышни -- в девок, пара же
комедиантов, которые представляют в лицах анекдот из жизни славящихся своим
тупоумием горцев Полуострова, запросто могут оказаться на поверку один
сенатором, а второй -- членом гильдии нищих; это день, когда время
обращается вспять и всякий может заново обрести свою восхитительно
легкомысленную юность -- как теплые ласковые губы незнакомой девушки в
черной полумаске, которую ты похитил в танцевальном вихре у ее предыдущего
кавалера: день, когда наживаться грешно, а воровать -- западло. В этот день
всем дозволяется все -- кроме одного-единственного: нарушать инкогнито
партнера...
серпантином хоровода, который под треск петард удалялся вдоль Фонарной улицы
от места ее пересечения с Мятным переулком, следует признать
предосудительными -- хотя совершались оные действия, похоже, с самыми
благими намерениями. Эти двое -- один в разноцветном трико циркового
гимнаста, другой с головы до ног увешанный бубенчиками шута -- склонились
над лежащим на земле человеком, одетым в сине-золотой плащ звездочета. Они
не слишком умело пытались привести того в чувство ("Эй, мужик, ты че?"),
снявши с него при этом серебристую маску; чувствовалось, что и сами
"спасатели" едва стоят на ногах.
девушек в домино разного цвета.
по штуке на каждую! Чур, гимнаст мой! Пойдешь со мною, красавчик?
третьего кореша чего-то совсем развезло...
ни с сего оп-па -- и уже в дровах. Вроде и пил-то немного...
домино.
оно знаешь как пользительно...
рассмеялся гимнаст и твердою рукой приобнял бордовое домино несколько ниже
талии (за что был немедленно вознагражден томным: "Ах, нахал!..") -- Все вы,
девицы, совершеннейшая прелесть, мы вас любим до умопомрачения, и все
такое... Выпить нету? Жалко... Тогда сейчас сделаем как -- вы двигайте по
Мятному на набережную, там возьмите на лотках нурнонского на всю нашу
компанию, -- с этими словами он протянул девушке кошелек, набитый мелким
серебром, -- а главное -- забейте местечко поближе к музыкантам. А мы вас
нагоним через пять минут -- только оттащим эту пьянь зеленую во-он в тот
скверик, пускай подремлет на травке... Вот же, блин, навязался на нашу
голову!..
переулке, шут, будто бы еще не веря себе, покрутил головою и перевел дух:
проворчал гимнаст, -- за тобою гляди в оба... А вот куда б мы тут три трупа
девали -- это в твою умную голову не приходило?
командир? Вроде как проехали?
следует... Хрен его знает, что за девки, хотя на прикрытие не похоже.
Двигай-ка следом за ними на набережную, и если что -- немедленно назад.
час. Подсоби-ка взвалить его на загривок, -- с этими словами гимнаст
опустился на колено рядом с неподвижным звездочетом, -- а уж сотню ярдов до
нашего крылечка я как-нибудь сам осилю.
тяжко; однако едва лишь он начинал подавать признаки жизни, как ему зажали
ноздри и влили в раскрывшийся рот флакон стимулятора на основе колы -- время
уже поджимало, надо было поторапливаться с допросом. Он мучительно
закашлялся (часть обжигающей жидкости попала не в то горло) и открыл глаза:
с первого же взгляда он понял, куда попал, -- да и чего тут было не
понять... Помещение без окон (но скорее все же цокольный этаж, чем подвал),
двое в карнавальных костюмах -- циркового гимнаста и шута; постой-ка... ну
да -- они же отплясывали вместе с ним в одном хороводе, а потом -- точно! --
именно этот гимнаст и дал ему глотнуть вина из стеклянной фляги с
выдавленными на ней веселыми дальневосходными дракончиками... Хорошее вино
-- только вот с пары глотков вырубаешься напрочь, а потом оказываешься
неведомо где, и руки твои уже наглухо примотаны к подлокотникам кресла, а на
Корнев Павел
Ильин Андрей
Херберт Фрэнк
Сапковский Анджей
Смоленский Вадим
Шилова Юлия