солнцем! Он станет убийцей! Он убьет, убьет душу этого жалкого человека, он
обречет его на ужасную смерть заживо, на смерть под открытым небом, которая
называется каторгой! И напротив, донести на себя, спасти этого человека,
ставшего жертвой роковой ошибки, вновь принять свое имя, выполнить свой долг
и превратиться вновь в каторжника Жана Вальжана - вот это действительно
значит завершить свое обновление и навсегда закрыть перед собой двери ада,
из которого он вышел. Попав туда физически, он выйдет оттуда морально. Да,
он должен сделать это! Если же не сделает - значит, он ничего не сделал! Вся
его жизнь окажется бесполезной, покаяние сведется на нет, и ему останется
сказать одно: к чему было все, что было? Он почувствовал, что епископ здесь,
возле него, что, мертвый, он присутствует тут еще более ощутимо, нежели
живой, что он пристально смотрит на него, что отныне мэр Мадлен со всеми его
добродетелями станет ему отвратителен, а каторжник Жан Вальжан станет чист и
достоин восхищения в его глазах; что все видели его личину, а он, епископ,
видит истинное его лицо; что люди видели его жизнь, а он, епископ, видит его
совесть. Итак, надо ехать в Аррас, освободить мнимого Жана Вальжана и выдать
настоящего! Вот она, величайшая из жертв, горчайшая из побед, самое тяжкое
из усилий, но - увы! - так надо. Горестный удел! Он может стать праведным
перед лицом бога, только опозорив себя в глазах людей!
человека!
в огонь пачку долговых расписок от нескольких мелких торговцев, находившихся
в стесненных обстоятельствах. Он написал письмо, запечатал его, и тот, кто
находился бы в комнате в эту минуту, мог бы прочесть: "Г-ну Лафиту, банкиру,
улица Артуа, Париж".
паспорт, с которым он ездил на выборы еще в нынешнем году.
этими делами, никто не мог бы догадаться, что происходило в его душе. Только
губы его порой шевелились, да время от времени он вдруг поднимал голову и
устремлял пристальный взгляд в какую-нибудь точку стены, как будто именно
там находилось нечто, от чего он ждал ответа и разъяснения.
опять зашагал по комнате.
видел свой долг, начертанный сверкающими буквами, которые пламенели перед
его глазами и перемещались вместе с его взглядом: Ступай! Назови свое имя!
Донеси на себя!
два помысла, которые до сих пор составляли двойное правило его жизни: скрыть
свое имя, освятить свою душу. Впервые они появились перед ним каждый в
отдельности, и он обнаружил разницу между ними. Он понял, что один из них
безусловно добрый, тогда как другой мог стать злым; что один означает
самоотречение, а другой - себялюбие; что один говорит: ближний, а другой
говорит: я; что источник одного свет, а другого - тьма.
размышлять, а они все росли перед его умственным взором; они приобрели
исполинские размеры, и ему казалось, что в глубине его сознания, в той
бесконечности, о которой мы только что говорили, среди проблесков,
перемежавшихся с темнотою, некое божество сражается с неким великаном.
решительная минута; что епископ отметил первую фазу его новой жизни, а
Шанматье отмечает вторую. После великого перелома - великое испытание.
овладевать им. В мозгу его проносились тысячи мыслей, но они лишь продолжали
укреплять его решение.
происходящее слишком близко к сердцу, что, в сущности говоря, этот Шанматье
ничего собой не представляет и что как-никак он совершил кражу.
яблок, это грозит месяцем тюрьмы - и только. Отсюда еще далеко до каторги.
Да и кто знает, украл ли он? Доказано ли это? Имя Жана Вальжана тяготеет над
ним и, видимо, исключает необходимость доказательств. Королевские прокуроры
всегда поступают так. Каторжник - значит вор".
выдаст себя, героизм его поступка и безупречная жизнь в течение семи лет, а
также все то, что он сделал для края, будет принято во внимание, и его
помилуют.
вспомнив, что кража сорока су у Малыша Жерве превращает его в рецидивиста,
что это дело, несомненно, всплывет, и, согласно строгой букве закона, его
приговорят к бессрочным каторжным работам.
искать утешения и силы в другом. Он сказал себе, что надо исполнить свой
долг; что, может быть даже, исполнив его, он будет менее несчастен, нежели
уклонившись от его исполнения; что если он допустит, чтобы все "шло само
собой" и останется в Монрейле - Приморском, уважение, которым его окружают,
его добрая слава, его добрые дела, всеобщее почтение и благоговение, его
милосердие, богатство, известность, его добродетель - все это будет
отравлено горечью преступления; и чего стоили бы все его благие дела,
завершенные таким гнусным делом! Если же он принесет себя в жертву, то все -
каторга, позорный столб, железный ошейник, зеленый колпак, непрерывная
работа, беспощадные оскорбления - все будет проникнуто небесной благодатью!
судьба, что не в его власти нарушить то, что предназначено свыше, что. так
или иначе, приходится выбирать: либо кажущаяся добродетель и подлинная
мерзость, либо подлинная святость и кажущийся позор.
невольно стал думать о другом, о совершенно безразличных вещах.
полночь - сначала в приходской церкви, потом в ратуше. Он сосчитал
двенадцать ударов на тех и других башенных часах и сравнил звук обоих
колоколов. Ему вспомнилось, что несколько дней назад он видел у торговца
старым железом дряхлый колокол с надписью: "Антуан Альбен из Роменвиля".
чтобы припомнить, о чем он думал до того, как пробило полночь. Наконец ему
это удалось.
всплывший в его мыслях, вдруг пронизал их, словно луч света. Ему показалось,
что все вокруг него переменилось.
одного себя! Думал лишь о том, что должен делать. Молчать или донести на
себя. Укрыть себя или спасти свою душу? Превратиться в достойное презрения,
но всеми уважаемое должностное лицо или в опозоренного, но достойного
уважения каторжника? Все это относится ко мне, только ко мне, ко мне одному!
Но, господи боже, ведь все это себялюбие! Не совсем обычная форма себялюбия,
но все же себялюбия! А что, если я немного подумаю и о других? Ведь высшая
святость состоит в том, чтобы заботиться о ближнем. Посмотрим, вникнем
поглубже. Если исключить меня, вычеркнуть меня, забыть обо мне - что тогда
получится из всего этого? Предположим, я доношу на себя. Меня арестуют,
Шанматье выпускают на свободу, меня снова отправляют на каторгу, все это
хорошо, а дальше? Что происходит здесь? Да, здесь! Здесь - целый край,
город, фабрики, промышленность, рабочие, мужчины, женщины, дети, весь этот
бедный люд! Все это создал я, это я дал им всем средства к существованию;
где бы только ни дымилась труба, топливо для очага и мясо для котелка даны
мною; я создал довольство, торговый оборот, кредит, до меня не было ничего;
я пробудил, ободрил, оплодотворил, обогатил весь край, вдохнул в него жизнь;
если исчезну я, исчезнет его душа. Если уйду я, все замрет. А эта женщина,
которая столько выстрадала, которая стоит так высоко, несмотря на свое
падение, и причиной несчастья которой невольно явился я! А этот ребенок, за
которым я думал поехать, которого обещал вернуть матери! Разве я не обязан
что-нибудь сделать и для этой женщины, чтобы искупить зло, причиненное ей
мною? Если я исчезну, что будет тогда? Мать умрет. Ребенок останется без
призора. Вот что произойдет, если я донесу на себя. Ну, а если я не донесу
на себя? Что же будет, если я не донесу на себя?
нерешительность, он задрожал; но это длилось недолго, и он спокойно ответил
себе:
возьми, он вор! Сколько бы я ни говорил себе, что он не украл, - он украл! А
я, я останусь здесь и буду продолжать начатое. Через десять лет у меня будет
десять миллионов, и я раздам их всему краю, - мне самому ничего не надо, на
что мне деньги? Все, что я делаю, я делаю не для себя! Общее благоденствие
растет, промышленность пробуждается и оживает, заводов и фабрик становится
все больше, семьи, сотни семейств, тысячи семейств счастливы! Население
увеличивается, на месте отдельных ферм возникают деревни, на месте голых
пустырей возникают фермы; нужда исчезнет, а вместе с нуждой исчезнут
разврат, проституция, воровство, убийство, все пороки, все преступления! И
эта бедная мать воспитает своего ребенка! И весь край заживет богато и
честно! Да нет, с ума я, что ли, сошел, совсем уж потерял рассудок, что
пойду доносить на себя? Право же, надо все обдумать и не ускорять событий
Как? Только потому, что мне хочется разыграть великого и благородного
человека - да ведь это в конце концов всего только мелодрама! - только
Адамов Григорий
Посняков Андрей
Маккарти Кормак
Мацумото Сэйте
Контровский Владимир
Круз Андрей