нажмет на одну из кнопок.
девушка с вымазанными руками перебирала грибы, бросая их в большую
корзину, стоявшую у ее ног, а через застекленную дверь кабины Мартин
увидел какую-то женщину, выписывающую за столом счета. Волосы у нее были
накручены на бигуди. Женщина старательно выводила авторучкой слова и цифры
на узких полосках бумаги. На крыше какой-то мальчишка забарабанил палкой
по стеклу парников. Из темноты коридора, как из пещеры, отозвалось гулкое
эхо. Наверху пронзительно закричала одна из мамаш:
Альберт, - труп так и не нашли.
Вскоре он остановился у входа в темную нишу. Пюпитры с выпиравшими вверх
уродливыми кнопками стояли там почти вплотную друг к другу.
сапогами и меня здесь били: запомни это навсегда!
навоза, которого здесь, судя по всему, ждали с нетерпением. Хозяин,
радостно улыбаясь, бросился к нему. Суетясь и мешая друг другу, они
отцепили тележку, доверху наполненную свежим дымящимся навозом, и покатили
ее к воротам.
школе верховой езды.
долго еще долетали отдельные слова: "Глядеть в оба", "конкуренты", "школа
верховой езды"... Потом из форта вышла девушка с соломинкой во рту и
закрыла ворота.
посмотреть на Рейн. Неплохо было бы спуститься и в ров; там валяются на
земле обомшелые куски бетона, а наверху у самого края растут старые
тополя.
дорожке. У машины на насыпи сидела Больда и махала им рукой.
мамаш.
так близко к краю!_
пахло чисто вымытым полом. Смешанный запах воды, щелока и нашатыря. Она
всегда подливала нашатырь в ведро.
испугался. За эти несколько часов Альберт словно постарел на много лет,
стал таким же старым, как учитель, как столяр. Мартин догадывался, что в
этом виноваты _наци_. Ему стало стыдно, что он так смутно представляет их
себе. Он знал, что Альберт говорит только правду, и был уверен, что _наци_
в самом деле очень скверные люди. Но так говорил только один Альберт, а
против него множество людей, которые считают, что нацисты не столь уж
страшны.
чувствовал, как все это врезается в его память - тяжелый запах, полумрак,
навоз, странные пюпитры с кнопками, похожие на регистры органа, провода,
уходящие в черную землю. Там убивали людей, и он запомнил это навсегда,
как и ужины в погребке у Фовинкеля.
парнишку! Я все буду делать, что ты скажешь! Сил не пожалею, только оставь
его дома!
Мартин.
Лео, вспомнил, как Вилль с улыбкой подвигает ему масленку, то и дело
подкладывая в нее масло.
останусь там совсем один?
приезжать к тебе в гости, когда захочет. Я всегда могу подвезти его на
машине, - ведь я каждый день буду ездить в город по делам. Для вас двоих
там места не хватит. Да и мать Генриха его не отпустит: он же помогает ей
по хозяйству.
несколько ребят из деревни - тех, с которыми играл в футбол.
и плачет.
поселить у матери сразу троих детей! Пойми, ведь не можешь ты всю жизнь
вместе с Генрихом жить!
церкви. Потом он снова заговорил, заговорил бесстрастно, как служащий
справочного бюро. Он делился чужой премудростью, скучно, без
воодушевления, словно выдавал бесплатную справку. Текст справки раз и
навсегда утвержден, и в голосе служащего полное безразличие.
мамой, и с Генрихом. А Битенхан ведь не на краю света! Тебе там будет
лучше.
потом заедем домой, заберем твои вещи, все, что тебе понадобится на первое
время. Да перестань же ты хныкать! - сердито добавил он, обращаясь к
Больде.
дальше. Воцарилось молчание, и слышно было только, как всхлипывает Больда.
19
наваждение не исчезало. По аллее вереницей тянулись теннисисты. Они шли
группками по двое, по трое. Молодые актеры в отутюженных белых брюках -
все сплошь первые любовники. Казалось, режиссер проинструктировал их в
последний раз, напомнил о том, что у церковной паперти, напротив дома
возлюбленной, неуместно пересчитывать деньги в портмоне, и теперь
пропускал их по очереди перед объективом кинокамеры. Они бодрым шагом шли
по аллее, в зеленоватом тенистом сумраке. Ходячие стебли спаржи! Словно
целая процессия спаржевых человечков двигалась по заранее установленному
маршруту. Стебельки обходили вокруг церкви, пересекали улицу и скрывались
в воротах парка. Мерещится ей все это, что ли? Или теннисный клуб дает
сегодня в парке банкет? На матч это, во всяком случае, не похоже. Когда
идет матч, с кортов непрерывно доносятся глухие удары, упруго ударяются о
землю серые резиновые мячи.
буфетной стойки, уставленной бутылками с лимонадом, а дальше за обрывом
движутся мачты невидимых кораблей с пестрыми флажками. Словно чья-то
невидимая рука управляет ими из-за кулис, тянет их вдоль сцены, и они
исчезают на горизонте, в клубах черного дыма.
вскоре ей это надоело. Дойдя до двадцати, она сбилась со счета. А они все
шли и шли, смеялись, разговаривали друг с другом. Резвые стебельки спаржи,
- все одинаковой величины, одинаково белые и одинаково тонкие. Спаржевые
фантомы, весело улыбаясь, спускались от виллы Надольте, и в конце концов
Нелле пришлось примириться с тем, что это не сон и не игра больного
воображения. Тщетно пыталась она отогнать от себя это наваждение - ничто
не помогало. Серой машины Альберта нигде не было видно. А прежние видения
не возвращались. Рай не появлялся больше в аллее. Раньше ей почти всегда
удавалось увидеть его, когда она этого хотела.
полосами. Ржавые мшистые пятна расползались по земле, там, где
скапливалась в вымоинах дождевая вода. Потом полосы на стволах чернели,
будто их только что смазали дегтем. Шумела покрытая пылью листва, и в
аллее появлялся Рай: он шел к дому от трамвайной остановки. Смертельно
усталый, в безнадежном отчаянии, он все же шел домой, к ней. Прежние
видения больше не возвращались, зато шагающие стебельки были вполне
реальны. Нелла еще раз убедилась в этом, когда аллея опустела. Призрачная
процессия окончилась самым обычным образом, чем и доказала свою
реальность. А Рай так и не появился в аллее. Теперь оставалось только
закурить сигарету да ухватиться покрепче за петлю из золотой парчи на
гардине, чтобы не упасть. Ей почудилось, что она вновь слышит насмешливое
эхо: ...арод, ...одина... эхо, не терпевшее лжи, тяжким проклятьем легло
оно ей на плечи. Оказывается, и фабрика стандартных солдатских вдов
выпускает иногда бракованную продукцию, даже хахаля не удосужилась себе