красноречивее слов говорили, какая ярость и возмущение владеют ими.
площадь.
можем только надеяться на то, что нас купит всех вместе какой-нибудь
работорговец. Хоть бы не разлучаться!
Ты... старик... станешь рабом... -- рыдая, воскликнул Бат.
удастся...
записку, о нем не было ни слуху ни духу. Стоило ли завидовать Геркулесу? О
да! Даже в том случае, если он погиб! Ведь он умер как свободный человек,
защищая свою жизнь. Ведь он не знал тяжких цепей неволи.
невольников -- мужчин, женщин, детей; им не было дела до того, не разлучают
ли они мужа с женой, отца с сыном или мать с дочерью. Для этих людей
невольники были домашним скотом, не больше... Тома и его товарищей водили от
покупателя к покупателю. Агент, шедший впереди, выкрикивал цену, назначенную
Альвецем за всю группу. Купцы -- арабы или метисы из центральных областей
-- подходили и внимательно осматривали "товар". Они с удивлением замечали,
что молодые товарищи Тома не похожи на негров, пригнанных с берегов Замбези
или Луалабы: черты, отличительные для африканских негров, изменились у них в
Америке со второго поколения, а по развитию и физической силе они стояли
гораздо выше. Поэтому цена им была больше, перекупщики ощупывали их мускулы,
оглядывали их со всех сторон, смотрели им в рот, точь-в-точь как барышники,
покупающие на ярмарке лошадей. Они швыряли на дорогу палку и приказывали
бежать за ней, чтобы проверить таким образом, может ли невольник быстро
бегать.
от этих унизительных испытаний. Не следует думать, что несчастные были
равнодушны к, такому обращению. Нет, все они испытывали чувство стыда и
обиды за поруганное человеческое достоинство, и только дети еще не понимали,
какому унижению их подвергают. Невольников при этом и осыпали ругательствами
и били. Уже успевший напиться Коимбра и агенты Альвеца крайне жестоко
обращались с рабами, а у новых хозяев, которые купят их за слоновую кость,
коленкор или бусы, их ждала, быть может, еще более горькая жизнь. Разлучая
мужа с женой, мать с ребенком, работорговцы не позволяли им даже
попрощаться. Они виделись в последний раз на ярмарочной площади и
расставались навсегда.
по различным направлениям. Обыкновенно купцы, торгующие
невольниками-мужчинами, не покупают женщин. Дело в том, что спрос на
невольниц предъявляет главным образом мусульманский Восток, где
распространено многоженство. Поэтому женщин направляют на север Африки и
обменивают их там на слоновую кость. Невольники же мужчины используются на
тяжелых работах в испанских колониях или поступают на продажу в Маскате и на
Мадагаскаре. Поэтому мужчин отправляют на запад или восток, в прибрежные
фактории. Прощание мужей с женами сопровождается душераздирающими сценами,
потому что расстаются они навеки и знают, что умрут, не свидевшись больше
друг с другом.
правде сказать, это их не страшило. Для них даже было бы лучше, если бы их
вывезли в одну из рабовладельческих колоний. Там по крайней мере у них
явилась бы некоторая надежда восстановить свои права. Если же, наоборот, их
вздумали бы оставить в какой-нибудь области Центральной Африки, им нечего
было и мечтать о возвращении себе свободы.
утешение -- их продали в одни руки. На эту "партию" из четырех негров
нашлось много охотников. Работорговцы из Уджиджи спорили из-за них.
Хозе-Антонио Альвец потирал от удовольствия руки. Цена на "американцев"
поднималась. Покупатели чуть не дрались из-за рабов, каких еще не видывали
на рынке в Казонде. Альвец, конечно, не рассказывал, где он добыл их, а Том
и его товарищи не могли протестовать.
намеревался через несколько дней отправить их к озеру Танганьика, где
главным образом проходят караваны невольников, и оттуда переправить в
занзибарские фактории.
полторы тысячи миль по самым нездоровым и опасным областям Центральной
Африки, где шли к тому же непрестанные войны между вождями различных племен.
дорогой, как несчастная Нан?..
цепь, сковывавшая их, как будто становилась легче.
барак. Он заботился о сохранности "товара", который сулил немалый барыш на
занзибарском рынке.
увидели и не узнали, каким неожиданным происшествием закончилась ярмарка в
Казонде.
барабанов, звон цимбал и других африканских музыкальных инструментов.
Возбуждение толпы в это время достигло предела. Долгие часы споров, драк и
криков не приглушали звонких голосов и не утомили неистовых торговцев. Еще
не все невольники были проданы.
которым меркнет даже азарт лондонских биржевых маклеров в день крупной игры
на повышение.
сделки были отложены, и крикуны могли перевести дыхание.
посещением. Его сопровождала довольно многочисленная свита из жен,
"чиновников", солдат и рабов. Альвец и прочие негроторговцы поспешили ему
навстречу. Они не скупились на почтительные приветствия, зная, что
коронованный пьянчуга весьма чувствителен к лести.
площади, и царек, поддерживаемый десятком услужливых рук, ступил на землю.
восемьдесят, и походил он на дряхлую, облезлую гориллу. На голове у него
красовалось некое подобие тиары, отделанной когтями леопарда, покрашенными
киноварью, и пучками белой шерсти. Это была корона властителей Казонде. Две
вышитые жемчугом юбки из кожи антилопы "куду", более заскорузлые, чем фартук
кузнеца, опоясывали бедра короля. Его грудь была разукрашена сложным узором
татуировки, свидетельствовавшим о древности королевского рода; если верить
этим указаниям, родословная королевского дома Муани-Лунга терялась во тьме
веков. На лодыжках, на запястьях, на обоих предплечьях короля звенели медные
браслеты с инкрустацией из стеклянных бус, а обут он был в сапоги выездного
лакея с желтыми отворотами, -- их поднес ему в дар Альвец лет двадцать тому
назад. В левой руке король держал палку с круглым серебряным набалдашником,
а в правой -- хлопушку от мух, с рукояткой, унизанной жемчугом. Парадный
наряд короля довершался вздымавшимся над его головой старым зонтом,
испещренным разноцветными заплатами, как штаны Арлекина, лупой, висевшей на
шее, и очками, украшавшими нос, -- предметами, о которых сокрушался кузен
Бенедикт, -- их обнаружили в кармане Бата, и Альвец преподнес их его
величеству Муани-Лунга.
окружностью в сто миль.
полагал, что происходит "прямо с небес", а тех своих подданных, которые
осмеливались бы усомниться в этом, он отправил бы на тот свет удостовериться
в справедливости его утверждения. Муани-Лунга заявлял также, что по своей
божественной природе он свободен от всех земных потребностей. Если он ест,
то лишь потому, что это ему нравится, а пьет только ради удовольствия.
Кстати сказать, невозможно было пить больше, чем Муани-Лунга. Его министры,
его чиновники, закоренелые пьяницы, казались трезвенниками по сравнению с
ним. Его величество был проспиртован насквозь и непрестанно вливал в себя
горячительные напитки: крепкое пиво, настойку "помбе" и в особенности водку,
которую в изобилии поставлял ему Альвец.
Большинство жен сопровождало его на рыночную площадь. Муане -- первой жене,
носившей титул королевы, -- было лет под сорок. На ней был пестрый клетчатый
платок и юбка, сплетенная из травы и расшитая бусами. Она напялила на себя
столько ожерелий и бус, сколько удалось уместить на шее, на руках и ногах.
Многоэтажная, сложная прическа обрамляла ее обезьянье крохотное лицо. В
общем -- настоящее страшилище. Остальные жены его величества, которые
набирались из его сестер и других родственниц, не столь нарядные, но более
молодые, следовали за первой женой, готовые по первому знаку властелина
приступить к выполнению своих обязанностей... живой мебели: когда королю
угодно было сесть, две из них пригибались к земле и служили ему сиденьем, а
другие расстилались под его ногами свособразным черным ковром!
военачальники и колдуны, как и их монарх, тоже не твердо державшиеся на
ногах. При взгляде на этих дикарей прежде всего бросалось в глаза, что у
Конан-Дойль Артур
Посняков Андрей
Майер Стефани
Никитин Юрий
Мороз Александра
Орловский Гай Юлий