грунте уже отчетливо виднелся фрагмент плиты из зеленовато-желтого металла.
прелестницу по спине, но, тут же отдернув мокрую руку, быстро вытер ее о штаны.
-Гм... Вперед, гвардейцы, на мины.
ее поверхность покрыта переливавшейся подобно радуге мельчайшей сеткой
концентрических узоров, и если смотреть на них долго, то они начинали
сплетаться в причудливые, уходящие в толщу металла, спирали...
наконец-таки расчистили и вертикальные лучи солнца ударили в ее поверхность,
девушка Брянцева вскрикнула, кандидат наук Орлов от неожиданности присел, а
простецкий парень Мишка Гульцев громко выругался матом. И было отчего.
сдерживаемое в недрах земли вырвалось наружу, окрестные развалины мелко
задрожали, и многотонная массивная плита стала плавно изменять свое положение к
сторонам света. Наконец она неподвижно замерла, и глаза присутствующих от
изумления широко раскрылись. В душном степном воздухе возникло объемное
изображение белокурого человека с пронзительно-голубым взглядом. Он улыбался
через тысячелетия, а в его сомкнутых ладонях расцветал ослепительный огненный
цветок...
пойду, даже не проси. - Мазаев-средний хлопнул ладонью по рулю видавшей виды
"Нивы". - Ни за что...
направился к ветхой, висящей на одной петле калитке.
ступеньку и тихо постучал. Издалека послышался звук, будто кто-то медленно
катился на велосипеде, скорбно забренчали зацепленные ведра в сенях, потом
негромкий голос спросил:
кашлянул и услышал:
тринадцати-четырнадцати.
говорить об этом было неловко.
рогатого. Потом послышался голос:
выражением потерянности в глазах лице. Одет он был в приличный костюм с
галстуком, и майор понял, что сохранение видимости достоинства является теперь
главным смыслом его жизни.
Трубников, я журналист. - Но, пожимая вялую ладонь, он вместо интереса к себе
почувствовал лишь раздражение и желание скорее выпить, а потому напористо, без
всяких там преамбул, произнес: - Расскажите про раскопки Ариана-Ваэджа.
глянул на Сарычева:
сорвался на крик: - Не помню ничего, не помню!
к чему это привело. - Он пристально взглянул в глаза Орлова, и тот внезапно
зарыдал, не утирая катящихся по щекам мутных слез, потом закрыл лицо руками и
горестно застонал: - Вокруг одно дерьмо, весь мир наполнен дерьмом. - Голос его
прерывался от горловых спазм, дрожал, наконец он справился с собой, всхлипнул и
с надрывом закричал: - Вот вы, журналист, скажите мне, где он, Бог?
Позовите сына, Алексей Иванович.
проведшим жизнь в схиме, в чащобе Священной рощи, и без труда узрел, что
жизненная сущность мальчика изломана и расчленена.
страждущего от Внешнего Мира и отдавая его во власть Творящего, Истока Всего,
Отца Богов. - О великий Род(3), помоги, исцели...
(жрец), прошедший все семь конов совершенствования.
живу(2) в недавно еще мертвую плоть. Радужное разноцветье окружило больного,
заиграло, заискрилось, как пасхальное яйцо. Ресницы его дрогнули, затрепетали,
он вздохнул и, открыв глаза, мгновение сидел неподвижно, как бы не доверяя
своим ощущениям, а через секунду Орлов вдруг схватил майора за плечо:
на Сарычева:
заглянул ему в глаза. - Так что вы говорили о Боге?
кармана пиджака бутылку, при виде которой его сын помрачнел и, уже увереннее
переставляя ноги, двинулся к двери. Сарычев, дождавшись, пока она закроется,
жестко произнес:
перепутали с яичницей, а теперь, когда, согласно закону кармы, все зло
вернулось к вам, твердите о несовершенстве мироздания.
слезу. Проплакавшись, он привычно открыл бутылку, глотнул и вдруг заговорил
совершенно бесцветным, спокойным голосом.
изображение, я вначале решил, что перегрелся на солнце, уж больно все было
каким-то нереальным, не похожим ни на что. Однако, заметив, как вытянулись лица
у стоявших рядом, понял, что мне это не пригрезилось. Потом мужская фигура
растаяла, и в самом центре плиты непонятно как появилась сфера, светившаяся
изнутри ярким белым светом.
уже не вернуть.
что-то живое. В тот же миг я вдруг стал воспринимать мир совсем по-иному, будто
пелена какая-то спала с глаз моих. Я услышал мысли находившихся рядом со мной
людей, устройство мира стало мне понятным, а главное, я осознал, что все это
дано мне, чтобы прочитать и донести мудрость древних.
исчезла, прямо как в сказке. А после этого все и началось. Двигать науку
остался только я - Смирнов с Брянцевой подались сразу в экстрасенсы-целители,
по сто баксов за прием, а Гульцев, стервец, в карты стал играть, и любой катала
ему в подметки не годился.
лотерею. Кооператив построил, машину купил, словом - не жизнь, красота. Да
только набрался я однажды крепко и на каком-то банкете обрисовал в деталях
перспективу человечества, предсказанную подробным образом в Книге Жизни, а там,
как известно, коммунизм не предвиделся. Словом, стуканул кто-то, и чекисты
взялись за меня по-настоящему.
случилось - прежний я стал, и все забыл бесповоротно. Помучились они со мной,
помучились, а потом признали невменяемым и запихали в спецпсихушку. Год
промурыжили, пока не стал полным идиотом, а только вышел - несчастье с женой и
сыном. Потом, как снежный ком с горы, - Гульцева застрелили на катране, у
Смирнова все погибли в пожаре, а Оленьку Брянцеву маньяк на кол насадил. В
закрытом гробу хоронили...
глаза его закрылись, послышался храп, и голова доктора наук свесилась на грудь.
тело на тахту, направился ко входной двери. Уже у машины, где сном младенца
спал Мазаев, майор услышал за спиной удары по железу и обернулся. Сын Орлова
яростно крушил ломом инвалидную коляску, и на его порозовевшем лице сияла
счастливая улыбка.
третий Гахамабр, Великий праздник хлеба, посвященный небесному полководцу
Шахривару.