тут они меня схватили, задержали и нашли на мне шелк. Дело было изложено в
общем правильно, но я настаивала, что они задержали меня раньше, чем я
переступила порог. Впрочем, едва ли эта подробность имела большое значение,
так как я все же взяла материю и унесла бы ее, если бы меня не остановили.
никакого ущерба, что дверь была открыта и я вошла с намерением кое-что
купить. Правда, увидя, что в доме никого нет, я взяла в руки кусок шелка, но
отсюда вовсе не следует, будто я собиралась красть, так как я поднесла его к
двери только с целью получше рассмотреть при солнечном освещении.
покупать материю, так как то была не лавка и товары там не продавались; а
что касается моего заявления, будто я поднесла материю к двери с целью
получше рассмотреть ее, то девки только нагло расхохотались и стали
изощряться в остроумии: сказали суду, что я, очевидно, хорошо рассмотрела
товар и он пришелся мне по вкусу, раз я его спрятала под платье и собиралась
унести.
совершении взлома, но это было для меня малым утешением, так как первого
преступления было достаточно для смертного приговора и последнее ничего бы к
нему не прибавило. На следующий день меня привели в залу суда выслушать
страшный приговор, и когда меня спросили, могу ли я сказать что-нибудь в
свою защиту, что предотвратило бы исполнение приговора, я некоторое время
стояла молча; но кто-то громко подсказал мне, что нужно обратиться к судьям,
так как они могут представить дело в более благоприятном для меня свете. Это
меня приободрило, и я заявила, что не знаю, чем я могла бы приостановить
исполнение приговора, но прошу у суда милости; я выразила надежду, что суд
окажет мне снисхождение, так как я не произвела взлома и ничего не унесла;
так как никто не потерпел никакого ущерба; так как владелец материи
ходатайствует о моем помиловании (он действительно благородно просил об этом
суд); так как, на худой конец, это мое первое преступление и меня еще
никогда не привлекали к суду; словом, я нашла в себе гораздо больше
смелости, чем предполагала, и говорила с таким чувством, что заметила сквозь
слезы - не настолько, впрочем, обильные, чтоб помешать моей речи, - как
слова мои до слез растрогали слушавшую меня публику.
говорить, сколько я хотела, но, не сказав ни да, ни нет, произнесли мне
смертный приговор, показавшийся мне уже самой смертью и вконец меня
уничтоживший. Силы покинули меня, язык отказался мне служить, глаза уже не
видели ни людей, ни Бога.
меня, она сама теперь нуждалась в ободрении; она была вне себя, приступы
уныния сменялись у нее припадками ярости, и она мало чем отличалась от
обитательниц Бедлама. Но не только мое положение было причиной ее горя: ее
собственная неправедная жизнь внезапно предстала перед ней во всем своем
ужасе. Чувство, с которым она теперь взирала на свое прошлое, было непохоже
на мое: она не только горевала о несчастье, постигшем меня, но и самым
искренним образом раскаивалась во всех своих грехах. Она послала за
священником. Это был серьезный, благочестивый и добрый человек. Так истово,
с таким рвением принялась она под его руководством каяться, что, надо
полагать, раскаянье ее было искренним, да и священник не сомневался в этом.
А главное, это не было случайным состоянием духа, вызванным внезапной бедой,
- мне говорили, что она пребывала в нем до самой своей смерти.
чувства. Передо мной была только смерть, и так как я не имела друзей,
которые бы пришли мне на помощь, то ждала только появления моего имени в
указе о приведении приговора в исполнение в следующую пятницу, в каковом
указе было поименовано, кроме меня, еще пятеро несчастных.
ее приглашению навестил меня, а затем стал приходить уже по моей просьбе. Он
долго увещевал меня покаяться во всех грехах и не играть больше моей душой;
он не обольщал меня надеждами на сохранение жизни, так как, по его
сведениям, нечего было на это рассчитывать, и сказал, что мне остается
только обратиться к Богу и молить его о прощении. Он подкрепил свои слова
текстами из Священного писания, призывающими к раскаянию даже величайших
грешников, а потом преклонил колени и помолился вместе со мной.
начала смотреть с отвращением на свое прошлое, и, как это, я думаю, с каждым
случается в такие минуты, когда человек, можно сказать, заглядывает за
предел своей жизни, многие события предстали мне совсем в ином свете и в
ином виде, чем раньше. Счастье, радости, горести жизни обрели для меня новый
смысл; все мои помыслы были теперь о возвышенном, и мне казалось величайшей
глупостью придавать какое-либо значение даже самым большим ценностям земного
существования.
спутников; мое понятие о ней расширилось до таких пределов, что я выразить
не могу. Каким гнусным, низменным и нелепым представлялось мне теперь все,
что прежде казалось наслаждением! Подумать, что ради этих жалких побрякушек
мы отказываемся от вечного блаженства!
укоряла себя за свое злосчастное прошлое, за то, что лишила себя всякой
надежды на блаженство в вечности, с которой мне так скоро предстояло
слиться, что обрекла себя на страдания и горести; больше же всего меня
мучила страшная мысль, что страдания эти будут длиться вечно.
лишь хочу поведать о том, что тогда творилось в душе моей, возможно точнее
описать свои переживания, хотя и знаю, что не могу передать их во всей их
впечатляющей душу силе. Да и можно ли словами изобразить подобные
впечатления? Я, во всяком случае, не знаю таких слов. Пусть проникновенный
читатель сам поразмыслит обо всем этом и задумается о собственной жизни.
Рано или поздно каждому суждено испытать нечто похожее на то, что испытала
я, прояснившимся взором заглянуть в будущее и увидеть свою участь в самом
неприглядном свете.
рассказать, как я понимаю себя теперь, когда мне приоткрылся мир
потусторонний. Не тюремный же он священник, в самом деле, не затем пришел
он, чтобы в личных видах выманить у заключенной признание или добиться от
нее разоблачения других, еще не пойманных, преступников; ему только для того
нужно вызвать меня на откровенный разговор, заставить меня излить перед ним
душу, чтобы иметь возможность в меру сил своих дать мне утешение. Что бы я
ему ни рассказала, уверял он меня, останется тайной, которую будут знать
лишь он, да я, да Господь Бог. Сам же он хочет знать обо мне ровно столько,
сколько нужно для того, чтобы оказать мне помощь, подать совет, помолиться
за меня Всевышнему.
Он проник в самые ее тайники, и я развернула перед ним всю картину своей
грешной жизни. Словом, я ему в сокращенном виде рассказала все, что поведала
на этих страницах; как бы в миниатюре я представила ему последние пятьдесят
лет своей жизни.
раскаянию, дав свое толкование этого слова. С таким жаром говорил он о
безграничности Божественного всепрощения, на которое могут рассчитывать
самые великие грешники, что отчаяние мое исчезло бесследно и я больше не
сомневалась, что милость эта распространится и на меня. В таком душевном
состоянии он меня оставил в первый вечер.
милосердие. Чтобы заслужить его, говорил священник, нужно только искреннее
желание и готовность принять это милосердие. Нужно лишь искренне сокрушаться
о своих грехах, возненавидеть все то, что навлекло на мою голову
справедливый гнев Господень. Впрочем, я не берусь повторить все превосходные
рассуждения этого необыкновенного человека. Скажу лишь, что он оживил мне
душу и что в жизни своей не испытывала я ничего подобного. Слезы и стыд за
прошлое душили меня, и вместе с тем душу мою переполнял какой-то
неизъяснимый восторг при мысли о том, что я могу покаяться до конца, что и
мне будет даровано Божественное всепрощение. Мысли мои вращались с такой
необычайной живостью, под их влиянием дух мой настолько возвысился, что я
была готова - так мне тогда казалось - тут же, без малейшего колебания,
пойти на казнь, вверив свою душу, душу раскаявшейся грешницы, бесконечному
милосердию Божию.
меня его речи. Он возблагодарил Бога за то, что пришел ко мне, и решил не
оставлять меня до последней минуты, то есть не прекращать своих посещений.
еще ни над кем не был приведен в исполнение; но вот нам сообщили список
смертников, и я нашла в нем свое имя. Это было страшным испытанием для моих
благих решений; сердце мое замерло, и я два раза подряд упала в обморок, но
не произнесла ни слова. Добрый священник был сильно опечален за меня и
всячески старался меня ободрить с помощью тех же доводов и того же
красноречия, что и раньше. В тот вечер он оставался у меня до тех пор, пока
сторожа не предупредили его, что нужно уходить из тюрьмы, если он не хочет,
чтобы его заперли со мною на всю ночь, а этого он не захотел.
канун моей казни; и я сильно пала духом, не получая того утешения, которое
он так часто и с таким успехом давал мне в предыдущие дни. Я ждала с большим
нетерпением и в сильно подавленном состоянии почти до четырех часов, как
вдруг он вошел в мою камеру, ибо я добилась, за деньги, конечно, - без денег
здесь ничего не делалось, - чтобы мне отвели отдельную комнату, правда очень
тесную и грязную, а не держали в яме смертников с остальными приговоренными.
дверью, прежде даже, чем увидела его; но можете себе представить волнение,
охватившее мою душу, когда, торопливо извинившись за опоздание, священник
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Володихин Дмитрий
Афанасьев Роман
Сертаков Виталий
Перумов Ник