дождливым вечером.
мучительно медленно, как раненый зверь в душной норе, ворочалось в груди. Он
набрал полные легкие воздуха, пытаясь согнать эту невыносимую тяжесть, но стало
еще хуже. Сердце дрогнуло и на мгновение замерло. Он тихо застонал,
почувствовав, как жгучей змейкой скользнула из уголка глаза горячая капелька.
только огромные темные круги. Они затягивали в себя, как два водоворота в
ночной реке, неудержимо и безвозвратно. Сердце зашлось от острой, щемящей боли.
Лицо жены приблизилось, расплылось мутным пятном, только темное облако волос,
только черные водовороты глаз.
накатывающим забытьем, прошептал Кротов. - Я еще не готов.
призрачном свете сумерек.
пустотой и холодом там, где должно быть сердце, уже не осталось, и он заплакал.
Беззвучно, закусив губы. Беспомощно моргая веками, ставшими тяжелыми и
непослушными. Горячие ручейки жгли виски, капельки одна за другой, как
раскаленные шарики, скользили вниз, он почувствовал, каким мокрым и режущим
сделался воротник рубашки.
грудь. Кротов осторожно убрал с себя ее руку, выскользнул из-под одеяла. По
телу сразу же пробежали мурашки, в комнате было холодно. Но сердце забилось зло
и быстро, как зверек, копающий выход из заваленной норки. В висках застучали
злые молоточки, разгоняя предательскую слабость.
стеклам.
ты погиб. А ты должен жить. Ради Маргариты и детей. Когда-нибудь мы опять будем
вместе. Но только не сейчас".
приоткрытого окна врывался пахнущий грибной сыростью и прелой листвой ветер.
Кротов подставил лицо под струю холодного воздуха и закрыл глаза.
всякого, но сам я не предавал никогда. И это они знают. Неужели они меня
предали?"
Привлекало сочетание покоя и размеренности круга избранных, отделенных от
взмыленной в азарте толпы лишь толстыми стеклами окон. Он любил контрасты, а
здесь они были настолько явными, что жизнь казалась необратимо расколотой на
тех, кто мечтает и жаждет, и тех, кто уже получил, знает цену и никогда не
поставит на кон свое, с таким трудом, силой или хитростью, отнятое у тех,
орущих за окнами.
улыбаясь друг другу золочеными оскалами, мальки и пираньи сновали снаружи. Он
садился за свой столик у окна и наблюдал за теми и за другими, как за
диковинными животными, чьи ужимки и повадки уже хорошо изучены, но, несмотря на
это, все еще остаются забавными и представляют определенный интерес для
пытливого ума. Он не принадлежал ни к первым, ни к последним. Он был другим. И
эту исключительность, ни разу им явно не подчеркнутую, признавали все.
Очевидно, чувствовали нутром, как звери чувствуют и не оспаривают
исключительности льва.
Осташвили-старший, пусть земля ему будет пухом. Кротов зарекся посещать бега.
Всегда старался держаться подальше от мест, оскверненных нечистыми людьми...
квартиру. После давящей тишины Лефортова шум заполненной машинами улицы казался
невыносимой какофонией.
это бывает с мужчинами при заботливом уходе жены и регулярном питании, ему
понравился только одним - за все время он не сделал ни одного лишнего движения,
не то чтобы вымолвил лишнее слово. Лицо с момента встречи в Лефортовской камере
и недолгой поездки по Москве не отразило ни одной эмоции, глаза так и остались
холодными и безучастными. Если бы не хорошо пошитый костюм, человека можно было
бы принять за монаха-иезуита, проходящего испытание молчанием.
сопровождающий. Предупредителен и молчалив. В беде не бросит, а, если прикажут,
так же без единого слова всадит подопечному пулю в затылок".
вам подготовили. Размер ваш. - Это была самая длинная фраза, сказанная
сопровождающим за все время.
комнату, вернулся, неся в руках светло-серый костюм.
гель. Надеялся вытравить затхлый запах тюрьмы. Он знал, что все уже позади,
предстоял последний разговор, его еще надо выдержать и правильно разыграть, и
тогда с прошлым его будет связывать только этот мерзкий запах.
на вскрик, екнуло и ухнуло вниз. Он едва успел присесть на край ванны, ноги
сразу же сделались чужими, ватными.
удивлением уставилась на жужжащий фен в его руках.
уважающие себя. А это...- Он щелкнул тумблером, и цилиндрик в его руке мерно
заурчал на малых оборотах. - Это маленькая прихоть старого холостяка".
только разведенные мужчины. Одна из привычек, доставшаяся от проклятого
семейного прошлого, которая выдает вашего брата с головой".
правильные, как на картинах старых мастеров, любивших жизнь и знавших толк в
женщинах. Уголки ее губ дрожали, не поймешь, то ли сейчас заплачет, то ли
улыбнется.
готовясь к самому худшему- слезам, как к самому верному средству сделать тебя
виноватым и связанным по рукам и ногам.
искренне любимых женщин. На ее иссиня-черных глазах выступили слезы, но это
были не те, что он ждал, а легкие, как капельки первого летнего дождя.
лицом в распахнувшийся на груди халат. Сердце тихо обмерло, когда ее пальцы
скользнули к его вискам, стали перебирать еще влажные волосы.
от бога и на всю жизнь. Что понял, любые целенаправленные поиски своей среди
тысяч чужих - от лукавого. Что давно положился на случай, на тот великий,
невозможный и непросчитываемый случай, который и есть Провидение Господне. А
сегодня свершилось, замкнулись все земные круги, и ее, и его, осталось только
быть вместе, рядом, навсегда.
клочья от переполнявшей его нежности. А потом было поздно. Так и жили, ни разу
не сказав друг другу заветных слов, которые рождаются, живут и умирают в этот
короткий миг неземного счастья. Жили, зная, что он был, этот миг. Жили, не
обращая внимания на разницу в двадцать лет. Словно знали, что ни один из них не
переживет другого.
зеркале. От носа к уголкам рта залегли глубокие бороздки. В лице появилось
что-то тяжелое, безысходное, как печать всех, кто долго пробыл за решеткой.- Ты
сорвался в пропасть. Ты был в той машине и до последней секунды прижимал к себе
Марго и детей, надеясь, что произойдет чудо или вдруг кончится этот дурной сон.
Ты умер, Крот. Помни об этом".
венам ее холодным язычком, остро отсвечивающим сталью, правильно пройтись - от
кисти по ложбинке вверх, к синей жилке на локте. А потом уже залитыми красным
пальцами сжать горло, давя крик, и полоснуть лезвием, надавливая что есть силы,
от уха к ключице...
своих глаз в зеркале. Из глаз медленно уходила мутная пелена безумия. Через
минуту они остыли и стали льдисто-голубыми.
вокруг глаз. - Все пройдет. Отъешься, отоспишься, напьешься досыта свежего
воздуха, лицо разгладится. Только боль в глазах уже никуда не денешь. Сейчас
придут те, кто сказал, что все уже в прошлом. Никакой мести не будет. Только
дело. Пусть так. В прошлом так в прошлом. Что им объяснишь, если господь в
обмен на власть лишил их возможности найти свою женщину".
Солнечный свет едва пробивался сквозь плотную ткань, казалось, на улице уже
давно наступили сумерки. Даже шум машин, застрявших в пробке под эстакадой,
стал глуше, мерным и не таким нервозным.
Шилова Юлия
Быков Василий
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия