Хелвис.
взбудоражил, наверно, половину лагеря.
такой же душной и жаркой, как день, но на плечах у него выступил холодный
пот. Он взглянул вверх, на полотняный полог палатки, и мысли его были все
еще сосредоточены на горящих огоньках, пробегавших по кельтскому мечу.
чем к Хелвис.
Просто ночной кошмар.
Видессос мне только померещился, и снова умирал в Галлии, как это и должно
было случиться. Как реально это было! - снова повторил он. - Неужели это
только сон... или? Что я делаю здесь, в этой земле, которая не могла мне и
причудиться? Почему я говорю на этом языке, участвую в этих войнах?
Существует ли Видессос? Может быть, и он, и ты тоже в один прекрасный день
исчезнете, как мыльный пузырь? И неужели я обречен навеки остаться
солдатом и буду потом служить другому царю и снова учиться чужому языку и
чужим обычаям? - Он содрогнулся. - В часы, когда один день уже умер, а
второй еще не родился, видение вполне может оказаться правдой.
убежденно. - Ты видишь меня, ты меня касаешься, что может быть еще? Я - ни
в чьем другом сне, только в моем собственном. И я счастлива, что ты
разделяешь его со мной.
груди, затем шеи. - Перевернись на грудь! - скомандовала она, и Скаурус
послушно лег на живот. Она принялась уверенно массировать его спину, и он
застонал от удовольствия, чувствуя, что начинает успокаиваться. Через
несколько минут он снова перевернулся на спину, все еще прижимая ее к
себе.
щекотал ему грудь, она смахнула его со смешком. Ее дыхание участилось.
ей, да и не хотел этого делать.
кочевников, силуэты которых резко выделялись на западе. Император послал в
погоню эскадрон видессиан, но кочевники ушли на своих степных лошадках.
Ортайяс Сфранцез был очень недоволен и критиковал действия Маврикиоса. Он
говорил всем, кто хотел его слушать:
использоваться кочевники же, так как они, привыкшие к седлу с детства,
идеальные наездники. У нас ведь есть каморы, почему бы их не послать в
погоню?
прекрасный день Гаврас заставит ага съесть весь фолиант страницу за
страницей, - сказал Виридовикс.
не подал вида. На следующее утро, возвращаясь из женского лагеря, Марк
услышал, как кто-то окликнул его по имени. Он обернулся и увидел Туризина
Гавраса. Севастократор слегка покачивался.
приятно, что ты все еще можешь быть вежливым с теми, кто кормит тебя из
своих рук, хотя и спишь с девкой-намдалени.
его бледное лицо. Заметив это, Туризин сказал:
тебе. Она, кстати, совсем не глупа, насколько мне известно, нравится это
ее брату или нет.
определения, данного Туризином.
доверять - никогда! Никогда, - повторил он. Он медленно обошел римлянина,
изучая его, словно лошадь, которую хотел бы купить. От Севастократора
несло перегаром. Туризин несколько минут о чем-то думал, а потом вдруг
взорвался:
лучше всего помалкивать. Трибун знал это так же хорошо, как и самый
последний из его солдат.
вслух свои мысли, чтобы не забыть их. - Вы, проклятые римляне, добровольно
проводите время в обществе намдалени, дьявол меня раздери, вы бежите к
ним, как мухи на тухлое мясо. - Несмотря на грубость слов, в них не было
гнева, только недоумение. - Из всего этого можно сделать только один
вывод: вы, должно быть, не гнушаетесь заговоров, интриг, обмана и мятежа,
лишь бы посадить некоего _С_к_а_у_р_у_с_а_ на трон моего брата и выпить
вина из черепа Маврикиоса.
таинственно соединились хмель и твердость. - Иди за мной.
Марк подумал, не лучше ли ему исчезнуть, понадеявшись на то, что
Севастократор забудет об их встрече, когда протрезвеет. Но он решил не
рисковать. Туризин был слишком опытным пьяницей, чтобы забыть обо всем на
свете. Чувствуя, что весь дрожит, он последовал за братом Маврикиоса.
отличалась от тех, в которых спали видессианские солдаты. Во время похода
Севастократор не заботился о роскоши. Лишь двое телохранителей-халога,
стоявших у входа, были символами его высокого положения. Они замерли при
приближении своего повелителя.
о вас в течение последних...
Ее густые черные волосы были отброшены за спину, открывая очень красивое
белое лицо. Она посмотрела на присутствующих, как разъяренная кошка, и ее
вопрос, брошенный Туризину, только усилил это впечатление:
твоей морде, опять пьянствовал с горцами и пастухами? С кем ты возился - с
их бабами или с их козами? Я благородного рода! Как ты смеешь подвергать
меня таким унижениям, ты!.. - Она выругалась с той же легкостью, как и при
игре в кости с намдалени.
ругательств. - Только этого мне и не хватало! Хотя она права... Впрочем, у
меня без нее голова на куски раскалывается.
выражали полную отрешенность. Попытки римлянина подражать им в этом были
не столь успешны; но, с другой стороны, подумал Марк, бедные охранники
имели достаточно времени, чтобы попрактиковаться в этом искусстве.
любовницы.
перекрывая своим баритоном сопрано подруги. - Оставь меня в покое, или я
огрею твою благородную спину плетью!
Туризин Гаврас сделал шаг вперед с явным намерением исполнить свою угрозу,
она повернулась и юркнула в палатку. Через несколько мгновений она вышла
наружу, горделивая, как кошка, и прошла мимо Туризина с каменным лицом.
вспомнил о том, что римлянин все еще стоит рядом.
усмешкой и спустя мгновение добавил: - Если ты молишься Фосу, чужеземец,
помолись ему, чтобы он оградил тебя от истеричных женщин. С ними хорошо
проводить время, но они утомляют... О боже, как утомляют! - Голос Туризина
звучал устало, но он взял себя в руки и обратился к одному из
телохранителей: - Льот, позови сюда моего брата, хорошо? У нас есть
несколько вопросов к этому парню. - Он ткнул пальцем в римлянина.
Марка войти.
приятно Вашему Высочеству, - сказал он, возвращаясь к ироническому тону,
которым начал разговор.
запах духов Комитты. Он сел на толстую, покрытую шелком подстилку в
ожидании, когда Севастократор начнет разговор. Странное настроение
Туризина, его полуугрозы и язвительные комплименты трибуна держали в
напряжении. Он снова попал в гущу событий, никто не удосужился познакомить
его с правилами игры, нарушение которых каралось весьма жестоко.
Конан-Дойль Артур
Ильин Андрей
Самойлова Елена
Березин Федор
Посняков Андрей
Сертаков Виталий